Владислав Крапивин - Выстрел с монитора

— Даже если одного?..

— Даже если одного, — тихо, но строго сказал Пассажир.

— А Углич? — будто самому себе прошептал мальчик.

Пассажир не удивился..

— Углич не предавал царевича. Его предали бояре, кучка негодяев. Город здесь ни при чем.

— А от Реттерхальма ничего не осталось? Даже развалин?

— Может быть, камни да фундаменты. Но все поросло лесом.

— Но вот вы говорите: город предал Гальку… А они ведь потом… ну, исправились. Даже памятник поставили?

— Памятником разве откупишься? Впрочем, он-то как раз сохранился.

— Печальный какой-то конец, — вздохнул мальчик.

Пассажир развел руками — в одной тетрадка, в другой очки.

— И это, значит, вся история? — с какой-то еще надеждой спросил мальчик.

— Вся… По крайней мере, на сегодня. Давай-ка, голубчик, спать. Середина ночи.

Пока Пассажир читал рукопись, пароход один раз отходил от пристани. Но сейчас опять стоял с заглохшей машиной.

— Когда же я попаду домой… — шепотом сказал мальчик.

Пассажир выключил свет. Мальчик повозился, устраиваясь под одеялом. Он повернулся к стенке и стал уходить в зыбкий мир полусна: когда знаешь, что не спишь, но видения уже ярки и осязаемы.

Мальчик умел быть хозяином в этом мире. Он перенес себя на солнечный пустырь, где росли подорожники, дикая ромашка и одуванчики. В траве валялись разбитые фанерные ящики. Прыгали воробьи, неподалеку резвились малыши. Мальчик сел на ящик, подозвал к себе Майку.

Это была не нынешняя Майка, а поменьше, пятилетняя. Мальчик посадил ее к себе на колено. Почти машинально и незаметно для сестренки ладонью скользнул вдоль ее позвоночника (он похож был на крупные, проступившие под платьицем бусы). Не толкнется ли в ладонь упругий тревожный комочек? Еще не боль, а предвестие боли, о которой пока Майка и сама не ведает?

Нет, сегодня все хорошо. Мальчик взял светлую косу с пушистой кисточкой на конце. Пощекотал Майкин нос. Она сморщилась, чихнула. Шутливо ткнула брата кулачком. Засмеялась — теплая, живая, легонькая. А потом насупилась:

— Ты почему уехал?

— Куда?

— В Лисьи Норы! «Куда»… Не притворяйся.

«Но ведь я еще не уехал. Это будет потом. Пока еще все в порядке», — хотел объяснить мальчик. Однако он понимал, что ничего не в порядке. Эта Майка, прибежавшая к нему в ласковом и тревожном полусне, все знает и понимает. Вот она, кстати, сделалась уже старше. Как нынешняя, семилетняя.

Мальчик растерянно взялся за нижнюю губу. Майка хлопнула его по руке:

— Оставь эту дурную привычку! Сию же минуту!

Это были ее любимые слова. Если рассердится, то к месту и не к месту: «Сию же минуту!»

Но сейчас она только притворялась, что сердится. Она просто за него беспокоилась.

— Почему ты сбежал в Лисьи Норы? А?

Сейчас не было ни смысла, ни сил обманывать. И мальчик с прихлынувшей горечью прошептал:

— А ты… только все время с ней. Все «мама» да «мама»… Конечно, ты нашу маму не помнишь…

Она смотрела внимательно и по-взрослому. И так же по-взрослому сказала:

— Глупенький… А что же мне делать?

Он потянулся к губе, спохватился, закусил ее. Потом шепотом спросил:

— А мне?

А глаза у Майки были ну в точности мамины. Майка опустила ресницы и вполголоса проговорила:

— Сперва отсюда сбежал, потом из Лисьих Нор. Знаю почему.

Настоящая Майка ничего знать не могла. Но мальчик не заспорил. Покорно спросил:

— Почему?

— Сам знаешь… Она вовсе не вредная. И не строгая. Анна Яковлевна… Наоборот… Ты просто испугался, что привыкнешь к ней, как я к ма… к тете Зое… Ну, ты что? Ну, перестань… Сию же минуту!

— Дура… — всхлипнул мальчик. Но не прогнал Майку, а прижал покрепче. И стал ее косой вытирать себе щеки. Здесь, сейчас, это было можно…

Потом сделалось холодно, потому что вместо солнца показалась луна и ее часто закрывали бегучие облака. Пахло речной водой, сырым песком, камышами. Мальчик передернул плечами. Майка соскочила у него с колен и накрыла его большой парусиновой курткой.

«А Галька не продрогнет?» — хотел спросить мальчик, но сон уже уносил его в темную глубину. Там, как сорванные листья, летели другие мысли, тревоги, лица…

Билет на среду

Пассажир проснулся поздно. Пароход бодро шлепал колесами. Было солнечно, змеились на белом потолке блики. Мальчик сидел на стуле в привьгчной позе — задом наперед. Кулаками упирался в коленки, подбородком — в спинку стула. Неотрывно и слегка насупленно смотрел на Пассажира. Пассажир улыбнулся не шевелясь:

— Доброе утро… Или уже день?

— Ни то ни се. Одиннадцать часов.

— Ого! Вот это я поспал! А ты давно поднялся?

— Не… Но уже позавтракал. И по берегу погулял.

— По берегу? Мы вроде бы плывем…

— Недавно поплыли. А то стояли, стояли… В буфете схема речного пути висит, я посмотрел, мы от мыса Город всего километров на двадцать отошли… — Мальчик не отводил глаз. Он будто говорил про одно, а в уме держал что-то более важное. И беспокойное.

— Ну… а что хорошего в буфете? — спросил Пассажир. — Кроме схемы.

— Я чай да вафли взял. Остальное все какое — то… — Мальчик поморщился. И вдруг раскачал стул с боку на бок и «подъехал» к постели. Как на лошадке. Разжал кулак.

— Вот… Мне буфетчица это на сдачу дала.

На ладони лежала белая монетка, размером с пятнадцатикопеечную. Виден был маленький мальчишечий профиль, а вокруг головы — крошечные буквы.

— Так и написано: «Фрее стаат Лехтенстаарн», — неловко сказал мальчик. — И вот… — Он перевернул монетку. На другой стороне было число десять, а под ним колосок.

Пассажир смотрел, приподняв голову от подушки.

— По-нятно… Говоришь, на сдачу?

— Я ей положил несколько пятнадчиков, а она два обратно подвинула. Говорит: «Мне лишнего не надо»… Я сперва и не посмотрел. А потом гляжу: один — просто пятнадчик, а второй — вот…

— По-нятно…

Мальчик досадливо сдвинул брови.

— Я так и думал, что вы не удивитесь.

— Почему?

— Догадался… Это ваша, да? Возьмите. — Он положил монетку на одеяло. — Вы вчера уронили, а буфетчица подхватила. Нахальная такая… А сегодня отдала, не разглядела, что не простая пятнашка…

Пассажир приподнялся, оперся локтями. На небритом подбородке блестели седые волоски.

— Господи, с чего ты взял, что это моя? Ничего я не ронял! Честное слово! — Он будто даже испугался. Потом сказал медленнее: — Не ронял и не бросал…

— Значит, буфетчица? Пойти отдать ей?

— Не вздумай! Это… твоя. Бери и храни. Все получилось как надо.

— Ничего я не понимаю…

— Потом поймешь, — буркнул Пассажир и сел. И вдруг, несмотря на морщины и седину, лицо его обрело мальчишечье выражение. Заискрились глаза. Он очень похоже на мальчика оттянул нижнюю губу и щелкнул ею. И коротко засмеялся.

Тогда засмеялся и мальчик:

— Вы все придумываете. Это ваша монетка. Вы поэтому и написали про нее в повести.

— Да клянусь тебе…

— Но не бывает же таких совпадений!

— Бывает, — важно сказал Пассажир. — На совпадениях, друг мой, много чего держится в этом мире… Совпадения, падения, попадания… А такие монеты в этом краю встречаются не столь уж редко. Начеканено их было немало.

Мальчик нерешительно взял монетку с одеяла. Подышал на нее, вытер о рубашку, рассеянно процарапал ребром тыльную сторону ладони. Тонкая заусеница оставила на смуглой коже волосяной белый след. Мальчик подумал, нарисовал таким же способом якорь и скрещенные шпаги: словно татуировку наметил. Потом стер рисунок помусоленным мизинцем. Потянулся к губе, взглянул на Пассажира, быстро опустил руку…

«Кобург» опять причалил и затих.

Пассажир сказал:

— Давай-ка я поднимусь. А потом, если хочешь, поговорим еще на эти наши темы…

На пароходе вдруг проснулось радио. Динамик на верхней палубе поскрипел и объявил, что «в силу технических причин пароход задержится у пристани Веха до четырнадцати ноль-ноль. Экипаж приносит пассажирам свои извинения». Потом динамик покашлял и добавил неофициально:

— Машина-то, сами понимаете, товарищи, времен Фультона…

Пассажир глянул в окно и предложил:

— А пойдем-ка, друг мой, прогуляемся. А?.. Что за Веха, на каком пути веха…

Мальчик взял с крючка свою синюю кепчонку с надписью «Речфлот». Сердито усмехнулся:

— Не «Речфлот», а «Речстой». Когда я домой попаду? Там уже, наверно, всесоюзный розыск объявлен.

Они сошли на пологий берег. Дорога с песчаной колеей между редких сосен вывела их на сельскую улицу с бревенчатыми домами и палисадниками. Было безлюдно. В конце улицы белела обшарпанная церковь с голым каркасом на месте купола. Там суетились вороны.