Кеннет Оппель - Тёмное крыло
— Почему мы умеем это делать? — спросил он.
— Не знаю. Может быть, у моих собственных матери или отца была такая же способность. Но они никогда не говорили об этом. И я никогда не признавалась им.
— Ты боялась, что тебя будут избегать?
— Да.
— Но, наверное, есть и другие, кто тоже умеет это делать, — с надеждой сказал Сумрак. — Они все просто боятся рассказать об этом, как боялись и мы сами.
— Вполне возможно, — сказал Икарон.
— Было бы лучше, если бы все просто рассказали об этом, — выпалил Сумрак. — Тогда никому не пришлось бы волноваться из-за того, что он отличается от остальных.
Мистраль кивнула с сожалением:
— Желание быть таким же, как все, очень сильно. Оно течёт в наших венах.
— Но мне ещё кажется, — сказал Икарон, — будто внутри каждого из нас покоятся семена перемен. И никто не знает, из-за чего и когда они прорастают.
Сумрак взглянул в темноту поляны. Он чувствовал себя слегка ошеломлённым из-за тех новых вещей, которые ему довелось узнать. Пока с него было достаточно. Какая-то его часть желала, чтобы он вернулся обратно в прошлое, в то время, когда ящер ещё не ворвался в их мир. Но большей частью его взволновало переосмысление самого себя.
— Я боялся, что мог оказаться ящером, — признался Сумрак.
— Сумрак, как ты мог даже подумать об этом! — сказала ошеломлённая мать.
— Ну, думал иногда, — застенчиво пробормотал он. — Мои паруса. Они выглядят очень похожими на крылья ящера. Безволосые. И мы оба умеем летать.
— Я видел, как ты рождался, — нежно сказал отец. — И я могу ручаться, что ты не вылупился из яйца.
— Ты уверен, что прежде у нас в семье никто не летал? — спросил Сумрак.
— Ты первый, — ответила ему Мистраль.
— Но, возможно, не последний, — добавил Икарон. — Кто знает, может быть, однажды все рукокрылы будут летать и видеть ночью? Возможно, ты — первый из них.
— Не забивай ему голову такими мыслями, — отругала Мистраль своего супруга. — Пока он должен держать в тайне своё эхозрение.
— Сильфида знает об этом, — признался Сумрак.
— Ладно, будем надеяться, что она станет держать это при себе. Совершенно очевидно, что скрывать способность к полёту уже слишком поздно. Но я всё равно боюсь, что из-за этого тебя будут избегать.
— Я этого не допущу, — твёрдо сказал Икарон. — По крайней мере, пока я предводитель. Никто из нас не должен бояться отличаться от остальных. Вся эта колония существует исключительно из-за того, что наша небольшая группа посмела отличаться от остальных. Двадцать лет назад мы нарушили Договор и поставили себя не просто против одной колонии, но против всей лиги зверей. Иногда наши отличия могут сделать нас великими и открыть дорогу к лучшему будущему.
Хищнозуб возвращался к Рыщущим с гордо поднятой головой. Он не чувствовал стыда; он не крался обратно тайком, словно какой-то опозоренный зверь.
Почти два дня он держался вдали от остальных, в лесной чаще, не уверенный в своих дальнейших действиях. Что, если Пантера выдала его тайну? Вдруг Патриофелис уже в гневе? Он уже подумывал о том, чтобы бежать отсюда и искать себе новые охотничьи угодья. Но это было бы слишком дорогой платой за вину, было бы его поражением. А он поступал правильно.
Когда он зашёл в центр территории клана, солнце почти дошло до высшей точки своего пути по небу. Нежась после утренней кормёжки, фелиды наблюдали за ним с земли и ветвей. Но на сей раз в их взглядах не было ни тени восхищения, и они не смотрели ему в глаза. Он ощутил запах напряжённого ожидания.
Они всё знали.
Его шаг сбился, когда он заметил Пантеру, движущуюся в его сторону. Его сердце забилось сильнее. Она не перестала разговаривать с ним, но сейчас, проходя мимо, лишь шепнула: «Не я рассказала им. Другие видели тебя и доложили об этом Патриофелису. Я хотела, чтобы ты знал об этом».
Она пошла дальше, даже не обернувшись на него.
Хищнозуб собрался с духом, добравшись до ядовитого сумахового дерева и увидев Патриофелиса, лениво развалившегося на нижних ветвях. Когда вождь заметил Хищнозуба, он встал, но не спустился, чтобы приветствовать его.
— Ты вернулся к нам, — сказал вождь фелид.
— Да.
— А правда ли то, что мы слышали? — требовательно спросил Патриофелис.
— Правда, — ровным голосом ответил Хищнозуб.
— Ты убил дружественного нам зверя. Ты не раскаиваешься?
— Мы убиваем всё время. Личинок и насекомых.
— Эти существа ничего не значат. У них нет чувств!
— Они дёргаются, умирая. Они тоже хотят жить. Мы просто не чтим этого.
Патриофелис нетерпеливо фыркнул; доводы Хищнозуба его не впечатлили.
— Ты убил другого зверя. Это не в порядке вещей!
— Ящеры питались нами. Мы должны питаться другими существами, если хотим выжить.
— Так же ты говорил и прежде, — Патриофелис расхаживал по своей ветке на сумаховом дереве. — Но это привнесло бы в наш мир анархию. Если бы мы все охотились друг на друга, пролилось бы гораздо больше крови, чем когда на нас охотились ящеры.
— Ровно так, как и должно быть, — сказал Хищнозуб.
— Нет. Я запрещаю это.
Затем голос вождя ненадолго смягчился:
— Ты был всеми любимым членом клана, Хищнозуб. Никто не охотился лучше и не сражался яростнее, чем ты, во имя выполнения Договора. Вернись к нам. Вернись к нам и откажись от своих разрушительных позывов.
— Не вернусь, — сказал он. — Мои позывы естественны и правильны.
— Тогда это место больше не может быть твоим домом.
— Пока ты вождь — нет, — ответил Хищнозуб, чувствуя, что его мускулы напрягаются, а сухожилия натягиваются, как струна. — Возможно, измениться нужно тебе самому.
— Нет, Хищнозуб, тебе.
Хищнозуб поднял левую заднюю лапу и обильно помочился на землю, отмечая свою территорию.
— Слезай со своего дерева, — сказал он, — и давай посмотрим, кто больше подходит на роль вождя клана.
— Это было бы не лучшее испытание на пригодность на роль вождя, — ответил Патриофелис.
С соседних ветвей на землю спрыгнула дюжина самых сильных фелид, окружая Хищнозуба и защищая своего вождя.
— Уходи! — крикнул Патриофелис. — Отыщи себе где-нибудь новый дом, подальше отсюда!
Хищнозуб присел и зарычал, и на миг остальные фелиды дрогнули. Он знал их всех. Они играли, чистились и охотились вместе, и никто из них не был ему ровней в драке один на один. Но они объединились и обратились против него. Его повалили на землю, исцарапали и избили лапами. Когти расцарапали его живот и бока. Челюсти хватали и тянули его плоть.
Он вертелся на месте и сопротивлялся, разозлившись, что его одолевают численным превосходством. Он надеялся, что Пантера не видит этого унижения. Хищнозуб знал, что не мог выиграть в этой борьбе. Шатаясь, он поднялся и бросился прочь, поворачиваясь, чтобы рявкнуть или зашипеть на своих преследователей.
Они не подходили к нему слишком близко, чтобы начать драться, но медленно двигались вперёд, вынуждая его уйти прочь из клана.
Оказавшись в одиночестве, он развернулся и, хромая, побрёл в лес. Его раны сочились кровью, в голове сверкали вспышки ярости и боли.
ГЛАВА 8. Терикс
— Икарон, мне нужно с тобой поговорить.
Когда сгущались сумерки, Нова спланировала со своего насеста вниз. Сумрак перестал чиститься и взглянул на Сильфиду и маму. В голосе Новы явно слышались серьёзные нотки.
— Если это насчёт колонии, поговорим наедине, — ответил Икарон.
— Это насчёт твоего сына, — сказала Нова. — Он должен присутствовать при этом.
Сумрак с беспокойством взглянул на отца. Что же такого он сделал? Он мог лишь предполагать, что это имело какое-то отношение к его полёту, но он вёл себя очень осторожно и охотился в стороне от остальных, поэтому не мог им помешать. И он никогда не залетал за Верхний Предел, на территорию птиц.
— Ладно, — спокойно сказал Икарон. — Расскажи мне, в чём дело.
— Многие из нас обеспокоены полётами твоего сына. Это должно прекратиться.
— Должно? — вздыбив шерсть, переспросил Икарон. — Это слово, которым могу пользоваться лишь я.
— Это вызывает волнение и огорчения. Другие семьи считают это вредным. Он насмехается над нашим видом. Мы никогда не порхали. Это не в нашей природе. Он пробует быть стать тем, чем не является.
— Он мой сын, — сказал Икарон. — И он такой, какой он есть.
Сумрак ощутил огромную благодарность своему отцу.
— Птицам это не понравится, Икарон.
— Не понравится? Не думаю, что это хоть как-то их касается.
— Им не понравится видеть зверя в воздухе, рядом с их гнёздами, возле их насестов.
— Сумрак будет держаться подальше от их гнёзд; я доверяю его здравомыслию.
— Некоторые говорят, что он проклят.
