Петроний Аматуни - Почти невероятные приключения в Артеке
— О! О! О! О, господин, позволь мне с ним поздороваться! Мой тебя будет хорошо смеять! — вскочил Пятница.
— Глупый ты! Ведь он съест тебя! — сказал Робинзон.
— Ести меня! Ести меня! Мой его ести. Мой вас будет хорошо смеять! Вы все стойте здесь: мой вам покажет смешно.
Он подбежал к медвежонку:
— Слушай! Слушай! Мой говорит тебе!
— Говори, — сказал медвежонок.
Пятница всплеснул руками и хлопнулся на траву.
— Вы… попугай? — растерялся барон Мюнхгаузен.
— Нет, я медведь.
— Просите, я хотел сказать: говорящий?
— Да.
— А как вас зовут?
— Я Арчик, уроженец этих мест.
— О! О! — стонал Пятница, приходя в себя и отползая в сторону. — Моя тебя не будет ести! Понял?
— Да, — сказал Арчик.
— А ты меня?
— И я не буду… Я вообще никому зла не причиняю, у меня покладистый характер.
Арчик, естественно направился к сучкам, поскольку уже был с ними знаком. Гошка торопливо извлёк из кармана Волшебный Уголёк и вернул его медвежонку.
— Возьми обратно, Арчик, спасибо…
— А как же?.. — удивился Арчик. Вы же сучки.
— Дурь это была, Арчик, — честно сказал Гошка. — А для волшебства — личного, понимаешь? — не созрел я ещё…
— Дошло? — спросил Тюля-Люля, сидевший на правом Гошкином плече. — Изредка отдыхай, сиамский бродяга…
Арчик с любопытством глянул на Тюлю-Люлю.
— Это мой друг, — объяснил Гошка. — А уголёк возьми… Глупым я был, Арчик.
— Ну ладно, — сказал медвежонок, пряча уголёк в свою холщёвую сумочку. — Когда созреешь, заберёшь.
— Договорились.
— О чём вы там шепчетесь? — полюбопытствовал Гошкин отец.
— Он вернул мне Волшебный Уголёк, — пояснил Арчик, — потому что ещё не созрел…
И папа всё понял!
— Молодец, сын, — сказал он. — Я бы тоже так поступил…
Поскольку все невольно обратили внимание на Папу, Яков Германович решил, что наступил удобный момент представить его гостям.
— Позвольте познакомить вас, — громко сказал он. — Это писатель…
— О, — воскликнули мушкетёры. — Мсье, для нас большая честь познакомиться с вами. Наш отец Дюма был величайшим писателем всех времён и народов…
— Я люблю англичан, — признался Шерлок Холмс, останавливая говоривших движением руки, — но позволю себе прервать вас вовсе не поэтому; если б не было сэра Артура Конан Дойля, я повторяю: если бы не было его… Но он-то есть, и он — бессмертен!
— Вы сомневаетесь в неповторимой славе Дюма?! — вскричал д’Артаньян.
Послышался звон обнажённых шпаг, и мушкетёры вскочили с мест.
— Ну, полноте, — рассмеялся барон Мюнхгаузен. — У меня не меньше двух авторов — вы поняли меня? Двух!.. И то я молчу…
— Тихо! — скомандовал Дядя Стёпа и свистнул в свой свисток. — Спрятать оружие. Вот так-то лучше…
— Я весь внимание, сеньор, — поднял руку Дон Кихот, — однако считаю своим долгом заметить, что мой автор является гордостью Испании!
— Я не берусь утверждать, что человек, создавший меня, вол всём идеален, — сказал Робинзон Крузо. — Но кто в истории мировой литературы сумел за два месяца написать роман, ставший шедевром?
— Ну, наш старик Дюма был писуч как дьявол! — прогудел Портос. — Он создавал книгу за неделю…
— Мне понятна ваша любовь к своим авторам, — взял слово Папа. — Они все достойны вечной любви читателей, а это главное. Вы, Литературные Герои, не можете не знать друг друга, хоть иногда и делаете вид, что мало знакомы… Бцдьте же справедливыми!
— Запишите, Ватсон, — тихо произнёс Шерлок Холмс. — Со временем облагораживаются не только читатели, но и Литературные Герои…
— Да, Холмс, да. Но о чём задумался писатель?
Все вновь повернулись к Папе.
— Извольте, — сказал Папа. — Я ведь тоже артековец. Но был я здесь в другое — трудное время… Всего несколько дней…
4.— Нас привезли в Артек, — рассказал Папа. — Двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок первого года, в полдень… А следующим утром началась война. Нас переодели в защитную форму и стали вывозить из опасной зоны… Погода стояла пасмурная, и море штормило.
Сейчас мне трудно объяснить, как получилось, что я остался в Артеке. Помню, сперва вывозили латышей и эстонцев, затем пионеров Грузии и Узбекистана.
Я и ещё несколько ребят, которым уезжать было некуда — там, где был наш дом, уже хозяйничали фашисты, — попали в воинские части. Меня приютили моряки.
В ноябре фашисты ворвались в Артек. Они вырубили редкие породы деревьев в парках, сожгли дворец Суук-Су, где сейчас ваш Дворец Пионеров, уже отстроенный заново, Краеведческий музей превратили в конюшню, заминировали пляжи, окружили их колючей проволокой, выкопали траншеи и блиндажи, окружили их колючей проволокой, выкопали траншеи и блиндажи, боясь атаки с моря…
В тот день, это было уже в феврале сорок третьего года, в Ялте стояли на рейде два фашистских транспорта с продуктами и боеприпасами и ещё несколько сторожевых и противолодочных катеров. Двадцать первого (или двадцать второго — сейчас уже точно не помню…) февраля — в туманное, дождливое и ветреное утро к Ялте пробирались два советских эсминца. На одном из них находился и я… юнга.
Но на траверзе Артека фашисты обнаружили нас и открыли огонь из орудий береговой батареи да ещё вызвали бомбардировщик.
Одна из бомб угодила в корму соседнего эсминца; на нём возник пожар, но команде удалось его погасить. А зенитчики с нашего эсминца сумели сбить фашистский самолёт, и мы видели, как он упал в море.
И всё же силы были так неравны, что нам пришлось уйти. Но на развороте прямо возле борта упал снаряд. Я был на палубе. Кто-то из матросов заслонил меня. Он что-то крикнул, но тут же взрывной волной его сбросило в море с левого борта…
— С правого борта, юнга, с правого… — вдруг послышался голос, и все увидели незнакомого моряка лет двадцати трёх в поношенной флотской форменке; он стоял под ветвистой сосной, скрестив руки на груди.
— Да… пожалуй… с правого, — задумчиво подтвердил Папа и внимательно всмотрелся в незнакомца. — Но почему вы… почему вы… так думаете?
— Это очень просто, — спокойно объяснил моряк. — Учитывая близость артековского берега и мелководье, эсминец должен был уходить левым разворотом. А били справа, со стороны Ялты… Но теперь я вижу: не зря погиб матрос, спасая вас… И… сына вашего вижу…: Не зря!
— Кто это? — спросила старшая пионервожатая Оля, наклоняясь к Якову Германовичу и незаметно указывая взглядом на неизвестного матроса.
— Наверное, из военного санатория, — пожал плечами Яков Германович. — Сегодня у нас вообще много гостей.
Судя по всему, так же восприняли появление незнакомца и все остальные. Во всяком случае никто особенно не удивился; только Нахалёнок счёл своим долгом сказать:
— И мой батянька матросом был и за коммунию четыре года кровь проливал!
— Знаю, — улыбнулся моряк.
— А я, как вырасту, тоже за Советскую власть воевать пойду, как мой батянька.
— Это, брат, хорошо… хорошо, когда человек мечтает. И счастливый оказывается тот, кому удаётся стать, кем он хочет, — сказал моряк и почему-то грустно добавил: — Да и пожить подольше неплохо…
На минуту установилось молчание, Литературные Герои многозначительно и понимающе переглянулись; а потом разговор сам собой зашёл о том, кто кем хочет стать и какая профессия самая лучшая на свете.
— Сейчас столько всего понавыдумывали, — заявил Гошка, — что на нашу долю уже ничего и не осталось…
— Нет, ошибаешься, сынок, — усмехнулся Папа и обратился ко всем: — Вот представьте себе, ребята, будто мы с вами находимся сейчас на Острове Знаний в Океане Неведомого.
— Представляем! — хором заверил с десяток голосов.
— И размеры нашего острова соответствуют, к примеру, десятилетке. А потом перенесёмся на другой остров, побольше… Это уже остров Высшего Образования…
— Перенеслись!
— Так ведь у него и линия берегов протяжённее… То есть больше волн Океана Неведомого омывает его. Уловили?
— Уловили…
— То-то!
— Вот если б была такая волшебная Страна Профессий, — размечтался Папа, — да попасть бы нам с вами в неё хоть на чуть-чуть…
— Так ведь есть она, Папа! — встрепенулся Гошка.
— О’кей! — весело воскликнул Джон. — Только нам ещё не удалось побывать там…
— Где — там? — заинтересовалась старшая пионервожатая Оля.
— В Пушкинском гроте, — сказал Мокей.
— Если мистер Арчик пожелает, — уверил Джон, — то… мы все сможем совершить небольшую экскурсию.
Папа и Яков Германович переглянулись, и начальник пионерской дружины «Алмазная» повернулся к медвежонку:
— Это верно, Арчик?
