Алексей Слаповский - Пропавшие в Стране Страха
У Никитки – незнаючегофобия. С детства он боится, а чего боится, не знает и не понимает. Ему просто страшно. Ни с того ни с сего. «Ешь кашу!» – говорит мама. «Не хочу!» – отвечает он. – «Почему?» – «Боюсь». – «Чего боишься? – недоумевает мама. – Растолстеть? Отравиться?» – «Не знаю!» – «А чего не боишься?» – «Не знаю. Бутерброда с колбасой не боюсь». Такие вот странности у человека. Пришлось лечить.
У Федьки довольно распространенная болезнь – боязнебоязнь, или фобофобия. То есть он, довольно смелый парень, боится испугаться. К примеру, приезжает с родителями в аэропорт, чтобы полететь на отдых к морю. И не боится. Но боится, что испугается в самолете. И точно: в самолете его начинает трясти, он покрывается потом, родители вынуждены покинуть самолет и отложить отпуск. Или – надо сдавать экзамены. Опять Федька ничуть не боится: он все неплохо выучил. Но боится испугаться на экзамене. И само собой, по закону подлости (об этом законе читайте в книге про Бермудию) начинает на экзамене бояться, от этого все забывает. Ну, и попал к доктору Страхову.
И наконец Машка. У Машки уникальная болезнь, доктор Страхов даже сначала думал, что она симулирует. Он подстроил так, чтобы во время их беседы в кабинет вошла рыжеволосая ассистентка. Машка тут же вся напряглась, посмотрела на ни в чем не повинную женщину с ненавистью и прошипела: «У, рыжая!» У Машки – рыжефобия. Она, сама рыжая, терпеть не может рыжих, которые оказываются рядом. То есть, когда вдали, еще ничего, а если близко, Машка тут же выходит из себя. Ей кажется, что когда она одна рыжая, то на это не очень обращают внимание, а когда рядом еще один рыжий человек, становится сразу двое рыжих, это, по ее мнению, очень заметно. Страхов предложил ей полечиться в закрытом учреждении, где нет ни одного рыжего (а если и есть, то взрослые, с которыми она не будет пересекаться), Машка согласилась сразу же. А ее родителям, как и родителям многих других подростков и детей, профессор объяснил (не сам, а через ассистентов), что необходимо долгое лечение, не предполагающее контакта с внешним миром. И наивные родители, готовые на все ради блага любимых детей, кивали и соглашались.
Ник, узнав все это, спросил страбытов:
– Так он лечит вас или не лечит?
– Он нас стабилизирует, – ответила Машка. – Раз в две недели укольчик – и все в порядке. Кстати, что-то давно уколов не было.
– Я слышал, ему БГ запретил их делать, – сказал Валерка.
Страбыты заволновались:
– Как это запретил? Почему? От кого ты слышал?
– Не помню. Может, вообще приснилось.
– Говоришь ерунду какую-то! – рассердился Мишка.
– А вы что, без уколов уже не можете? – спросил Ник.
– Почему это не можем! Вполне можем! – сказал Мишка. – Просто, когда кончается действие, нам становится не по себе. Болезни у всех обостряются. Мы даже согласились тебе помогать, чтобы нас отсюда отпустили, а обычно мы никуда не хотим, обычно нам и тут хорошо. Правда?
В голосе Мишки было недоумение: он говорил и сам не понимал, как это получилось, что они согласились помогать Нику, хотя им и тут хорошо. Судя по всему, другие страбыты тоже этого не понимали.
– Ну, вы даете! – сказал Ник. – То говорите, что вы не больные, то – болезни обостряются. Вы уж определитесь как-то.
– Мы не больные, а склонные к заболеваниям, – объяснил Мишка. – Когда нас стабилизируют, мы нормальные. Но если не стабилизировать, можем обостриться.
– И что, хотите всю жизнь на лекарствах прожить? Как ботаники?
Страбыты промолчали. Они не собирались всю жизнь прожить на лекарствах, но осознавали, что уже привыкли к стабилизатору.
Тут Мишка нашел оправдание себе и другим:
– Мы не ботаники! Если бы мы были ботаники, мы бы не грабили столовую и не воевали со страбынетами.
– И каждый день становимся храбрее! – заявил Женька.
– Это правильно, – одобрил Ник. – В школах надо разрешить пацанам воевать. Оружие носить в том числе. Не боевое, а с резиновыми пулями, например. Потому что у подростков в нашем возрасте начинается агрессия, – вспомнил Ник то, что читал во всезнающем Интернете, – и ее надо куда-то реализовывать.
Так он рассуждал, удивляясь сам себе: откуда-то сами собой подбирались нужные слова и выражения. Видимо, смелодобавляющее лекарство доктора Страхова ему еще и ума добавило.
– Короче, – продолжил он с решительностью, достойной начальника штаба (кем он теперь и являлся), – надо подумать, как эту самую Ину искать. Надо обследовать все секретные объекты, то есть все, что охраняют. У вас есть объекты, которые охраняют?
– Дополна, – ответил Мишка. Но тут же насмешливо спросил: – А как ты туда попадешь, если их охраняют?
– Это дело техники! – сказал Ник с таким видом, будто он уже знал способ проникновения, но пока не хотел об этом распространяться.
Меж тем настало время обеда.
Ник ожидал, что они опять нападут на столовую, но выяснилось, что в обед страбыты довольствуются тем меню, что предлагается. Да и ужин ничего себе. Им только завтрак не нравится, вон они и вынуждены слегка разбойничать.
Пообедав, страбыты отправились ремонтировать свое жилище – в кладовке на такой случай был изрядный запас стекол. До ужина работали, а после ужина отдыхали и ждали сумерек, чтобы начать свою первую операцию по поиску дочери профессора Страхова.
Вик идет с Анькой за братом и попадает к трусобоям
Страбынеты, обнаружившие, что Ник убежал со страбытами, решили, что он переметнулся.
– Давай тоже к ним, – предложила Вику Анька. – Будет нас тогда девять на девять.
– Я не хочу к ним. Они просто взяли Ника в плен, – сказал Вик.
– Ничего подобного! – заявил Шустрик – Я видел, он сам за ними побежал!
Шустрику было обидно: ему казалось, что они с Ником уже подружились. И тот вдруг его бросает и бежит к этим гадам страбытам.
А Вик подумал, что если Ник действительно перешел к страбытам, то это, скорее всего, следствие того действия, которое на него произвела инъекция доктора Страхова. Нику хочется подвигов. Но тут ему развернуться не дадут – очень уж велик авторитет Эдьки и Аньки. А страбытов меньше, прийти к ним на помощь значит проявить смелость. Вот Ник и проявляет. Но ему-то, Вику, что теперь делать? Тут все более или менее понятно, он со всеми познакомился, а как примут его там? И Анька может счесть его окончательным трусом. С другой стороны, не пойти выручать брата – тоже трусость.
– Ладно, – сказал Вик. – К страбытам я переходить не собираюсь. Но я хочу выяснить, что там с братом.
– Тоже дело, – одобрительно кивнула Анька. – Может, пойти с тобой?
– Тогда все пойдем! – сказал Эдька.
– Ни к чему! – отрезала Анька. – Им и так сегодня от нас досталось. Победить врага – дело чести, а злить его лишний раз не надо.
И Вик смело направился с Анькой в лес – он готов был сейчас отправиться с нею куда угодно, несмотря на страхонагоняющую инъекцию доктора Страхова.
Они шли быстро, но осторожно, высматривая, нет ли впереди засады.
– Надо вдоль скалы пройти, – сказала Анька. – Страбыты туда редко заходят, трусобоев боятся.
– Это кто такие? – спросил Вик.
– Что-то вроде хулиганов или разбойников. Взрослые, но придурки.
Вик попросил объяснить, в чем их придурочность, Анька объяснила: трусобои похожи на фобофобов, то есть людей, боящихся испугаться, и страхолюбов, то есть тех, кто любит видеть страх других людей, но есть отличия: если фобофобы и страхолюбы могут быть в душе смелыми людьми, то трусобои – прирожденные трусы. И, естественно, больше всего они боятся, что их будут принимать за трусов. Отсюда и название болезни – трусобоязнь. Это начинается с детства: сидят, например, два трусобоя дома, смирно играют во что-нибудь. И вдруг один прислушивается и говорит другому:
– Пацаны на улице еще. А нас нет. Подумают: отсиживаемся, боимся.
– Мы отсиживаемся? Мы боимся? А вот сейчас пойдем и покажем им всем!
И они идут и показывают им всем. Из таких трусобоев получаются драчуны, задиры, а по мере взросления опасные для общества и нормальных людей хулиганы.
Внешне они похожи на смелых людей, но отличие огромное: если смелому человеку не надо каждую минуту доказывать свою смелость (он и так о ней знает), особенно за счет других, то трусобой дня не может прожить, чтобы не выставить напоказ свое фальшивое геройство. Он идет по школьному коридору и толкается, пихается, гогочет, нападает и всегда готов отразить нападение – почему? Потому что без этого никто не узнает, какой он храбрый. И это длится до тех пор, пока кто-то по-настоящему храбрый не остановит его. Останавливают по-разному. Лучше, конечно, убедить словами, что не надо выпендриваться. Но слова трусобои понимают плохо. Они вообще презирают связную речь, по их убеждению, кто красиво говорит, на самом деле просто не умеет драться. Тогда приходится трусобоям давать по лбу. Их это приводит в норму.
В Стране Страха таких типов несколько, а самые противные из них – два великовозрастных балбеса двадцати с чем-то лет, имеющие клички Кил Бил и Бил Кил. Они как-то на досуге (которого у трусобоев всегда полным-полно – все сплошь бездельники) просмотрели фильм «Убить Билла», «Kill Bill» по-английски, и он им очень понравился, потому что все содержание сводится к тому, что какая-то женщина хочет убить какого-то Билла, а попутно убивает разных других людей – очень красиво и интересно убивает, часто просто из-за того, что попались под руку. Это утвердило их в мысли, что они живут правильно, задирая всех встречных и поперечных. Выпив пива, они вышли на улицу, и один кричал, рассекая потоки мирных прохожих: «Кил Бил»! А второй подхватывал: «Бил Кил»! Они даже на футболках написали эти слова – именно так, с одним «л» в обоих словах: трусобои, как правило, безграмотны, ибо полагают, что грамотен только трус, который боится писать неграмотно. Доктор Страхов, проезжая по улице, увидел их и подумал, что они очень пригодятся для его экспериментов. Он сообщил о своем желании БГ, тот выслал оперативную группу, та схватила приятелей и доставила в Страну Страха; трусобои сначала пытались бежать, но, поняв, что тут задаром кормят, а делать ничего не надо, успокоились. Единственное, что от них требовалось – регулярно являться к профессору, который брал у них кровь на анализ, чтобы посмотреть, в каком состоянии у них гормон трусобоязни, и давал микстуру, снижающую или повышающую количество этого гормона.
