Гарри Килворт - Ночные бродяги
15
Так они ехали до самой ночи. Епископ так ничего и не сказал — он молчал всю дорогу, просто сидел, изредка посматривая на трех ласок. Мать-куница со своими малышами вышла на станции со смешным названием «Попрыгайнаоднойлапе». Нюх и Грязнуля вышли в коридор размять лапы. Ни тот ни другой не привыкли сидеть так долго на одном месте и без всякого дела. А к Плаксе тут же обратился ласка-торговец. Он поклонился и спросил, не интересуется ли Плакса игрой на окарине. Вид у торговца был какой-то затравленный. Казалось, он не спал уже целый месяц — глаза у него были красные, а лапы дрожали. Плакса про себя подумал, что бедняга, должно быть, не слишком преуспел в торговле.
— Окарина? — переспросил Плакса, выглянув в окно, — там уже темнело. — А что это такое? — Ему вдруг показалось, что баул продавца битком набит этими самыми таинственными окаринами, о которых он не имеет никакого представления.
Дрожа, как лист на ветру, торговец уставился на Плаксу с безумной надеждой в глазах. Плакса подумал даже, что в этом взгляде есть что-то ненормальное: наверное, этому продавцу его работа явно не подходит, и ее нужно менять как можно скорее.
А продавец прохрипел:
— Окарина — это такой музыкальный инструмент. Похоже, что у тебя есть музыкальный слух. Ты умеешь играть?
— Во что?
— Не во что, а на чем — на каком-нибудь музыкальном инструменте.
— Я умею свистеть в два когтя. Получается очень громко, — похвастался Плакса.
— Отлично. Прекрасно. — Торговец бухнул на пол свой дорожный сундук. — Так как насчет окарины? Они сейчас в моде. Все играют на окаринах.
С этими словами он открыл баул и вытащил оттуда странный музыкальный инструмент. Он был сделан из необожженной глины и больше всего походил на грубо сделанный глиняный горшок. Ласка объяснил Плаксе, что нужно дуть в трубку, а пальцами нажимать на дырочки, расположенные в нижней части глиняного горшка. Торговец сыграл несколько нот, а потом, опасливо оглядевшись, отнял инструмент от губ. Он, казалось, чего-то ждет, но, обнаружив, что ничего не произошло, он снова повернулся к Плаксе и продолжил:
— На нем играть очень легко. А научиться можно просто мгновенно. Еще две недели назад я не мог сыграть ни единой ноты. Как только начнешь играть, сразу научишься.
— Правда? — спросил Плакса. — Можно я попробую?
— Нет. Это негигиенично, — возразил продавец и опасливо посмотрел на дверь. Нюх и Грязнуля прогуливались, что-то оживленно обсуждая. — Послушай, если ты хочешь получить окарину, бери. Мне ничего не надо взамен. Так ты хочешь? — В голосе ласки слышалось самая настоящая тревога, Плакса даже немного забеспокоился. — Так скажи, что ты хочешь взять эту окарину, и я ее тебе тотчас отдам.
— Хорошо, — сказал Плакса, протягивая лапу.
— Нет, — продавец отступил назад, — ты должен сказать: «Я хочу взять эту окарину». Скажи так!
В его голосе слышалось самое настоящее отчаяние. Казалось, что он находится на грани истерики. Он с таким умоляющим видом смотрел на Плаксу, что тот содрогнулся.
Он почувствовал жалость к бедняге и произнес:
— Ладно, хорошо, «я хочу взять эту окарину». Ну вот, я сказал все, что нужно. — Ласка взял инструмент из ослабевшей лапы продавца. — Но должен сказать, что тебе, дружище, стоит сменить работу. Ты все принимаешь слишком близко к сердцу, так нельзя. Нужно быть поспокойнее. Наверняка не все стали бы говорить с тобой так вежливо, но… — Плакса вытащил из кармана несколько монет, собираясь вручить их продавцу, но с изумлением обнаружил, что тот исчез. — Эй, сколько я тебе должен? — с недоумением спросил ласка, но странного малого уже не было.
— Куда он делся? — спросил Плакса у епископа.
Епископ читал какую-то книгу в черном переплете, медленно шевеля губами и иногда странно поводя лапой. Плакса, конечно, знал, что священники не любят, когда их отрывают от дела, но удержаться от вопроса не мог.
— Кто? — переспросил епископ.
— Этот продавец Он дал мне окарину, а потом словно испарился… Вы видели ласку, который прошел мимо вас? — тотчас спросил Плакса у своих друзей, которые только что зашли в купе.
— Кого? — не понял Нюх. — Ах, этого продавца. Да, он промчался по коридору, задевая своим баулом за стены. А почему ты спрашиваешь?
— Он всучил мне эту штуку, а когда я полез в карман за деньгами, его и след простыл.
Плакса показал окарину.
Грязнуля фыркнул:
— Опять ты транжиришь деньги! Помнишь, что случилось, когда ты купил ту глупую завывалку?
— Никакая это не завывалка, а губная гармошка! — возмутился Плакса. — Ну да ладно, речь не о том.
— Как раз о том! — не успокаивался Грязнуля. — Ты помнишь, чем все закончилось в прошлый раз?
— Я не виноват!
— Нет, виноват! У тебя нет слуха! В прошлый раз я целых три недели терпел завывания твоей гармошки, но так ни разу и не услышал какой-нибудь осмысленной мелодии.
— Уф! — не выдержал Плакса. — В конце концов, за окарину я ни гроша не заплатил! Продавец просто отдал ее мне.
— А что это тут написано? — поинтересовался Грязнуля. — Вон, прямо под дырочками?
Плакса, который не видел надписи, перевернул свое приобретение и разглядел маленькие буквы на боку инструмента. «Сыграй разок, спущу поводок», — гласила таинственная надпись.
— Что еще за поводок? — удивился Грязнуля.
— Наверное, на котором держат охотничьих собак, — предположил епископ, довольный тем, что может быть чем-то полезен.
— Спустит поводок? Наверное, спустит кого-то с поводка, — пробормотал Нюх. — Звучит как-то тревожно, вы не находите?
— Вовсе нет, — бодро отозвался Грязнуля. — Просто если Плакса заиграет, окружающие сразу захотят спустить на него собак, лишь бы он замолчал.
— Да ну тебя! — возмутился Плакса. — Вечно ты какие-нибудь гадости говоришь!
Он поднес окарину к губам и дунул. Потом, сам не понимая хорошенько, как это у него получается, ласка приложил пальцы к дырочкам и принялся перебирать, извлекая странную мелодию. Звуки, вылетающие из окарины, казалось, доносятся откуда-то из потустороннего мира — такие они были заунывные и мрачные. Они сами складывались в примитивную мелодию — древнюю и таинственную. Народная музыка, сложенная в незапамятные времена и дошедшая до наших дней? Непонятно почему, но у всех присутствующих встала дыбом шерсть и почувствовали, как кровь похолодела в жилах. Все хотели, чтобы эта странная музыка прекратилась, но никто не мог ее остановить. Наконец один из них нашел в себе силы и прервал странную мелодию.
— Хватит! — выдохнул епископ. — Это музыка темных сил! Я чувствую это всеми фибрами души. Мы играем с огнем, слушая такое…
— Эй! — воскликнул Плакса, отнимая окарину от губ. — Я и не знал, что умею так здорово играть! Должно быть, это врожденное. Наверное, у моего отца был талант и я унаследовал его. А может, моя бабушка тоже играла на окарине?
Он явно гордился собой.
Но, пока он говорил, откуда-то вынырнуло нечто черное, похожее на огромное одеяло, — и прицепилось к окну. Странное существо трепал ветер, но оно не отлипало от стекла, казалось, оно пытается пробраться внутрь. Вид у него был столь ужасен, что, наверное, даже человек упал бы замертво, завидев страшилище. Впрочем, наши ласки оказались покрепче некоторых людей. Они просто закричали и принялись швырять в окно всем, что попадало под лапу, чтобы напугать кошмарное создание и заставить его убраться.
— Кто это? — верещал Плакса. — Он пришел за мной?
Нюх, который единственный из всех сохранял спокойствие, сообщил:
— Полагаю, он хочет сожрать всех нас, вне зависимости от того, кто есть кто. Мне еще не доводилось видеть сверхъестественных созданий, ну, если не считать, конечно, того случая, когда пришлось разгадывать тайну пса-демона Оккервильских болот. Нет, смотрите, как эта тварь разевает пасть! В ее глазах могильный холод. Слышите, как она воет и бьется за окном! Она ведь не отстает от поезда!
— Да-а, я вижу, — простучал зубами Плакса. — Какой ужас!
— Ладно, — сказал всегда практичный Грязнуля. — Но как же нам избавиться от этой твари?
— Нужен свет, — пробормотал епископ, — и довольно яркий.
Действительно, в купе было темновато, лишь над багажной полкой горел небольшой и неяркий газовый фонарь. Грязнуля выскочил в коридор, а все остальные снова уставились на страшное создание за окном. Все время, пока он ходил за светом, тварь терзала оконную раму, пытаясь прорваться внутрь. К счастью, она оказалась не настолько сильна, чтобы разбить стекло или выломать деревянную раму. Тварь вперила взгляд в несчастных ласок и епископа-горностая, она разевала страшную пасть и вопила. Больше всего она походила на рваное черное покрывало с облезлой бахромой.
Наконец вернулся Грязнуля и принес лампу, которую ему дал проводник. Она горела гораздо ярче, нежели та, что висела у них в купе. Грязнуля поспешил к окну и поднес лампу к стеклу, прямо к глазам чудовища. Тварь завопила громче, а потом отлепилась от окна и улетела прочь. И вдруг уже весь поезд окутала зловещая тьма. Плакса заорал от страха. Но оказалось, что поезд всего-навсего въехал в туннель. Конечно, здесь царил такой мрак, что можно было подумать, что они спустились в преисподнюю, но, с другой стороны, страшная тварь вроде бы отстала.
