Анатолий Гладилин - Секрет Жени Сидорова
С верхней площадки сторожевой башни эту картину наблюдали пожилой стражник и двое юных слуг — мальчик и девочка. Девочка недоуменно вертела головой, мальчик сосредоточенно морщил лоб. Пожилой солдат стукнул алебардой об пол и злорадно заметил:
— Третий день у ворот топчется. Теперь будет знать, как обижать нашего папу!
— Это блудный сын пришел к отцу? — робко спросила девочка.
Мальчик за спиной стражника покрутил пальцем у виска и скорчил гримасу: «Не знаешь, так помалкивай!»
— Все короли — дети святейшего папы, — степенно ответил стражник. — А этот, Генрих Четвертый, всем известный профурсет…
— А что такое «профурсет»? — полюбопытствовала девочка.
— Франкское модное словечко, — охотно пояснил солдат. — Означает: несерьезный человек, шалопай, еретик, в общем, редиска.
Девочка, не обращая внимания на испепеляющие взгляды мальчика, звонко рассмеялась, но в это время ворота начали, медленно открываться, а с нижнего этажа послышался властный женский голос:
— Слуги! В главном зале замка!
— Хозяйка вас зовет! — встрепенулся стражник. — Графиня Тосканская.
…Когда мальчик и девочка появились в зале, там уже было полно народу: монахи, придворные, нарядные дамы, слуги. — На возвышении в кресле сидел желчный, нервный человек в папской тиаре. За креслом выстроились епископы в фиолетовых сутанах. Высокая женщина в белом платье, стоявшая особняком у входа в зал, покосилась на опоздавших и сделала строгое лицо, но тут взоры присутствующих устремились на дверь — король Генрих IV показался из темноты коридора.
Он полз на коленях по зеркально блестевшему полу, в котором отражалось яркое пламя свечей. По рядам придворных про несся шумок, но папа поднял руку, и воцарилась тишина.
Король проворно прополз через весь зал, поцеловал папе туфлю, потом откашлялся и глухо заговорил:
— О святой отец! Зачем ты унижаешь меня? Третий день я прихожу к тебе за прощением! Я простудился, подхватил насморк. Ужели этого тебе недостаточно? Мои вассалы восстали против меня. В Германии смута. Поколебались основы божественной власти кесаря…
— В мире одна власть — власть всемогущего бога! — сурово прервал его папа.
— Григорий Седьмой! — сдержанно возразил король. — Я прибыл в Каноссу мириться, а не спорить. В «Писании» сказано: богу богово, а кесарю кесарево.
— «В «Писании», в «Писании»!.. — проворчал папа. — А сам, небось, читать не умеешь.
Девочка прошептала на ухо мальчику:
— Мне так нравится мое платьице! Настоящее макси, как у взрослых! Только слишком широкое. Таких сейчас не носят.
Мальчик скорчил совершенно зверскую гримасу:
— Именно сейчас носят. И вообще не мешай, лучше послушай! Важнейшее историческое событие.
— А чего тут важнейшего?
— Протри глаза! Это же знаменитое свидание в Каноссе: Генрих Четвертый вымаливает прощение у папы Григория Седьмого!
— Да, да, помню… А зачем? Каноссу мы уже проходили. Я даже четверку получила.
— А сейчас получишь по шее, если не за молчишь!
Придворные начали на них оборачиваться. Дети замолкли. Тем временем в центре зала папа и король заканчивали переговоры.
— Признаю, — покорно повторял Генрих IV, — что в моих владениях епископы назначаются вашей волей, святейший отец.
Папа удовлетворенно хмыкнул и осенил кающегося грешника крестом (при этом Григорий VII как бы случайно заехал серебряным крестом королю по уху).
— Дарю тебе свое прощение и обязываю твоих подданных хранить верность королевской присяге!
Монахи запели молитву. Все присутствующие стали по очереди подходить к папе и прикладываться к руке.
Графиня Тосканская поманила детей к себе и, расточая гостям ослепительные улыбки, злобно прошипела:
— Стыдно! Вести себя не умеете!
Потом, цепко схватив детей за локти, вы вела их из зала.
Они прошли по полутемному сводчатому коридору и остановились у маленькой неприметной двери в стене. Графиня бесшумно распахнула дверь и втолкнула детей в почти неосвещенную нишу.
— Запоминайте все, о чем будут говорить! — приказала графиня. — Если они подпишут какую-нибудь хартию или секретный эдикт, постарайтесь утащить бумаги и принести мне. И чтоб никто не догадался!
Дверца захлопнулась. Дети остались в полной темноте. Женя протянул руку и нащупал плотную бархатную портьеру. Как начинается История, обязательно какая-нибудь тайна! Второй раз ему предстоит подслушивать чужие разговоры. Пора бы привыкнуть. Однако Жене было как-то не по себе. Он отнюдь не боялся ни гнева графини, ни тех, за кем ему приказано шпионить. Его смущало присутствие Аллы. Впервые в жизни наедине с девочкой… Поэтому мысли его путались, и он никак не мог понять, зачем же графине понадобилось прятать их в потайной нише.
— Графиня-то строгая. Как наша директриса, — прерывистым шепотом сообщила Алла. — А почему папа сказал, что король не умеет читать?
Отвлекающий вопрос сразу вернул Жене уверенность.
— Средневековье. Упадок культуры. Феодалы почти поголовно неграмотны.
— Женька, какой ты умный! — восхитилась девочка.
Женя почувствовал, как кровь прилила к лицу. Хорошо, что хоть темно.
— Алка, — вдруг охрипшим голосом прошептал мальчик, — смотри не проябедничай ребятам! Мы с тобой сидели в погребе, ясно?
— Вот здорово! Люблю секреты. Женька, а на каком языке они говорят?
— Должно быть, на немецком.
— Красота! И мы понимаем?
— Я — да. А ты — не знаю.
— Что я, ненормальная? Все понятно. Как в кино. А ведь я по-немецки ни бум-бум. Здорово придумано! Лучше, чем в театре. Женька, а сейчас мы тоже на немецком говорим?
— На русском, балда.
— Сейчас за «балду» получишь…
В другом конце комнаты заскрежетала дверь, послышались шаги. Очевидно, слуги внесли свечи, так как внизу, под занавесом, пролегла светлая полоска. Шаги стихли. Дверь захлопнулась.
— Ну, Генрих, присаживайся, отдохни, — раздался знакомый голос папы Григория VII. — Небось, намаялся?
— И не спрашивай, Григорий, — ответил голос короля Генриха IV. — Ловко мы эту сцену разыграли, ничего не скажешь. Только уж очень утомительно. Примирение в Каноссе! Ну, теперь мне известны имена всех моих врагов. Они, кретины, обрадовались, надеялись, что получат свободу. Ну, погоди, я их в бараний рог скручу! Досадно только, что малость простудился.
— Это мы мигом исправим, — захихикал папа. — Налью тебе согревающего. Перцу добавить?
— И так сойдет.
Забулькала какая-то жидкость. Король смачно крякнул и тяжело плюхнулся на скамью.
— Обжигает здорово! Нет, без Каноссы никогда бы я не узнал, кто мне враг, а кто друг. Молодец, Григорий! Твоя идея.
— И тебе, Генрих, спасибо, — ласково забубнил папа. — С этого дня все короли передо мной будут трепетать. А нормандец Роберт первым прибежит.
— Зря, Григорий, ты меня неграмотным обозвал. Я не то, что Роберт, немецкий и латынь разбираю.
— Извини, Генрих, увлекся.
— Чего уж считаться… Кстати, как насчет обещанных десяти тысяч?
— Вот в мешке золото. Услуга за услугу. Только ты мне расписочку оставь на всякий случай.
— С удовольствием. Пиши: «Каносский эдикт», в скобках — «Совершенно секретно»…
Заскрипело перо. Генрих уверенно диктовал:
— «…Я, нижеподписавшийся, божьей милостью император Священной Римской империи, король Германии Генрих Четвертый, подтверждаю, что за поход в Каноссу и за трехдневное стояние босиком на снегу получил от папы Римского Григория Седьмого десять тысяч золотых талеров».
Деньги нужны позарез! Это не пиши. Так, порядок.
— Расписочку я сохраню, мало ли что может быть — пригодится, — сказал папа. — Спрячу, конечно, надежно. А теперь давай бери мешок, я тебя потайным ходом выведу. Выждав, когда все смолкло, Женя приподнял занавеску и проскользнул в комнату. На дубовом столе он увидел, пустую чашу, недопитую бутыль. Под трехсвечовым бронзовым канделябром лежал исписанный лист бумаги. Женя схватил его и аккуратно свернул, трубочкой. Сердце мальчика учащенно билось. В его руках драгоценнейший документ. Сенсационное открытие! Переворот в Истории! Оказывается, свидание в Каноссе было чистейшей «липой», ловкой сделкой двух интриганов.
Мальчик прошмыгнул обратно в нишу, сунул бумагу Алле:
— На, держи. Это потрясающе. Потом все объясню. А сейчас, скорее к графине.
Белое платье графини мелькнуло в конце коридора. Ни слова не говоря, она впилась своими длинными пальцами в плечи детей и потащила Женю и Аллу вверх по крутой винтовой лестнице. В спальне графини пол был устлан медвежьими шкурами. Пламя свечей отражалось в круглых зеркалах с золотыми финтифлюшками. Графиня присела за туалетный столик. Глаза ее лихорадочно блестели.
