Джеймс Паттерсон - Макс
В следующую секунду Тотал пронзительно заверещал и завертелся волчком на месте, хлопая обвислыми ушами. Стремительная реакция Ангела спасла мне жизнь, но Тоталу, похоже, здорово досталось.
2
В мгновение ока я перекувырнулась на триста шестьдесят градусов, крутанувшись так, чтобы и Тотала подхватить, и от снайпера увернуться — прием, к сожалению, мной слишком хорошо освоенный и сотни раз проверенный на практике.
— Разлетаемся в стороны! — кричу я нашим. — Срочно вверх, из поля досягаемости!
Мы рассыпались, быстро и мощно взмахивая крыльями и стремительно набирая высоту. Слышу доносящиеся снизу аплодисменты — зрители, видно, решили, что это очередной пируэт. Опускаю глаза на обмякшего черного пса у меня на руках.
— Тотал! — Прижимаю к груди его маленькое кургузое тельце. — Тотал!
Он моргает и стонет:
— Макс, я ранен. Они меня прищучили. Мне не дано жить долго. Я рожден умереть в расцвете лет, молодым и прекрасным.
Значит так: насколько мне известно по опыту, коли кто действительно серьезно ранен, так распинаться не будет. Может, пару крепких слов процедит, но на жалостливые тирады просто-напросто сил не хватит.
Переворачиваю его на лету так и сяк — ищу рану. Уши в порядке, морда и голова тоже. Провожу рукой вдоль крыльев. Они пока для настоящих перелетов коротковаты. Ярко-красное кровавое пятно расползается у меня по рукаву, но Тотал, похоже, на части пока не разваливается.
— Передайте Акеле, — стонет он, закатив глаза, — скажите ей, что она всегда была для меня единственной и неповторимой.
Акела — лайка-маламутка. Тотал сходит от нее с ума с тех пор, как встретил ее на «Венди К», корабле, на котором мы плыли в Антарктику с группой ученых, исследователей глобального потепления.
— Тихо, не вертись. Дай мне осмотреть тебя и найти рану.
— Я ни о чем не жалею, — продолжает слабо поскуливать Тотал. — Я думал, если у наших с вами приключений когда-нибудь наметится конец, я обрету сценическую славу. Знаю, эта мечта была безумной, но кто мог запретить мне мечтать сыграть дога прежде, чем меня настигнет смерть?
— Сыграть кого? — рассеянно переспрашиваю я, ощупывая его ребра. — У тебя все кости целы. Ты что, придуриваешься?
Тотал стонет, и глаза у него закрываются.
Наконец я нахожу ее, его страшную рану, из которой по капле сочится кровь.
— Тотал? — В ответ раздается новый душераздирающий стон. — У тебя ссадина на хвосте.
— Что? — Он извернулся посмотреть на короткий завиток у себя на попе. Попробовал им махнуть и на самом кончике обнаружил вырванный пулей клок.
— О боже! Я ранен! Я истекаю кровью! Эти подлецы еще поплатятся за мои страдания!
— Тотал! Тебя спасет пластырь. — Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться.
К нам подруливает Клык, большой, сильный, ловкий и прекрасный, как крылатая пантера.
Господи, что я за идиотка! Что это такое я говорю. Считайте, вы от меня этого не слышали.
— Ну, что там с ним? — спрашивает Клык, кивая на Тотала.
— Ему надо царапину пластырем заклеить.
Мы обмениваемся взглядами. Чего только в них нет — облегчение, взаимопонимание, ирония, любовь…
Забудьте про «любовь»! Забудьте! Я не в своем уме, совершенно точно, я спятила.
— Вон твой снайпер, вон там, видишь? — Клык показывает вниз.
Мгновенно переключаюсь на боевую готовность:
— Один или целая армия?
— Я только одного вижу.
Удивленно поднимаю брови:
— Получается, целой армии мы больше не стоим?
Глянула на Тотала:
— Давай-давай, раненый, раскрывай крылья. Ты и сам лететь можешь.
Он сжал волю в кулак и неловко спрыгнул у меня с рук. Отчаянно захлопал крыльями, но постепенно успокоился и почти что уверенно стал набирать высоту.
— В чем дело? — Игги, еще несколько минут назад кайфовавший на воздушной подушке, теперь вместе с остальной стаей придвинулся ко мне вплотную.
— Тотал в порядке. Внизу всего один снайпер. Надо его разоружать, пока не поздно.
Ангел потерлась об меня своим белоснежным крылом, улыбнулась, и на сердце у меня потеплело. Нельзя забывать, сколько в каждом из нас противоречий наворочено. Одних телячьих нежностей от моих ребят ожидать не приходится. Но зато если уж обласкают, так от всей души.
— Спасибо тебе, мое солнышко.
— Ох, мне кажется, сейчас что-то нехорошее случится. Давай поскорее с тем чуваком разберемся.
Долго меня уговаривать не надо — я уже и сама забираю вниз.
Создавшие нас психи-генетики помимо всяких других птичьих свойств наделили нас орлиным зрением. Так что прочесать землю даже больше чем с километровой высоты большого труда мне не составляет.
Я вижу его. Одинокий мужик отслеживает нас из окна здания совсем рядом с авиабазой. Виляем из стороны в сторону, резко перестраиваемся, то вниз бросимся, то круто вверх поддадим. Нам от всяческих охотников уходить не впервой — поднаторели.
— Прицельно вниз? — спрашивает Клык.
Кивнув ему, кратко через плечо инструктирую Игги:
— Игги, давай прицельно вниз. Угол примерно тридцать пять градусов. И сразу по стрелке на шесть часов.
Почему, спрашивается, Игги нужен дополнительный инструктаж? Если кто новенький и пока не в курсе, то запомните — он слепой.
Стремительно несемся вниз. На такой скорости, чтобы влететь в снайперское окно, восьми секунд за глаза хватит. Практики у нас достаточно — прием влетать в окно ногами вперед освоен нами досконально. Тысячу раз его повторить — любой дурак виртуозом станет. Бам-бам-бам, один за другим — и мы на месте. Коли вы видите в этом какие-то драмы и смертельные опасности, вы глубоко ошибаетесь. Считайте, лучше, что мы так развлекаемся. Или, точнее, жизнь наша такая: где развлечение, а где смертельная опасность, мы и сами-то разобраться толком не можем.
«Семь, шесть, пять», — отсчитываю я про себя. Дохожу до четырех — вдребезги разнесший окно взрыв подбрасывает меня вверх футов на десять.
3
ТРИ ДНЯ СПУСТЯ…
Привожу ниже список, неполный и обрывочный, того, от чего я неизбежно начинаю дергаться. Порядок произвольный.
1. Пребывание в закрытых помещениях и замкнутых пространствах.
2. Пребывание там, откуда не видно выхода.
3. Люди, которые обещают мне массу преимуществ и выгод и не догадываются, что я вижу их насквозь и отлично секу, что на самом деле они хотят, чтобы я плясала под их дудку.
4. Когда на меня напяливают выпендрежные шмотки.
Интересно, можете ли вы вообразить теперь, как я отреагировала на приглашение прийти в голливудское агентство молодых талантов?
— Проходите, ребята, проходите, — говорит такая красавица, каких я еще отродясь не видала. Сверкнув белоснежными зубами и тряхнув каштановыми кудрями, она открывает перед нами тяжелые дубовые двери. — Меня зовут Шэрон. Здравствуйте.
Вижу, как она изо всех сил отводит глаза от наших синяков и кровоподтеков. Если в шести футах под вами взрывается здание, трудно избежать целого ряда несущественных повреждений. Такова суровая правда жизни.
Мы в огромном офисе одного из голливудских зданий. Если вы в курсе наших залихватских приключений, вам не надо рассказывать, что до сих пор нам не очень везло с офисами — мы, видать, в интерьеры не больно вписываемся. Считайте меня полной идиоткой, но на шкале моих «любимых» мест офисы, хоть и стоят выше собачьих клеток и генетических лабораторий, сильно уступают больницам и тюрьмам.
Спроси теперь, как мы здесь оказались? Все очень просто. У одного из членов КППБ есть приятель, у этого приятеля двоюродный брат, жена которого знакома с какой-то крупной шишкой в этом огромном агентстве молодых талантов. И вот они сговорились и, не спросив нас, позвали нас на собеседование. КППБешники вообще считают, что наши пропагандистские выступления обладают потрясающей взрывной силой. В справедливости им, пожалуй, не откажешь. Принимая во внимание самоубийство снайпера, можно, действительно, с полным основанием говорить и о потрясающей, и о взрывной силе. Но к этому я лучше вернусь попозже.
— Проходите, проходите. — Невысокий лысеющий дядька в пижонском костюме приветственно махнул нам рукой и широко улыбнулся. А моя внутренняя лампочка боевой готовности переключается с желтого на оранжевый цвет. Хотя на красный «тревога» пока не тянет. — Я Стив Блэкман.
Всего их собралось четверо, трое мужиков и Шэрон. Она было дернулась, когда вслед за нами с красующейся на кончике хвоста аккуратной повязкой протрусил Тотал. Он со своей царапиной как с писаной торбой носится, только что пенсию по инвалидности не требует.
— Боже мой, боже мой, — бормочет он, глянув на Шэрон, — неужто она настоящая? Такие красотки только на картинках да в кино бывают.
