Михаэль Энде - Волшебный напиток
Оба усмехнулись одинаковой зловещей усмешкой.
— Хорошо, — с расстановкой заговорила Тирания. — Уверена, ты сделаешь все стопроцентно правильно. Я целиком и полностью полагаюсь на твое себялюбие, золотко.
Бредовред наполнил шприц бесцветной жидкостью. Они с теткой отвернули рукава на левой руке. Бредовред тщательно отмерил количество препарата и сделал инъекции — сперва тетке, затем себе.
И вот их очертания задрожали, начали расплываться, вытягиваться в длину и в ширину, еще миг — и колдун с ведьмой исчезли. И в этот же миг в чаше из Холодного пламени начали твориться поразительные вещи…
— Ты говоришь, я гений? — вдруг заговорил Якоб. — Охо-хо, хорош гений, ничего не скажешь! Так бы и ощипал себя всего за эту дурацкую гениальную идею. Никогда в жизни не буду больше размышлять — клянусь! Не сдержу слова — значит, не взлететь мне в небо до конца моих дней. Одни неприятности от размышлений, честное слово.
Но Мориц не слышал — он залез еще выше и сидел теперь под самой крышей колокольни. Крыша была крутая, почти отвесная.
— А ведь и вправду заберется, — сказал Якоб. — Ох, чтоб мне перелинять, ведь заберется, вот головорез!
Якоб собрал последние силенки и полетел вслед за котом, однако из-за темноты нигде его не увидел. Ворон сел на каменную голову трубящего в трубу ангела-глашатая Страшного суда и огляделся по сторонам.
— Мориц! Мориц, где ты? — закричал он. Ответа не последовало.
И Якоб в отчаянии прокричал в темноту:
— Эй, ты, рыцарь! Даже если ты в самом деле залезешь наверх! Эй! Даже если мы оба туда заберемся и раскачаем колокол — слышишь? Да только ничего не выйдет, так и знай! Так вот, в этом нет смысла! Потому что мы ведь поднимем трезвон теперь! И это будет не новогодний трезвон! А просто звон, обычный звон, вот и все! Ведь дело не в колоколах! Ведь надо, чтоб они зазвонили ровно в полночь!
Ни звука не раздавалось в ответ, лишь ветер свистел и завывал над каменными статуями. Якоб покрепче вцепился когтями в голову ангела с трубой и закричал что было мочи:
— Котик! Котик! Ты жив? Ты здесь или уже сверзился?
На долю секунды ему померещилось, будто где-то в вышине послышалось слабое жалобное мяуканье. Якоб полетел наугад в темноте, то и дело кувыркаясь в воздухе под порывами ледяного ветра.
Поразительно: Мориц в самом деле, сам не зная как, добрался до стрельчатого окна на самом верху и через него проник внутрь колокольни. Якоб тоже влетел в окно. В этот момент котишка потерял сознание и кубарем покатился вниз. Но, к счастью, вниз лететь было недалеко. Он упал на деревянный пол звонницы и остался лежать без движения, словно маленький клочок пестрого меха.
Якоб подлетел к нему и легонько тюкнул клювом. Но котишка даже не шевельнулся.
— Мориц! Ты умер?
Не получив ответа, Якоб печально понурился. И вдруг вздрогнул.
— Не могу не признать, котик, — тихо и торжественно сказал он, — хоть и не отличался ты великим умом, но героем ты был. Предки-артистократы могли бы гордиться тобой. Если бы у тебя были такие предки.
Но тут у Якоба потемнело в глазах, и он повалился навзничь рядом с котишкой. Ветер свистел над колокольней, заметал в окно снег, и снегом все больше заносило кота и ворона.
Под почерневшими от времени деревянными брусьями совсем близко — рукой подать — висели огромные темные колокола. Они молчали в ожидании полуночи, когда им предстояло величественным звоном торжественно встретить Новый год.
С бешеной скоростью, как в центрифуге, вращался в чаше из Холодного пламени волшебный пунш — там, словно сбесившаяся золотая рыбка в аквариуме, металась, рассыпая яркие искры, сверкающая хвостатая комета.
Бредовред и Тирания уже вернулись из четырехмерного пространства и теперь, вконец измочаленные, бессильно развалились в креслах. Больше всего на свете им хотелось просто посидеть хоть несколько минут без дела, хоть чуть-чуть передохнуть, но как раз этого они не могли себе позволить — это подвергло бы их жизнь величайшей опасности.
Оба сидели, уставившись на чашу с пуншем.
Напиток в принципе был готов. Никаких процедур теперь не требовалось, все было сделано точно по рецепту, однако в те несколько минут, которые оставались до начала колдовского сатанинского эксперимента, колдун и ведьма должны были одолеть еще одно трудное препятствие. И оно, похоже, было самым коварным. Задача состояла в том, чтобы не делать, вот именно — не делать определенных вещей.
Согласно самой последней инструкции пергаментного свитка, теперь следовало просто-напросто дождаться, пока волнение в чаше само собой не успокоится и вся муть не растворится без осадка. А до этого момента колдун и ведьма ни в коем случае не должны были задавать никаких вопросов, даже мысленно. Ведь всякий вопрос (скажем: «Получится или нет?», или: «Почему я так поступил?», или: «Есть ли в этом смысл?», «Чем все это кончится?») содержит в себе крупицу сомнения.
А в последние минуты никаких сомнений быть не должно. Нельзя было даже мысленно задать и вопрос о том, почему нельзя задавать вопросов.
Дело в том, что пока волнение в чаше не улеглось и пунш не стал прозрачным, он находился в крайне восприимчивом и нестабильном состоянии. Он реагировал Даже на мысли и чувства. Малейшее сомнение в колдовской силе напитка — и варево взорвалось бы как атомная бомба, а уж тогда на воздух взлетели бы не только колдун с ведьмой, но и вилла «Ночной кошмар», да и весь город.
Однако, как всем известно, нет ничего труднее, чем не думать о чем-то, о чем думать запрещено. Например, обычно ты не думаешь о кенгуру. А вот если тебе скажут, что в течение пяти минут ты ни в коем случае не должен думать о кенгуру — ну, как тут сделать так, чтобы не лезли в голову мысли именно о кенгуру? Есть только один выход: предельно сосредоточиться и думать о чем-нибудь другом, не важно о чем.
И вот Бредовред и Тирания сидели в лаборатории и изо всех сил старались думать о чем угодно, только не о пунше, и ни о чем даже мысленно не задавать вопросов. От страха и усердия у них буквально глаза на лоб лезли.
Колдун бормотал себе под нос стишки, которые выучил когда-то в детском адике. (Детский адик у злых волшебников — то, что у обычных людей называется детским садиком). Бормотал он стихи монотонно и уныло:
Я грязнуля-поросенокПерепачкал сто пеленок,Я неряха, я — хрю-хрю!Скоро вырасту в свинью.
Или вот такие стихи:
Маленький мальчик жабу поймал,Хрясь! — и головку ей оторвал,Бросил в канавку и дальше пошел.Вот молодец — поступил хорошо!
Он и колыбельную вспомнил, которую когда-то в детстве пела ему матушка:
Спи, моя радость, усни,Глазки скорее сомкни.Мышки летают в саду,Дремлют пиявки в пруду…Спи, моя радость, усни…Папа твой кровушку пьет.Он и сыночку нальет,Пей, мое солнышко, пей,Будешь, как папа, злодей.Пей, мое солнышко, пей…
Прочел Бредовред и такой стишок:
Жучкам и мухам лапки отрываетДесятилетний полуидиот.Он идиотом полным стать мечтает,Вот и ведет себя как идиот.
Он читал и многие другие назидательные стишки и пел веселые детские песенки.
Тем временем Тирания подсчитывала в уме, какой доход принесет ей один золотой талер, если положить его в банк под 0,6 процентов годовых в нулевом году. Конечно, если принять, что банк, основанный в году, порядковый номер которого нуль, до сих пор не лопнул.
Эту математическую задачку она решала по формуле, которая известна всем бизнес-ведьмам и бизнес-колдунам:
К = Ко (I + i)n,
где К — капитал, n — порядковый номер года, i — сумма процентов за один год.
Тирания дошла уже до такой суммы, которая равнялась стоимости сотен и тысяч золотых шаров размером с наш земной шар, однако до суммы процентов за текущий год ей было еще далеко. Тирания считала и считала в уме не хуже калькулятора — ведь на карту была поставлена ее жизнь.
Прошло довольно много времени, а кунштюк-пунш все еще бурлил и был мутным. С каждой минутой Бредовред все сильнее чувствовал, что его тело вытягивается в длину и изгибается в виде вопросительного знака. А Тирании мерещилось, что бесчисленные колонки цифр, которые она вообразила, состояли из множества малюсеньких вопросительных знаков — они мельтешили, прыгали и ни за что не хотели выстраиваться в ряды и столбики.
— Ох, ради всех канцерогенов (Канцерогены — химические вещества, воздействие которых на организм при определенных условиях вызывает рак и другие опухоли.)! Это выше моих сил, я не помню больше ни одного стишка…
А Тирания прошептала в ужасе:
— В моих подсчетах все смешалось! Сейчас… Сейчас я начну думать о…
