Лоис Лоури - Дающий
Он придет в Лекторий, где будут все члены коммуны. Он поднимется на сцену. Он объявит, что Джонас утонул. И сразу начнет Церемонию Утраты.
«Джонас, Джонас» — будут произносить они громко, как когда-то произносили имя Калеба. Дающий будет руководить пением. Вместе они позволят Джонасу исчезнуть из их жизни, произнося его имя в унисон, все тише и тише, пока не перейдут на шепот, и к концу этого длинного дня он исчезнет совсем, и никто больше не упомянет его имени.
И тогда они столкнутся с чудовищной необходимостью принять воспоминания. А Дающий им поможет.
— Да, без вас они, конечно, не справятся, — заключил Джонас после обсуждения деталей плана. — Но и мне вы нужны. Пожалуйста, останьтесь со мной! — Джонас просил, уже не надеясь, что Дающий согласится.
— Моя работа будет закончена, когда я помогу коммуне измениться и снова обрести целостность.
— Я благодарен тебе, Джонас. Без тебя я бы никогда не придумал, как все изменить. Но твой долг — сбежать. А мой — остаться.
— Разве вы не хотите пойти со мной? — грустно спросил Джонас.
Дающий обнял его.
— Я люблю тебя, Джонас, — сказал он. — Но мне есть куда пойти. Когда я закончу работу, я хочу оказаться рядом с дочерью.
Джонас удивленно посмотрел на него:
— Я не знал, что у вас есть дочь, Дающий! Вы говорили, что у вас была супруга. Но про дочь я и не догадывался.
Дающий улыбнулся. Впервые за эти месяцы, что они провели вместе, Джонас видел его таким счастливым.
— Ее звали Розмари.
21
«Это сработает. У нас все получится.» — Джонас повторял себе это снова и снова весь день.
Но вечером все изменилось. Все — все, что они с Дающим так подробно обсуждали, — рухнуло в один миг.
Той ночью Джонасу пришлось бежать. Он вышел из дома сразу после наступления темноты. Это было очень опасно — хоть большая часть коммуны и сидела по домам, Рабочие еще были на улицах. Но он был очень осторожен. Он старался держаться в тени, пробираясь мимо домов и пустой Центральной Площади к реке. Он видел очертания Дома Старых и Пристройки на фоне ночного неба. Но он не мог остановиться. Не было времени. Каждая минута была на счету, с каждой минутой он должен был уходить все дальше и дальше от коммуны.
Теперь он ехал по мосту. Пригнувшись к рулю, Джонас равномерно крутил педали. В темноте он видел, как бурлит внизу вода.
Поразительно, но, покидая коммуну, он не чувствовал ни страха, ни сожалений. Только глубокую грусть. Там оставался его лучший друг. Он знал, что не может издать ни звука — это слишком опасно, — но всем сердцем надеялся, что Способность Слышать Дальше позволит Дающему услышать его прощальные слова.
Это случилось за ужином. Семейная Ячейка, как обычно, собралась за одним столом: Лили весело щебетала, Мать и Отец делились тем, что произошло за день (мешая правду с ложью, как теперь понимал Джонас). Рядом на полу шебуршал Гэбриэл, лопотал что-то на своем младенческом языке и время от времени улыбался Джонасу, радуясь, что он вернулся после неожиданного ночного отсутствия.
Отец посмотрел на малыша.
— Наслаждайся, Гейб, — сказал он. — Ты ведь последний раз у нас в гостях.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Джонас.
Отец разочарованно вздохнул.
— Ну, помнишь, сегодня утром, когда ты вернулся, Гэбриэла здесь не было? Мы подумали, что, раз тебя нет, надо попробовать оставить его на ночь в Воспитательном Центре. Он ведь в последнее время так хорошо спал.
— Идея оказалась не очень хорошей?
Отец усмехнулся.
— Это мягко сказано. Просто катастрофа! Он проплакал всю ночь. Ночные воспитатели сбились с ног. Когда я пришел утром, на них было жалко смотреть.
— Ах ты скверный мальчишка! — Лили погрозила Гейбу пальчиком.
— Так что нам пришлось принимать решение, — продолжил Отец. — На сегодняшнем совещании даже я проголосовал за Удаление Гейба.
Джонас опустил вилку и уставился на Отца.
— Удаление? — переспросил он.
Отец кивнул.
— Мы сделали все, что в наших силах.
— Да, ты прав, — поддержала его Мать.
Кивнула и Лили.
Джонас изо всех сил старался говорить спокойным голосом.
— Когда? — спросил он. — Когда его удалят?
— Завтра рано с утра. Нам пора готовиться к Церемонии Называния, так что мы решили поскорей с этим разобраться.
— Утром скажем тебе «пока-пока», малыш, — сказал Отец своим «детским» голоском.
Джонас доехал до другого берега, остановился и посмотрел назад. Там была его коммуна, место, где он провел всю свою жизнь. Коммуна спала. На рассвете там снова начнется упорядоченная понятная жизнь, но уже без него. Жизнь, в которой нет места ничему неожиданному. Ничему неудобному. Ничему необычному. Жизнь без цвета, без боли, без прошлого.
Он надавил на педаль и поехал дальше. Он не мог себе позволить оглядываться назад. Он подумал о Правилах, которые уже успел нарушить, — если его поймают, он обречен.
Во-первых, он покинул жилище ночью. Нарушение основного Правила.
Во-вторых, он украл у коммуны еду — очень серьезное преступление, хоть он и забрал остатки ужина, выставленные на порогах домов для уборки.
В третьих, он украл отцовский велосипед. Он не сразу решился на это. Глядя в темноте на велосипеды, он думал, что ему не хочется брать ничего, что имеет отношение к Отцу, к тому же он не был уверен, что ему будет удобно ехать на таком большом велосипеде.
Но пришлось взять именно отцовский велосипед с детским креслом на багажнике.
Ведь Гейба он тоже взял с собой.
Он чувствовал, как головка малыша тыкается ему в спину во время езды. Гэбриэл сладко спал надежно закрепленный в кресле. Перед тем, как выйти из дома, Джонас прижал руки к его спине и передал ему свое самое умиротворяющее воспоминание: покачивающийся гамак, привязанный к дереву на каком-то далеком острове, шум волн, ритмично подкатывающих к берегу. Он чувствовал, как, принимая воспоминание, Гейб начинает дышать тише и ровнее, глубже погружается в сон. Он даже не пошевелился, когда Джонас усадил его в кресло.
Джонас знал, что у него в запасе еще несколько ночных часов, потом все поймут, что он сбежал. Так что он ожесточенно крутил педали, надеясь, что усталость не одолеет его. Шло время, расстояние между ним и коммуной увеличивалось. Он не успел получить воспоминания о силе и храбрости, которые Дающий собирался ему передать. Так что он рассчитывал только на то, что имел, и надеялся, что этого хватит.
Он объезжал коммуны, то и дело попадавшиеся на его пути. Но их становилось все меньше, он все чаще ехал просто по пустой дороге. Ноги сначала болели, потом он перестал их чувствовать.
На рассвете Гейб начал ворочаться. Они ехали по пустынной местности, поля вдоль дороги сменялись зарослями деревьев. Джонас заметил ручей и направился к нему по ухабистой тропинке. Гейб, который давно уже проснулся, хохотал каждый раз, как велосипед подпрыгивал на кочке.
Джонас расстегнул ремни и снял Гейба с велосипеда. Он смотрел, как Гейб увлеченно исследует траву и хворост. Джонас спрятал велосипед в кустах.
— Завтрак, Гейб!
Джонас покормил Гейба и поел сам. Наполнил чашку, которую захватил из дома, водой из ручья и поднес ее ко рту Гейба. Потом напился сам и сел на траву.
Джонас смотрел, как веселится малыш. Сам он был изнурен. Он понимал, что ему нужно поспать, дать отдохнуть мышцам, подготовиться к следующей изматывающей поездке. При свете дня ехать он не мог, это было опасно.
Скоро их начнут искать.
Он нашел укромное место в зарослях, взял малыша и лег. Гэбриэл радостно отбивался — он решил, что это игра. Дома они часто так играли — Джонас щекотал его, и они смеялись.
— Прости, Гейб, — сказал Джонас. — Я знаю, что сейчас утро и ты только что проснулся. Но нам надо поспать.
Он обнял Гейба и погладил его, ласково приговаривая. Потом прижал к его спине руки и передал ему воспоминание об ужасной усталости. Через секунду Гейб уронил головку ему на грудь.
Вместе беглецы проспали первый опасный день.
Страшней всего были самолеты. Прошло уже много дней, Джонас не знал, сколько. Путешествие приобрело распорядок: днем — сон под густыми деревьями, поиск воды, распределение крупиц еды. А ночью — бесконечные мили езды.
Его мышцы окрепли. Ноги болели только перед сном. Но они стали гораздо сильнее, и Джонасу теперь реже нужно было останавливаться для отдыха. Иногда он останавливался, и они с Гейбом вместе бегали по дороге или по полю в темноте. Но каждый раз, когда он возвращался к велосипеду и закреплял никогда не жалующегося малыша в кресле, его ноги были готовы крутить педали. Так что сил ему хватало и без воспоминаний Дающего, которые он должен был получить, если бы все пошло по плану.
Но когда появлялись самолеты, он жалел, что не успел получить мужества.