Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 4. Мио, мой Мио! [Мио, мой Мио! Братья Львиное Сердце. Ронья, дочь разбойника. Солнечная Полянка]
— Гляди не промахнись! Рази в самое сердце! В мое каменное сердце! Слишком долго терзало оно меня и причиняло страшную боль!
Я заглянул в его глаза. И такими чудными показались мне эти глаза. Мне показалось, будто рыцарь Като жаждет избавиться от своего каменного сердца. Может быть, больше всех на свете ненавидел рыцаря Като сам рыцарь Като?
Я не стал мешкать. Я поднял свой огненный меч и пронзил мечом каменное сердце рыцаря Като. В тот же миг он исчез. Его не стало.
Лишь на полу лежала груда камней. Только груда камней! И еще железный коготь.
На подоконнике в покоях рыцаря Като билась крыльями о стекло маленькая серая птичка. Верно, ей хотелось на волю. Я не видел раньше этой птички, не знаю, где она пряталась. Я подошел к окну и распахнул его, чтобы выпустить пленницу на волю. Птичка вспорхнула, взмыла ввысь и радостно защебетала. Видно, долго томилась в неволе.
Я стоял у окна и смотрел вслед улетающей птичке. И увидел, что ночь кончилась и наступило утро.
Мио, мой Мио!
Да, наступило утро. Стояла чудесная погода. Светило солнце. Веселый летний ветерок подлетел к окну и взлохматил мне волосы.
Высунувшись из окна, я взглянул на озеро. Это было веселое, голубое озеро, и в нем отражалось солнце.
Заколдованные птицы исчезли.
О, какой чудесный день! В такой день только бы играть! Я посмотрел вниз на воду, подернутую рябью от утреннего ветерка. Мне страшно захотелось бросить что-нибудь в озеро. Шикарный получится бултых, если бросить что-нибудь в воду с такой высоты. Но под рукой у меня ничего, кроме меча, не оказалось, и я швырнул его в озеро. Забавно было смотреть, как он летел по воздуху и, плюхнувшись, поднял фонтан брызг! Вода тотчас поглотила меч, и по ней пошли большие круги. Большие красивые круги. Они все росли и росли, расходясь по всему озеру.
Вот это было зрелище! Но у меня не было времени стоять и смотреть, пока круги исчезнут. Надо было торопиться к Юм-Юму. Ведь он ждет меня и беспокоится.
Той же дорогой, какой мчался час назад, я возвращался обратно. Громадные залы и безмолвные галереи опустели. Ни одного черного стражника не было видно. Все они куда-то подевались. Сквозь оконные решетки лучи солнца освещали старинные своды, с которых свисала паутина. До чего ж древним и мрачным казался этот замок.
Повсюду было так пустынно и тихо, что я испугался: а вдруг Юм-Юм тоже исчез? Я бросился бежать со всех ног. Я бежал все быстрее и быстрее. Но, приблизившись к башне, услыхал, что Юм-Юм наигрывает на флейте, — я сразу успокоился и повеселел.
Я распахнул дверь нашей темницы. Юм-Юм сидел на полу. При виде меня глаза его засверкали, он вскочил на ноги и сказал:
— Я ужас как боялся за тебя и, чтобы отвлечься, все время играл на флейте.
— Теперь тебе не о чем тревожиться, — ответил я.
Мы были так рады, что только глядели друг на друга и смеялись.
— А теперь уйдем отсюда, — сказал я. — Уйдем и никогда больше не вернемся.
Мы взялись за руки и выбежали из замка рыцаря Като. Сначала мы оказались во внутреннем дворе замка. И кто, вы думаете, поскакал нам навстречу? Мирамис! Моя Мирамис с золотой гривой! Около нее прыгал маленький белый жеребенок.
Мирамис одним прыжком оказалась возле меня, я обнял ее за шею и прижался головой к морде лошади, шепча ей на ухо:
— Мирамис, моя любимая Мирамис!
Лошадь посмотрела на меня своими преданными глазами, и я почувствовал, что она так же сильно тосковала без меня, как и я без нее.
Посреди двора по-прежнему стоял столб, возле которого валялась цепь. И тут я понял, что Мирамис и была той черной лошадью, которую я видел ночью прикованной во дворе. А маленький жеребенок — тем самым жеребенком, которого рыцарь Като выкрал в Дремучем Лесу. Из-за этого жеребенка целая сотня белоснежных лошадей плакала кровавыми слезами. Теперь им не придется больше плакать. Скоро жеребенок вернется к ним обратно.
— А что сталось с другими пленниками рыцаря Като? — спросил Юм-Юм. — Куда девались заколдованные птицы?
— Поскачем верхом к озеру и поищем их там, — предложил я.
Мы сели на спину Мирамис, а жеребенок побежал за нами изо всех сил. Мы выехали из ворот замка.
И в тот же миг мы услыхали удивительный, страшный грохот. Позади нас что-то рухнуло, сотрясая землю. Это обрушился замок рыцаря Като, он превратился в груду камней. Не было больше ни башен, ни пустынных залов, ни мрачных винтовых лестниц, ни потайных окошек, ничего. Лишь большая груда голых камней.
— Нет больше замка рыцаря Като, — сказал Юм-Юм.
— Остались одни камни! — добавил я.
С вершины скалы, на которой раньше стоял замок, к озеру круто спускалась узкая, опасная тропинка. Мирамис ступала по ней с величайшей осторожностью, медленно переставляя ноги, жеребенок следовал за ней.
Так мы добрались до берега целыми и невредимыми.
На каменной плите у самого подножия скалы собралась стайка малышей. Они, наверно, ждали нас, потому что бросились нам навстречу с сияющими лицами.
— О, да ведь это братья нашего друга Нонно, — сказал Юм-Юм. — А вот маленькая сестренка мальчика Йри и другие дети. Нет больше заколдованных птиц!..
Мы спрыгнули с лошади. Дети окружили нас. Они немного стеснялись, но были приветливы и радостны. Один из братьев Нонно тронул меня за руку и сказал тихо, словно боясь, что его кто-нибудь услышит:
— Я так рад, ведь на тебе мой плащ! Так рад, что нас расколдовали!
Одна девочка, сестренка мальчика Йри, тоже подошла ко мне. Не смея взглянуть на меня и глядя от смущения в сторону озера, она чуть слышно прошептала:
— Я так рада, ведь у тебя моя ложечка! Так рада, что нас расколдовали!
И другой братишка Нонно положил мне руку на плечо и сказал:
— Я так рад, ведь мы достали твой меч со дна озера. Так рад, что нас расколдовали!
— Теперь меч снова на дне озера, — сказал я. — Там ему и место, мне он больше не понадобится.
— Мы тоже не станем больше доставать его, раз мы больше не заколдованные птицы, — ответили дети.
Я окинул взглядом детей, окружавших меня.
— А кто из вас маленькая дочка ткачихи? — спросил я.
Наступила тишина, все молчали.
— Кто же из вас маленькая дочка ткачихи? — повторил я.
Мне хотелось рассказать ей, что мой плащ подбит волшебной тканью, сотканной ее матерью.
— Дочкой ткачихи была Милимани, — сказал брат нашего друга Нонно.
— Где же она? — удивился я.
— Вот она! — ответил брат нашего друга Нонно.
Дети расступились. Среди пенистых волн на скалистой плите лежала маленькая девочка. Я подбежал и упал возле нее на колени. Она лежала неподвижно, с закрытыми глазами, мертвая. Ее личико было маленьким и совсем белым, а тело обгорело.
— Она погасила факел! — сказал брат нашего друга Нонно.
Я был в отчаянии. Милимани погибла из-за меня!
Я страшно горевал. Ничто не радовало меня, ведь Милимани погибла из-за меня.
— Не горюй, — сказал брат нашего друга Нонно. — Милимани сама полетела навстречу огню, хотя знала, что крылья ее вспыхнут и сгорят.
— Да, но она погибла, — сказал я в отчаянии.
Брат нашего друга Нонно взял ее маленькие обгорелые ручки в свои.
— Мы должны оставить тебя здесь одну, — произнес он. — Но прежде чем уйти, мы споем тебе нашу песню.
Все дети уселись на скалистой плите вокруг Милимани и запели ей песню, которую сами сочинили:
Милимани, наша сестренка,Ты, сестренка, упала в волны,Упала в волны с крылом обожженным,Милимани, о Милимани!Тихо дремлешь и не очнешься,Не очнешься, не полетишь тыС горестным криком над темной водою…
— Теперь темной воды больше нет, — сказал Юм-Юм. — А спокойные, ласковые волны тихо плещут, напевая песню Милимани, уснувшей на берегу.
— Хорошо бы завернуть ее во что-нибудь, — сказала сестренка мальчика Йри. — Тогда бы ей было не так жестко лежать на скалистой плите.
— Мы завернем Милимани в мой плащ, — сказал я. — Мы завернем ее в ткань, которую соткала ее мать.
И я завернул Милимани в плащ, подбитый волшебной тканью. Она была соткана из белого цвета яблонь, нежности ночного ветра, ласкающего травы, теплой алой крови сердца, — ведь это руки ее родной матери соткали такую ткань. Я бережно закутал бедняжку Милимани в плащ, чтоб ей было мягче лежать на скале.
И тут свершилось чудо. Милимани открыла глаза и посмотрела на меня. Сначала она лежала неподвижно и только глядела на меня. Затем приподнялась и села, а увидев всех нас, страшно удивилась. Оглядевшись по сторонам, она удивилась еще больше.
— До чего же голубое сегодня озеро! — сказала она.
Больше она ничего не сказала. Потом Милимани сбросила плащ и встала. На ее теле не осталось никаких следов от ожога. Как мы обрадовались, что она ожила!
