Кеннет Оппель - Тёмное крыло

На этом острове жили ящеры, и похоже на то, что их яйца были уничтожены.

Но кто из рукокрылов их колонии смог бы это сделать?

Ответ пришёл к нему едва ли не раньше, чем он задался этим вопросом.

Нова.

Когда он летел обратно к секвойе, голова гудела от только что увиденного. Он был уже недалеко от дерева, когда разглядел впереди другого рукокрыла. С удивлением он осознал, что рукокрыл не планировал в воздухе. Он пытался летать.

Сумрак подлетел ближе, стараясь получше разглядеть его сквозь путаницу ветвей, спрашивая себя, кто же это, на самом деле, мог быть. Его успехи были ничуть не больше, чем у любого из остальных; он неуклюже махал парусами, взбалтывая ими воздух, но совсем не двигался. Всё дело только в скорости, с сожалением думал Сумрак; они никогда не сумеют достаточно быстро хлопать своими парусами.

Он не хотел смутить своим появлением рукокрыла, и готов был его облететь, когда разглядел полосы серой шерсти у него на боках. Неожиданно рукокрыл развернулся в воздухе и взглянул прямо на него; Сумрак понял, кто это был. Его отец быстро раскрыл паруса полностью и спланировал, опустившись прямо на ветку.

— Сумрак? — окликнул он.

— Привет! — отозвался Сумрак, порхнув поближе. Он чувствовал себя неловко: отец явно не хотел, чтобы кто-нибудь его увидел.

— Я хотел попробовать, — бодро сказал отец. — Просто узнать, что чувствуешь, когда делаешь это.

Когда Сумрак сел, он смог разглядеть, что отец тяжело дышал. Он явно очень старался, причём достаточно долго.

— Это действительно трудно, — сказал Сумрак. — И утомительно. У меня самого всё ещё есть трудности…

Отец с нежностью понюхал его.

— Не надо утешать меня, Сумрак. Я слишком стар и мудр, чтобы тосковать о чём-то, чем мне не дано обладать. Я полностью удовлетворён тем, что умею планировать.

— Да, знаю, — сказал Сумрак, кивнув в знак согласия. До него дошло, что они оба притворялись. Внезапно ему стало грустно. Он всегда видел, каким упорством обладает его отец. И вопреки здравому смыслу он надеялся, что его отец сможет летать, даже если у него в груди плечах не будет правильных мускулов. Но отец сдался, и Сумрак ненавидел это чувство. Кроме того, это заставило его слегка испугаться.

— Где ты был? — спросил его отец. — Мне не нравится, когда ты улетаешь так далеко от дерева.

— Знаю, прости. Но… — он пытался придумать, с чего лучше начать. Он планировал свою речь по пути домой, но эта внезапная встреча совершенно сбила его с мысли.

— Я был на Верхнем Пределе, — начал он, — и у меня был разговор с птицей.

— Ты говорил с птицей?

— Мы оставались на своих собственных территориях. Главным образом, — добавил Сумрак, и поспешно продолжил. — Он хотел увидеть, как я летаю, а я хотел посмотреть, как летает он, а потом, чуть позже, он назвал меня яйцеедом.

— И это в наше время? — сказал отец и расхохотался. — Вижу, они явно знакомы с тем, что делали наши дальние родичи на материке.

— Я пробовал объяснить, что мы были другими, — продолжил Сумрак. — Но Тер…

Он замолк на полуслове, не желая, чтобы его отец знал, что ему известно имя Терикса; было бы похоже на то, что они стали друзьями.

— … Птица сказала, что когда-то на этом острове жили ящеры, и что мы разорили их гнездо.

Икарон казался настроенным скептически.

— Вряд ли птицы — самый надёжный источник сведений. Между нами и ними никогда не было дружбы. Они — потомки ящеров.

— Правда?

— Чистейшая. Давным-давно они были пернатыми ящерами, которые умели лазать по деревьям. Потом они научились летать.

Сумрак был настолько поражён этой информацией, что ему потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.

— Просто птица сказала мне, что на острове были кости ящеров. Она рассказала мне, где можно их найти.

Икарон отвёл взгляд от морды своего сына.

— И ты нашёл эти кости? — спросил он.

Сумрак взволнованно кивнул.

— Опиши мне их.

Сумрак приложил все усилия, стараясь не упустить ни малейшей подробности. Отец внимательно слушал. Потом Сумрак рассказал ему разбитых яйцах, и о крошечных разодранных на куски скелетах среди осколков скорлупы.

— Птица сказала, что её прадед видел, как рукокрыл разбил яйца, — сказал Сумрак. — И я знаю, кто это, наверное, был. Это Нова! Как ты думаешь, Папа? Ведь это как раз то, что она наверняка бы сделала!

Отец не ответил, и когда молчание затянулось, пульс Сумрака участился. Рассердился ли на него Папа? Его мысли тревожно метались, и он понял, насколько опрометчиво он поступил. Он просто принял рассказ Терикса за правду.

— Это серьёзное обвинение, Сумрак, — сказал отец. — Если такое дело действительно случилось, то это ужасное злодеяние, и его явно держат в секрете. Мне не нравится даже простая мысль о том, что Нова могла быть способной на такую непорядочность.

— Прости, — сказал Сумрак, сгорая от стыда.

— Я должен сам исследовать останки. Они похожи на останки ящеров, но я хочу убедиться в этом. Может быть, они уже вековой древности, и животные умерли задолго до того, как мы прибыли на этот остров.

Его ноздри раздулись от отвращения:

— … Но если это сделал кто-то из нашей колонии, я сделаю всё, что смогу, чтобы выяснить, кто это сделал, — он промолчал. — Но, пока я не узнаю больше, не говори об этом никому, Сумрак. Ни Сильфиде, ни даже вашей маме.

Сумрак с жаром кивнул, польщённый тем, что ему поручили хранить такую важную тайну.

Хищнозуб проснулся быстро; его когти уже были выпущены, а в горле стоял ком. Он был окружён другими фелидами, и лунный свет отражался в их глазах. Вне всяких сомнений, они были подосланы Патриофелисом, чтобы изгнать его ещё дальше от земель Рыщущих.

— Я буду драться, — коротко бросил он им, оскалив зубы.

Ближайший из них покорно отступил назад:

— Мы пришли не драться, — услышал он спокойный голос самки.

Хищнозуб шагнул ближе, понюхал и вспомнил её. Это была Миацида, превосходная охотница на ящеров. Он обошёл остальных фелид, обнюхивая и узнавая многих из них. Всего их было двадцать пять, среди них были и самцы, и самки. Когда он понял, что среди них не было Пантеры, его сердце быстро и сильно сжалось от печали.

— Почему вы пришли? — спросил Хищнозуб.

— Мы похожи на тебя, — ответила ему Миацида. — Мы тоже жаждем плоти.

— Ого, — довольно произнёс Хищнозуб. Он знал, что не мог быть единственным. Другие, наверное, проверили свои зубы на детёнышах ящеров и падали. Ему стало интересно, сколько из них окажется достаточно смелыми, чтобы признать это.

— А Патриофелис знает, что вы пришли ко мне?

— Нет, — ответила Миацида.

— Вы уже убивали?

— Нет, — сказала Миацида. — Мы боимся, что нас поймают и выгонят.

— Тогда вы должны спросить себя, насколько велика ваша жажда плоти, — ответил Хищнозуб. — Я пробовал подавлять свою, но её невозможно подавить. Вы должны спросить самих себя, хотите ли вы охотиться и убивать.

— Мы сделали это, — сказала Миацида, взглянув на других фелид.

— Но вы хотите оставить клан Рыщущих навсегда? — спросил Хищнозуб.

— Конечно, если мы вернёмся все вместе и поговорим с… — начала Миацида, но Хищнозуб оборвал её.

— Нет, — сказал он. — Патриофелис стар и закоснел в своих взглядах. Он живёт прошлым, и он не позволит нашим новым вкусам распространиться среди Рыщущих. Он боится войны, но это всегда путь, ведущий в будущее. Слишком многие звери вокруг нас кормятся насекомыми и растениями. Рано или поздно некоторые звери начнут охотиться на других зверей. Питаясь мясом, они станут сильнее и крупнее. И тогда они станут новыми хищниками, которых все мы будем бояться. И я говорю: давайте, мы будем этими хищниками. Но Патриофелис не будет вас слушать и делать выводы.

— Тогда мы можем свергнуть его, — сказала Миацида.

Хищнозуб зарычал.

— Патриофелиса сильно любят, и многие будут сражаться ради него. У нас не будет даже надежды на победу. Как только вы начнёте охотиться и убивать, возврата уже не будет, — он делал паузу. — Желаете ли вы оставить клан Рыщущих навсегда?

— Да, — ответила Миацида после секундного колебания.

Один за другим остальные фелиды тоже дали своё согласие.

— И готовы ли вы сделать меня своим новым вождём? — потребовал ответа Хищнозуб.

Миацида взглянула на других фелид, а затем вновь устремила свой взор на него.

— Готовы, — ответила она.

ГЛАВА 9. Изгой

Во сне он видел, как, ликуя, взлетает над деревьями. Птицы глядели на него со своих насестов. Каждый раз, когда он смотрел вниз, их становилось всё больше и больше, пока ветки не стали казаться сделанными из одних перьев, крыльев и клювов. Птицы пели для него: вначале сладко, но затем музыка стала звучать совершенно зловеще.