Юлия Вознесенская - Паломничество Ланселота
— Ну да…
— А хочешь, я скажу, зачем это тебе надо, сэр Ланселот Озерный? — Слушаю, мой король.
— Ты хочешь, чтобы я занимался ею во время твоих постоянных таинственных отлучек и не скучал. Благодарю за заботу, Ланс, но, право же, не стоит труда. Такая королева очень скоро надоест мне до оскомины.
— Да, фантомная королева — это скучно и утомительно, ты прав, друг король. Вот Сандра — та могла вызывать персон, она сумела бы пригласить для тебя настоящую Гвиниверу.
— А настоящая Гвинивера оказалась бы стервой, и нам обоим житья бы от нее не стало, — король поднял свой кубок и пригубил.
— Вполне возможно, друг король, что Гвинивера-персона не пришлась бы по вкусу ни мне, ни тебе, тут заранее не угадаешь. И страшно даже представить, какие из того могли бы проистечь неприятности! Так что, выходит, все и к лучшему.
— У тебя, сэр, все к лучшему, — проворчал король.
Они помолчали, потягивая вино и глядя на огонь.
— Знаешь, мне сегодня показалось, что я видел на холме Индрика, — сказал Ланселот. — Показалось?
— Увы. Я подошел, а это цветущий терновый куст. Вот — укололся о шип.
Король покосился на зеленый палец Ланселота и пожал плечами:
— Как можно спутать единорога с терновым кустом, Ланс? — Я же спутал.
— А какой прекрасный был единорог и как он пел! Мы больше никогда не услышим его дивных печальных песен…
— Что до меня, то мне, признаться, больше нравились бодрые песни Фафнира. На пример, улетный марш драконов, — и Ланселот запел нарочито хриплым басом: Когда драконы разворачивают крылья, пред ними ветер гонит пыль и прах. Когда летит драконья эскадрилья — внизу царят смятение и страх. Гребень — по ветру, Крылья — вразлет! Драконы, вперед! Только вперед, а не наоборот!
Король, поначалу слушавший Ланселота с заблестевшими глазами, вдруг понял, что его разыгрывают, швырнул кубок об пол и воскликнул:
— Ланселот! Гнусный рыцарь и жалкий обманщик! Не было у Фафнира никакой драконьей эскадрильи и не пел он никогда такого дурацкого „улетного марша“! Признайся, что ты только что его сочинил!
— Ну и сочинил. А что мне остается делать, если мой король по крайней мере раз в месяц устраивает в Камелоте пару дней вселенской скорби: хандрит, капризничает, раздражается по всякому поводу и того гляди соорудит фантомного палача и велит отрубить мне голову вместе с обручем? Как же мне не попытаться развеселить твое печальное величество? Или в Камелоте уже и пошутить нельзя стало?
— Шути на здоровье. Только знаешь, сэр Ланселот, шутки у тебя в последнее время какие-то… казарменные.
— Рыцарская казарма? Звучит исторически недостоверно, но вполне оскорбительно, и я оскорблен. Вызываю тебя на поединок, король! — Отстань. — Да не будь же ты таким унылым, Артур!
— А ты не будь таким жизнерадостным занудой. Мне скучно, вот я и скучаю.
— Конечно, у нас в Камелоте в последнее время стало скучновато, но ты вспомни, как весело мы жили раньше, при Сандре! — Я все помню. Но ведь это — в прошлом.
— А до веселого прошлого с Сандрой у нас было скучное прошлое без Сандры. Помнишь, какая тоска была в Камелоте до ее прихода? А сама наша Реальность? Посмешище была, а не Реальность! Чего стоила одна русская печь, которой мы отапливали замок. И куковали мы с тобой вдвоем, как и сейчас, друг король! Кстати, напомни мне как-нибудь рассказать тебе про кукушку, любительницу японской поэзии… Так вот, вспомни: пришла Сандра, за нею появились рыцари и прекрасные дамы, начались настоящие приключения. А какие персоны нас посещали! Индрик! Мерлин! Фафнир! Помнишь, как этот зверюга любил загорать на площадке надвратной башни, свесив свой хвост прямо в проход? Лежит этаким котиком и будто никого не замечает, а когда кто захочет пройти в ворота, он только слегка качнет шипастым хвостом — и у любого храбреца вмиг слабеют коленки.
— Да, умел напустить страху наш дракоша, — сказал король, грустно улыбаясь.
— Конечно, с персонами гораздо интереснее, чем с фантомами, — продолжал Ланселот. — Персоны непредсказуемы, у каждой собственный характер и поведение.
— А ты помнишь, Ланс, как обозвал меня Мерлин, когда впервые появился в нашем замке?
— Тебя обозвал — нашего короля? И что же сказал этот старичина?
— Он заявил, что никакой я не король Артур, а „просто взбесившийся кролик“. А я сам тогда не знал, что Артур означает „бешеный медведь“, мне Сандра потом объяснила смысл этой оскорбительной шутки.
— Да, шуточки у Мерлина были грубо ваты. Как сказал бы один мой знакомый король, казарменные у него были шуточки…
— Оставь! И прекрати меня утешать — я безутешен. Все равно без Сандры и остальных стало так тоскливо, что хоть беги из Реальности. Все теперь не то… — и король печально уставился на подернутые пеплом угли.
Ланселоту надоело сидеть в кресле, он поднялся и стал прохаживаться по залу, разглядывая обветшавшие гобелены.
— Ланс, скажи откровенно, тебе по-прежнему нравится наша Реальность? — спросил вдруг король.
— Да, Артур, мне очень нравится наша Реальность. — А что тебе больше всего в ней нравится? — Ноги.
— Какие ноги? — опешил король и подобрал протянутые к камину ноги. — Мои ноги. — Ты шутишь?
— Вовсе не шучу. Мне нравится, что я могу прямо сейчас выйти за дверь, спуститься по лестнице и отправиться своим ногами гулять куда вздумается. Пойдешь со мной?
— Идти и на ходу сочинять, что именно ты увидишь за поворотом? Уволь! У меня не так развито воображение, ведь это тебя, а не меня воспитала фея Моргана.
— Тогда, может быть, ты выйдешь со мной и проводишь меня хотя бы до леса? — Зачем?
— Ну… Я мог бы показать тебе терновый куст, который издали похож на единорога, а вблизи — на невесту.
— Ты же знаешь, сэр Ланселот, что я король-домосед. Не хочется мне сегодня вы ходить из замка да и вообще двигаться.
— Тогда вот что, друг король, — сказал Ланселот, теряя терпение, — сейчас я выйду из Реальности, а завтра приду, и мы снова посидим с тобой у камина и побеседуем. Я надеюсь, что твоя хандра к тому времени пройдет. Ну, я пошел! Пока, друг король!
— Позволяю тебе удалиться, сэр Ланселот, — быстро и сердито проговорил Артур, и Ланселот, посвистывая, удалился, оставив короля хандрить у потухшего камина.
ГЛАВА 2
Мессия был не в духе, Мессия нервничал. Он сидел в высоком кресле во главе стола заседаний, мрачно склонив прекрасное лицо, и молчал. Его правая рука, уже обработанная, лежала на столе, и пальцы ее шевелились, сжимались в горсть и разжимались, будто собирали с зеркальной поверхности стола несуществующие крошки. Над другой рукой еще продолжал трудиться маникюрщик. За ночь красивые длиннопалые руки Мессии покрывались густыми
рыжими волосами, почти шерстью, а ногти вырастали на полтора сантиметра и загибались внутрь наподобие когтей хищной птицы. Никто из врачей не знал, что это за напасть такая, и никто не умел помочь Мессии от нее избавиться. Когти и волосы на руках вождя человечества и целителя страждущих приходилось удалять к утренней программе новостей: утро планетян начиналось с короткого выступления Мессии, и если бы он пренебрег этим каждодневным благословением народов, в мире разразилась бы паника. Да, мир всегда с надеждой взирал на Мессию, но сам он сегодня не был доволен порученным ему миром.
— Начинайте докладывать, — обратился он к членам мирового правительства. — Как там ваша саранча, Пульман?
Министр сельского хозяйства Фритц Пульман откашлялся и начал:
— Благодаря своевременно принятым мерам и отчасти северному ветру в бассейне Средиземного океана продвижение саранчи на север удалось существенно замедлить. К отрядам экологистов по вашему приказу, мой Мессия, присоединилась армия клонов, и она оказывает существенную по мощь в борьбе с саранчой. — Что именно делают клоны?
— Э… Об этом лучше спросить генерала Чарльстона. — Генерал?
Генерал клон-армии Джордж Чарльстон вытянул шею, презрительно покосился на министра сельского хозяйства и ответил коротко: — Выжигают. — Что выжигают?
— Все, мой Мессия. Поля, сады, фермы, поселки, леса. — Чем выжигают?
— Напалмом, естественно, — генерал по жал острыми старческими плечами, вздернутыми как у геральдического орла. Пульман привстал со своего кресла. — Ну? — повернулся к нему Мессия.
— Мой Мессия! По поводу применения напалма у меня есть некоторые возражения. Напалм, безусловно, уничтожает саранчу, но он также губит созревающий урожай и новые посевы. Обработанные напалмом поля нельзя будет засевать ближайшие два-три года. Саранча и напалм равно несут голод населению.
— Министр продовольствия, у вас есть что послать в эти районы?
Министр продовольствия Моратти сокрушенно вздохнул и покачал лысой головой. — Нет, мой Мессия. Все запасы исчерпаны. Во всей Европе продовольствия осталось практически на месяц. Во многих районах юга уже начался голод.
