Кирилл Кащеев - День рождения ведьмы
Крыши других домов точно взрывались, и оседлавшие их твари исчезали внутри — тишина сонной ночи сменилась пронзительными человеческими воплями и вовсе нечеловеческим стрекотанием и ревом. Люди кидались к дверям, прыгали в распахнутые окна хат, а за ними стремительными скачками неслись чудовищные, жутко искаженные существа. И над всем этим царил непрерывный надсадный вой деревянного стража и пронзительный, тонкий хохот.
— И-хи-хи-хи! Хи-хи-и-хи! — В отсветах бесполезных огненных глаз на макушке стража плясало, заходясь глумливым смехом, тонкое, гибкое, как червь, серокожее существо с длинными ушами.
— А-р-р-р! — раздался рев, и среди мечущихся багряных огней возник громадный воин. Венчавшую человеческие плечи голову тура украшали острые, изогнутые на концах рога. Человеко-тур стоял на задних копытах, а в передних руках — почти человеческих, если бы не покрывающая их густая шерсть — сжимал громадный топор. Багровое пламя из глазниц деревянного стража ударило в покрытую кожаной рубахой грудь воина-тура. Рубаха задымилась, тур взревел — остальные твари ответили ему скрежетом, пронзительным воем и визгом. Прилетевшая невесть откуда стрела ударила тура в закрытый роговыми наростами лоб и отскочила. Из глотки тура вырвался новый гневный вопль, и гигант вскинул топор над рогатой башкой… Серая тварь едва успела с визгом скатиться с макушки деревянного стража. Четырехликий столб распался пополам. Одна половинка с грохотом рухнула на деревенскую улицу, под ноги бегущим из домов людям.
Воцарившаяся тишина была как удар кулаком в живот. Люди замерли. Босые, простоволосые, неодетые, по большей части безоружные — лишь кой у кого в руках оказались длинные охотничьи ножи, да у одной бабы — расписной половник, видно, ухваченный впотьмах. Другой рукой баба прижимала к себе онемевшую от ужаса девочку лет десяти.
— Молчать! Всем молчать, человеки! — взревел тур, потрясая топором. — Бросай! Бросай, сказано! — взмахом топора тур указал на нож в руках у сжавшегося, как перед прыжком, мальчишки.
Мальчишка бросил. Серебристой рыбкой мелькнув во мраке, пущенный уверенной рукой охотника нож полетел прямо в глаз туру. Тур лишь едва шевельнул топором — будто от мухи отмахнулся. Сбитый в полете нож воткнулся в землю у тына. Новый взмах… Удар обухом обрушился на лоб мальчишки, и тот мешком осел к ногам односельчан. Истошный женский крик взвился над толпой…
— Молчать! — снова рыкнул тур, переворачивая в руке топор. — Следующего бью острием!
Молодая мать торопливо зажала рот расплакавшемуся малышу.
— Наземь ножи! Наземь! — ревел тур. Его чудовищные воины придвинулись ближе, кольцом окружая жмущихся друг к другу сельчан. Тур обвел толпу жгучим, полным животной ярости взглядом.
Ладони разжимались сами, и ножи валились из обессиливших рук в прохладную ночную пыль.
— И-хи-хи-хи! — гримасничающая и подпрыгивающая серая тварь вынырнула из-за угла дома, волоча за ногу человеческое тело. С неожиданной для такого хрупкого на вид существа силой тварь подняла тело над головой и швырнула на пришибленного обухом топора мальчишку. Паренек чуть постарше рухнул перед сельчанами, из груди его вырвался стон, давший понять, что парень жив. Голова безжизненно перекатилась, из-под волос сочилась кровь, смешиваясь с уличной пылью.
— И-хи-хи! — на неподвижное тело серая тварь бросила охотничий лук — перекрученный, изломанный, будто его жевали. — Лучш-шник! С-с-стрелок! — прошипела тварь, корчась от сотрясающего ее мелкого хохота.
— Мужчины — на колени! Руки за голову! — рявкнул тур. Кого-то из деревенских швырнули на колени его воины, кто-то угрюмо опустился сам. — Баб и детей — в середину! Уймите ваших пискунов, человечки, пока их не заткнули мои воины! Пятеро — охранять этих! — взмахом топора тур снова указал на согнанных в кучу людей. — Остальные — искать!
Пятеро чудовищных воинов в молчании отделились от остальных и замерли рядом с людьми. Дрожащие женщины с ужасом косились на них, что-то торопливо шепча цепляющимся за подолы длинных вышитых рубах детишкам. Белая от страха молодка отчаянно укачивала хнычущего младенца. Жуткие солдаты воина-тура в безмолвии разбежались по брошенным человеческим домам. Продолжая хихикать и подергиваться, умчалась на четвереньках серая ушастая тварь. Слышно было, как в хатах грохочут перевернутые скамьи, скрипят под ногами захватчиков черепки битых горшков, жалобно вскрикивают безжалостно взломанные скрыни[1]. И все это не зажигая ни единого огонька, в кромешной тьме, словно свет только мешал им.
Женщины тихо плакали. Кривились угрюмые мужики, точно каждый разбитый глечик[2] скреб их осколками по сердцу.
— Чего ищите-то? — угрюмо поглядывая снизу вверх на громадного тура, пробормотал один из мужиков. Покрытый гладким, как у лесного жука, темным панцирем кулак охранника немедленно въехал мужику в ухо, голова его мотнулась, будто шея была веревочная, из уха потекла струйка крови.
— Кого ищем — того найдем! — пророкотал тур, нависая над сельчанами. — Где ваш староста?
Ответом ему было угрюмое молчание и ненавидящие взгляды. Кулак охранника взвился над головой женщины. Баба вскрикнула и свернулась в комок, закрывая собой ребенка.
— Тута я! — прохрипел мрачный голос, и из задних рядов, тяжело опираясь на руку жены, выбрался сивоусый. Пробитое плечо было наскоро перетянуто оторванным куском рубахи — на белой ткани расплывалось алое пятно. — Чего надо? — староста угрюмо уставился на воина-тура.
Громадный топор со свистом вспорол воздух… остановившись у самой шеи старосты. Заточенное лезвие оставило на коже кровавую полосу. Старостиха глухо вскрикнула и ткнулась мужу в плечо, обхватив его обеими руками.
— Где он? — почти нежно пророкотал тур, лезвием топора заставляя старосту приподнять голову.
— Хто? — будто каркнул сивоусый, отводя взгляд от налитых яростью глаз тура. Старостиха прижалась к мужу еще крепче и дрожала всем телом.
— Не ври мне, человечек! — рявкнул тур. — Где гонец от царствующих змеев?
— Якый такый гонец? — строптиво забормотал староста, но взгляд его метался, как у пройдохи купчика на базаре.
— Сказано — не ври мне! — Топор прижался к шее старосты плотнее, так что тому пришлось запрокинуть голову, глядя прямо в безумные очи тура. — Гонец прибыл в вашу деревеньку, — продолжал тур. — Гонец не успел отсюда уйти. Гонец нужен моему господину. Где гонец, человечек?
Староста захрипел — кромка лезвия взрезала кожу на шее.
Глава 3 Бесценный клад
— Клад! И-хи-хи-хи, я нашел клад! У них тут целый клад! — раздался дребезжаще-свистящий голосочек. Перед распахнутой дверью в крытый соломой амбар плясала серая ушастая тварь — извивалась, подпрыгивала, корчила рожи и заливалась пронзительным мелким смехом. — Настоящий клад!
— А ну пошли! — рыкнул тур, хватая старосту за шкирку и волоча за собой. Сивоусый попытался оттолкнуть жену, но она только крепче ухватилась за его руку и побежала следом.
— Остальных сторожить! — бросил тур своим воинам. Он дотащил старосту до амбара, пинком отшвырнув с дороги пляшущую тварь. От удара кулаком в спину староста влетел в дверь амбара. Старостиха сама скользнула следом.
— Что за клад, показывайте! — прогудел тур.
Старостиха дрожащими руками принялась чиркать кремешком, разжигая свечу. Затеплился дрожащий огонек…
От рева тура содрогнулись стены амбара. Острая боль пронзила руку старостихи от кончиков пальцев до локтя — свечу вырвали. Описав короткую дугу, будто падающая звезда, свеча вылетела из амбара и погасла, упав в пыль.
— Огонь! Ты посмела разжечь огонь! Я убью тебя, человечка! — ревел тур. Топор взвился над головой старостихи…
Женщина упала, судорожно засучила ногами, отползая в сторону и закрывая голову обеими руками, будто это могло защитить ее от топора.
— Та як же без огню, пане тур! Мы ж ничего не видим без огню, що ж показывать! — верещала она.
Тур бешено взревел снова, топор пронесся над головой старостихи — срезанная прядь волос спланировала на пол. Предводитель чудовищ замер, громоздясь посреди амбара косматой тенью, лишь слышно было его хриплое дыхание.
— Человеки! — наконец проревел он. Непонятно было, чего больше в этом реве — презрения или… страха. — Ладно, зажигай свой огонь… Только держи его рядом с собой, не то умрешь! — слишком нервно для такого могучего существа буркнул он.
Всхлипывая, старостиха встала на четвереньки, поднялась, держась за стену. Кремешок в ее руках срывался, высекая бесполезные искорки — каждый раз тур негромко взревывал, наконец, его рев слился в сплошной угрожающий рокот.
— Та шо ты там возишься, глупая баба! — не выдержал староста.