Ллойд Биггл-младший - Все цвета тьмы. Часовой галактики
— А где источник тепла? — спросил Даржек.
— Солнце. Капсула поглощает тепло Солнца, накапливает и использует по мере надобности.
— Хитро придумано. А нельзя ли использовать это тепло, чтобы послать сигнал бедствия?
— Нет… нет…
— Тепло — это источник энергии, так? У вас здесь наверняка есть множество всякого, в том числе электроники, или того, что заменяет вам нашу электронику. И ваши техники вполне могут соорудить простейший передатчик, способный передать что-то вроде SOS.
— Если бы даже это было возможно, мы — не можем.
Даржек испытующе оглядел инопланетянина. Несмотря на все его провокации и тщательный анализ реакций, разум, таящийся за этими чужими, непривычными чертами лиц, не стал понятнее ни на йоту.
— Жаль, что я не психиатр, — сказал он. — Ведь вы, все пятеро, наверняка страдаете каким-то нездоровым влечением к смерти. Я лично — не могу понять, отчего кто-либо может хотеть умереть.
— Мы вовсе не хотим умереть.
— Тогда сажайте Алису с Гвендолин работать над передатчиком. Может быть, одна из лунных баз сможет прислать нам помощь. А если нет, нам помогут непосредственно с Земли. Мое правительство вкладывает миллионы в операции по спасению уцелевших после авиакатастроф и кораблекрушений. Должно быть, не пожалеет нескольких миллиардов, чтобы спасти тех, кого занесло на Луну.
— Нет. На это мы не можем пойти.
— Ведь ты сказал, что вам не хочется умирать.
— Это так. Но *** обдумала все возможности, — мы ничего не станем делать. Мы не можем позволить, чтобы нас спас ваш народ.
Даржек был крайне изумлен.
— То есть, вы не позволите землянам спасти вас, даже если они попытаются?
— Мы не имеем права. У нас есть Кодекс. Мы поклялись блюсти его.
— Тик-так, тик-так… — издевательски проговорил Даржек, постукивая себя по виску.
Исайя ретировался на верхнюю палубу.
13Тед Арнольд пригласил Джин Моррис с Эдом Раксом составить ему компанию за обедом. Заодно — смогут доложить о том, как движется дело. Конечно, Арнольд прекрасно понимал, что докладывать не о чем, но рассудил, что им обоим наверняка нужно поплакаться кому-нибудь в жилетку, а его собственная, выдержав целые водопады слез инженеров «УниТел», давно сделалась абсолютно непромокаемой.
Он отвел их в небольшой отдельный кабинет при ресторане терминала. Здесь, кроме них, не было никого, и в полном их распоряжении оказались сразу два официанта, негромкая, мягкая музыка и угловой столик со свечами, при колдовском свете которых Арнольд впервые заметил в волосах Джин легкий рыжеватый оттенок.
Оба прочли меню едва ли не с отвращением.
— Я не голодна, — в конце концов, объявила Джин.
— Чепуха, — возразил Арнольд. — Какой смысл впадать в меланхолию на пустой желудок?
Он сделал заказ за всех троих, откинулся на спинку кресла и приглашающе развел руками:
— Ну что ж. Расскажите папочке, что у нас нового?
— Не о чем тут рассказывать, — отозвался Эд Ракс. — Все безнадежно.
— Надежда остается всегда, покуда мы живы.
Джин поперхнулась.
— В полиции охотно пошли нам навстречу, — сообщил Эд Ракс. — Тут же поняли, в чем суть: нелегальный трансмиттер открывает неограниченные перспективы перед ворами, похитителями людей, ну, прочее в том же духе. Они работают с нами.
— Надеюсь, конфиденциально?
— О да. Это они тоже поняли в полной мере. Конечно же, мы ничего не рассказали им о случившемся. Просто — будто бы есть опасения, что подобное может произойти. Они прочесали все вокруг терминала, но не нашли абсолютно ничего. Ну, а большего от них требовать бессмысленно: Брюссель — не деревня; на то, чтобы обыскать весь город, потребуются годы.
— Я позабочусь, чтоб им было послано благодарственное письмо от лица компании, — сказал Арнольд.
— Да. Ну что ж, мы не можем утверждать, что нелегальный трансмиттер находился в Брюсселе, а если все же там, что он был расположен неподалеку от терминала. И, если он даже и был расположен поблизости, все шансы за то, что его убрали еще до начала розысков. Учитывая все это, если ситуация не безнадежна, то Джин — уродливая старая фурия, а я — бестолковый юный оптимист.
С этими словами он взъерошил свою седую шевелюру.
— Есть идеи, что следует предпринять дальше? — спросил Арнольд.
— После Брюсселя нам остается весь остальной мир, — отвечал Ракс. — Можно проделать все то же самое, например, в Нью-Йорке.
— Если уж в Брюсселе было трудно, то в Нью-Йорке — безнадежно. Слишком много таких мест, где можно спрятать трансмиттер.
— Весьма утешительное замечание, — ядовито сказала Джин. — Что же предлагаете делать?
— Продолжать поиски Даржека.
— Да уж… Все равно, что искать иголку в стоге сена, когда неизвестно, где этот стог.
— А этот тип, Гроссман, так ничего и не сказал? — спросил Ракс.
— Утверждает, что, кроме махинаций с бухгалтерией, ничего не знает. И это подтверждено двумя проверками на детекторе лжи.
— Я бы предпочла дыбу, — буркнула Джин.
— Оставь, — поморщился Арнольд, — тебе не идет. — Однако, дети мои, в наши суровые, трагические времена я все же вижу впереди манящий луч надежды. В сконструированное мной устройство, которое впредь не допустит несанкционированных подключений к нашим трансмиттерам, вмонтирован сигнал, который бьет тревогу всякий раз, когда кто-то пытается к нам подключиться. До сих пор ни одна из сигнальных лампочек не вспыхнула ни разу. Я считаю, это — весьма примечательно. Те, кто устроил нам весь этот кавардак, вложили в попытку разорить «УниТел» уйму денег, времени и изобретательности, и, уж конечно, намеревались драться до победного конца. Значит, их трансмиттер — до сих пор hors de combat, а другого они собрать не могут.
Джин Моррис невесело усмехнулась:
— А если Ян все это время торчит в каком-нибудь подвале, держа их на мушке?
— Тогда он, вероятно, связал их с ног до головы и выбивает из них признание посредством щекотания пяток.
Впервые за этот вечер на лице Джин появилась улыбка.
— Ну что ж, — подытожил Арнольд, когда подали выпивку, — вперед, на поиски Даржека, где бы он ни был! И да не иссякнут у него перышки…
Все трое торжественно подняли бокалы.
14Даржек мало-помалу привык к тому, что его окружало, и вид инопланетян больше не казался столь уж гротескным. Непривычная, неумолчная какофония Алисиных песен приобрела для него своеобразную мелодичность. Он отметил, что, исподволь прислушивается к ней и даже, предвкушая, ждет одной из тех нескольких песен, которые Алиса повторяла чаще других. Что должна была выражать их мелодия? Что означали слова?
Однако он был крайне изумлен, внезапно поняв, что Алиса и Ксерк любили друг друга, точнее говоря, — испытывали друг к другу чувство, которое заменяло их расе любовь.
Любовь эта, насколько Даржек мог судить, не подразумевала никакой физической близости. Они никогда не касались друг друга, не считая того раза, когда Алисе пришлось экстренно залечивать рану Ксерка. Они почти не разговаривали друг с другом. Они даже не смотрели друг на друга. И все же Даржек был уверен: к их странным отношениям лучше всего подходит слово «любовь».
Он попросил дополнительных разъяснений у Исайи, но тот, после долгих изысканий в тончайших языковых нюансах, решительно опроверг его догадки.
— А как бы ты сам назвал это? — спросил тогда Даржек.
На это Исайя не смог ничего ответить.
— Мне нужно подумать, — сказал Даржек.
— Конечно.
Исайя вежливо удалился на вторую палубу, а Даржек уселся на свою подстилку, закурил одну из нескольких оставшихся сигарет и приказал мозгу думать.
Поняв, что непрестанные кошачьи концерты Алисы на самом деле являются песнью любви и нежности, он впервые осознал в полной мере весь ужас того, что натворил. Вот так, в минутном слепом порыве, совершенно не подумав о последствиях, он обрек на смерть пятерых живых существ. А после — только и делал, что торчал в их капсуле бельмом на глазу, обращаясь с инопланетянами, точно с обитателями зоопарка, в чьей клетке его заперли по ошибке, тщательно подбирая слова и действия так, чтобы добиться от них неких реакций, которые смог бы подвергнуть анализу и классифицировать. И вовсе не воспринимал их, как разумных, способных тонко чувствовать существ, с собственными устремлениями, печалями и радостями…
Он не считал их… человеческими существами, а они, тем не менее, были во всем подобны человеку, вот только подобие это выражалось странным, непривычным для него, Даржека, образом.
«Похоже, им не хватает мужества встретить критическую ситуацию лицом к лицу, — размышлял он. — Но обвинять их в этом глупо: знавал я бизнесменов, профессоров или, скажем, водителей автобуса, которые потеряли бы голову в обстановке гораздо более безобидной. Одним словом, я эту кашу заварил, мне ее и расхлебывать. И что же я, черт побери, тут могу предпринять?