Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 5. Мы — на острове Сальткрока. Мадикен. Мадикен и Пимс из Юнибаккена
— А у моей бабушки есть попугай, — сказал Пелле. — Он умеет говорить «Пошел прочь!».
— Подумаешь, — сказала Стина. — И моя бабушка тоже так умеет.
Пелле рассмеялся:
— Да не бабушка так говорит, а попугай.
Стине не понравилось, что над ней смеются.
Она обиделась.
— Говори тогда так, чтоб было понятно, — угрюмо буркнула она.
Потом она отвернулась и уставилась на воду за бортом, не желая больше разговаривать с глупым мальчишкой.
— Ну пока, — попрощался Пелле и пошел по пароходу искать своих.
Он нашел Юхана и Никласа на верхней палубе и, увидев их, тотчас понял: что-то стряслось. Оба они насупились, и Пелле даже испугался: уж не натворил ли он чего-нибудь такого, за что ему влетит?
— Что случилось? — спросил он с опаской.
— Вон, погляди! — сказал Никлас и ткнул пальцем через плечо. И вот что увидел Пелле. Несколько поодаль, облокотившись о перила, стояла Малин, а рядом с ней — долговязый паренек в светло-голубой водолазке. Они болтали и смеялись, а этот, в водолазке, глядел на Малин, на их Малин, так, будто он вдруг неожиданно нашел маленький прекрасный самородок золота там, где меньше всего ожидал.
— Готово дело! Опять за старое, — сокрушался Никлас. — А я-то думал, стоит уехать из города — и все пойдет на лад.
Юхан покачал головой:
— И не надейся. Высади ты Малин хоть на необитаемом островке посреди Балтийского моря, как через пять минут туда приплывет этот тип, которому до зарезу нужно как раз на этот остров.
Никлас покосился на паренька в водолазке.
— Ну и жизнь, родную сестру не могут оставить в покое. А что, если рядом с ней прикрепить объявление: «Бросать якоря строго воспрещается»?
Он посмотрел на Юхана, и оба рассмеялись. По правде говоря, протестовали они против знакомств своей сестры не очень-то всерьез. Ведь с Малин, как утверждал Юхан, каждые четверть часа кто-нибудь знакомился. Не очень-то всерьез, ясное дело, но все-таки втайне они побаивались — подумать только, вдруг в один прекрасный день Малин влюбится так сильно, что дело кончится помолвкой, а то и свадьбой.
— И как только мы управимся без Малин, — часто повторял Пелле то, о чем каждый с тревогой думал про себя.
Ведь Малин была опорой семьи. С того самого дня, когда умерла при родах Пелле их мать, Малин заменила ее всем Мелькерссонам, включая и самого Мелькера. Неокрепшая, тоненькая девочка-мама сперва была беспомощна и несчастна, но мало-помалу научилась вытирать носы, стирать, бранить и печь булочки — таковы были ее заботы по дому, как она писала в своем дневнике.
— Ты никогда не бранишься зазря, — уверял ее Пелле. — Вообще-то ты добрая, нежная и ласковая, как крольчиха.
Прежде Пелле не понимал, почему Юхан и Никлас не одобряют кавалеров Малин. Он был твердо уверен, что Малин на веки вечные принадлежит семье Мелькерссонов, сколько бы пареньков в водолазках ни увивалось вокруг нее. Но неожиданно сама Малин, не ведая о том, лишила его прежней уверенности. Как-то вечером Пелле лежал в постели и старался заснуть. Сон не шел к нему, потому что совсем рядом, в ванной, распевала во все горло Малин. Она пела песню, которую Пелле никогда раньше не слыхал, и слова этой песни поразили его как гром среди ясного неба.
— «Не успела стать студенткой, замуж выскочила вдруг…» — распевала Малин, не подозревая, что натворила.
«Не успела стать студенткой…» А их Малин как раз сдала экзамен и стала студенткой. А потом, потом того и жди… Пелле даже вспотел в постели. Он понял, что ему грозит! И как это он раньше не понимал! Малин выйдет замуж и уйдет из дома, а они останутся с одной тетушкой Нильссон, которая являлась к ним ежедневно на четыре часа, а потом уходила к себе домой.
Мысль об этом была невыносима, и Пелле в отчаянии бросился к отцу.
— Папа, папа, когда Малин выйдет замуж и родит ребеночка? — спросил он дрожащим голосом.
Мелькер удивленно поднял брови. Он не слышал, чтобы Малин собиралась замуж, и не понимал, что для Пелле это вопрос жизни и смерти.
— Ну, когда? — не отставал Пелле.
— День и час нам неизвестны, — ответил Мелькер. — И незачем думать об этом, козленок.
Но Пелле не мог не думать об этом. Он думал об этом не каждый день и даже не каждый час, ясное дело, но время от времени, когда была на то причина. Как сейчас, например. Пелле во все глаза смотрел на Малин и парня в водолазке. К счастью, они уже прощались. Вероятно, паренек сходил с парохода на следующей пристани.
— Ну пока, Кристер, — сказала на прощание Малин, а этот, в водолазке, закричал с трапа:
— Я как-нибудь заверну на моторке, и тогда посмотрим, разыщу я тебя или нет!
— Только попробуй, — со злостью пробормотал Пелле.
Он твердо решил попросить отца прикрепить объявление, о котором говорил Никлас. Объявление «Бросать якоря строго воспрещается» — будет висеть на пристани в усадьбе столяра, уж об этом Пелле позаботится.
Конечно, на Малин обращали бы меньше внимания, не будь она такой хорошенькой. Это понимал даже Пелле. И не потому, что он не спускал с нее глаз, а просто знал, какая она хорошенькая. Об этом говорили все вокруг. Да и в самом деле красиво, когда у тебя светлые волосы и зеленые глаза, как у Малин. И этот, в водолазке, думал то же самое.
— Кто этот нахал? — спросил Юхан, когда Малин подошла к ним.
Малин засмеялась:
— Вовсе он не нахал. Я его видела на студенческой вечеринке у Буссе. Славный паренек.
— Нахал, каких мало, — неумолимо повторил Юхан. — Будь с ним поосторожней и запиши об этом в своем дневнике.
Как-никак, а Малин была дочерью писателя. Она тоже немного сочиняла, но только на страницах своего секретного дневника. Ему она поверяла свои сокровенные мысли и мечты и, кроме того, записывала о всех «подвигах» мальчиков и даже самого Мелькерссона-старшего. Она часто грозила им дневником:
— Вот подождите, опубликую свой секретный дневник — и тогда вы все будете разоблачены.
— Ха, ха, ха! Да больше всех ты сама себя разоблачишь, — заверял Юхан. — Ведь ты небось записываешь в дневнике по порядку про всех своих шейхов-ухажеров.
— Заведи список, чтоб никого не пропустить в спешке, — советовал Никлас. — Пер Четырнадцатый Улоф, Карл Четвертый Карлссон, Леннарт Семнадцатый и Оке Восемнадцатый. Будешь продолжать в том же духе — ничего себе списочек получится!
В эту минуту Юхан и Никлас были уверены, что и паренек в водолазке станет Кристером Девятнадцатым.
— Хотел бы я знать, как она его распишет в своем дневнике? — поинтересовался Никлас.
— Редкий нахал, с прилизанными волосами и самодовольной рожей, — ответил Юхан. — Противный кривляка.
— А может, такой и нравится Малин, — сказал Никлас.
Но Малин ни словом не упомянула о Кристере Девятнадцатом в своем дневнике. Он сошел с парохода у своего причала, так и не оставив следа в ее душе. А через четверть часа у Малин была куда более волнующая встреча, которая заставила ее позабыть обо всем остальном. Она произошла, когда пароход причалил к следующей пристани и она впервые увидела Сальткроку. Вот что написала она об этой встрече в своем дневнике:
Малин, Малин, где ты пропадала? Остров всегда поджидал тебя — он тихо и спокойно лежал на взморье со своими трогательными сараями, ветхими причалами, рыбачьими лодками и единственной старой улицей — во всей своей трогательной красоте. А ты даже не подозревала о его существовании, разве это не ужасно? Интересно, что думал Бог, создавая этот остров? «Пусть все перемешается здесь, — верно, подумал он. — Пусть будет пустынно и громоздятся серые щербатые скалы, а рядом пусть растут зеленые дубы, березки, цветы на лугу, густой кустарник, да, да, потому что я хочу, чтобы остров утопал в алом шиповнике и белых гирляндах жасмина, когда через тысячи миллионов лет сюда в июньский день приедет Малин Мелькерссон». Да, дорогие мои Юхани и Никлас, я знаю, что вы думаете, когда тайком читаете мой дневник, ну и пусть, думайте: «Вот так фантазерка, ничего себе!» Нет, я вовсе не фантазерка. Я просто рада, понимаете ли вы, что Бог догадался сделать Сальткроку именно такой, а не иной и что он догадался бросить эту жемчужину на самое взморье, где она пребывала в покое и оставалась в своем первозданном виде, дожидаясь моего приезда.
Мелькер сказал:
— Вот увидите! Все сальткроковцы явятся на пристань поглазеть на нас. Мы произведем фурор.
Но все получилось иначе. Когда пароход пришвартовался, дождь лил как из ведра — и на пристани стоял всего один низенький человечек с собачкой. Человечек был девочкой лет семи. Она стояла неподвижно, словно выросшая из причала, и, хотя дождь поливал ее, не шевелилась. Казалось, сам Бог сотворил эту девочку вместе с островом и оставил ее здесь владычицей и стражем на вечные времена.
