Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч
— И никого другого тоже не называй этим словом.
— Хорошо, о Волька, — покорно согласился Хоттабыч.
— Клянёшься?
— Клянусь.
Глубоко под ними проплывали леса и поля, реки и озёра, деревни и города в нежном жемчуге электрических огней. Возникло, потемнело и скрылось во мраке под ними белоснежное море облаков с застывшими округлыми краями, а ковёр всё летел и летел всё дальше и дальше на юго-восток, всё ближе и ближе к тем неведомым краям, где уже, быть может, страдал во власти злых и жестоких рабовладельцев юный невольник Женя Богорад.
— А бедный Женька, верно, томится сейчас в непосильном труде, — с горечью произнёс Волька после долгого молчания.
Хоттабыч только виновато крякнул в ответ.
— Один, на чужбине, — тоскливо продолжал Волька, — без друзей и родных… Стонет, наверно, бедняга…
Хоттабыч снова промолчал.
Если бы наши воздухоплаватели могли слышать, что происходит за много тысяч километров от них, на востоке!..
За много тысяч километров от них, на востоке, в это самое мгновение Женя Богорад действительно стонал.
— Ой, не могу, — стонал Женя, — ой, хватит!.. Для того чтобы рассказать, при каких обстоятельствах он произнёс эти достойные сочувствия слова, нам придётся на время расстаться с нашими путешественниками и рассказать, что за эти двое суток произошло со звеньевым третьего звена шестого, а со вчерашнего дня седьмого «Б» класса 124-й московской средней школы Богорадом Евгением.
XVI. О ТОМ, ЧТО ПРИКЛЮЧИЛОСЬ С ЖЕНЕЙ БОГОРАДОМ ДАЛЕКО НА ВОСТОКЕ
Только Женя Богорад обернулся на своём кресле первого ряда в зрительном зале кинотеатра «Сатурн», чтобы попытаться, пока ещё не начался сеанс, разглядеть бородатого мальчика, как у него вдруг потемнело в глазах, в ушах раздался оглушительный свист, и он вместо крытого линолеумом пола ощутил под ногами мягкую, покрытую высокой травой землю.
Когда его глаза несколько привыкли к темноте, он, к крайнему своему удивлению, обнаружил, что находится уже не в кинозале, а в каком-то необычайно густом лесу, наполненном ароматами незнакомых цветов. С толстеннейших деревьев неизвестных Жене пород свисали лианы. Да-да, именно лианы, и ничто иное! Было очень жарко и душно, куда жарче, чем в только что исчезнувшем зрительном зале.
Вытянув перед собой руки, Женя осторожно сделал несколько шагов и чуть было не наступил на… змею. Змея зашипела, как прохудившийся насос, блеснула зелёными глазками и исчезла в кустах.
— Батюшки, куда же это я попал? — пробормотал Женя, не решаясь больше сдвинуться с места. — Прямо джунгли какие-то. Как во сне… Ну да, — обрадовался он, — ну конечно: всё это мне снится!.. Просто я всё вижу во сне, сплю и вижу…
Кому из наших читателей не случалось видеть такие сны, когда ты ясно отдаёшь себе отчёт, что всё это происходит с тобою не наяву.
Большое удовольствие — видеть такой сон: опасности тебе нипочём, самые головоломные подвиги ты совершаешь легко и всегда в высшей степени удачно. А главное, ты знаешь, что придёт время и ты живой и невредимый проснёшься на своей постели.
Однако когда Женя попробовал продираться через колючие кустарники, его порядком поцарапало. А так как боль испытывать неприятно, даже если ты знаешь, что всё это с тобой происходит во сне, то Женя решил вздремнуть до утра…
Он проснулся, когда высоко над его головой в просвете между кронами деревьев уже ослепительно сияло бледно-голубое жаркое небо.
Женя обрадовался: замечательный сон продолжался!
Первое, что он увидел, выбравшись на опушку леса, были слоны, четыре слона, и у каждого из них в хоботе было по увесистому бревну.
На переднем слоне сидел тощий и смуглый полуголый человек в белом тюрбане.
Вдали вились дымки небольшой деревушки.
Теперь уже Богораду стало ясно, что именно ему снится. Ему снилась Индия.
Это было само по себе просто замечательно. Но самое замечательное было ещё впереди.
— Кто ты такой? — сухо осведомился у Жени погонщик слонов. — Англичанин? Португалец? Американец?
— Что вы! — отвечал ему Женя на ужасном английском языке. — Я русский… Руси. — Для верности он ткнул себя в грудь. — Хинди, руси — пхай-пхай…
Что тут с погонщиком сделалось!
Лицо его расплылось в широчайшей улыбке, и он закивал головой с такой силой, что тюрбан только чудом не слетел наземь. Затем он заставил своего слона стать на передние колени, взял Женю к себе, и вся кавалькада, торжественно покачиваясь, продолжала свой путь к деревне.
По дороге им встретилось несколько ребятишек. Погонщик им что-то прокричал. Ребята раскрыли рты и вытаращили глаза, упиваясь лицезрением живого, самого натурального советского мальчика. Потом они с пронзительными воплями, приплясывая на бегу, кинулись сломя голову в деревню, и, когда туда прибыл на головном слоне ученик седьмого «Б» класса 124-й московской средней школы Богорад Евгений, на единственную улочку деревни уже высыпало всё наличное население от мала до велика.
Вот это была встреча!
Женю с почётом сняли со слона, с почётом ввели под навес и первым делом накормили, что было более чем кстати. Оказывается, что и во сне ему хотелось кушать. Подумать только, какой ему снился реальный сон! Потом к нему подходили и жали руку. Потом все спели протяжную-препротяжную индийскую песню, а Женя по мере сил подпевал, и это всем ужасно понравилось. Потом Женя запел «Гимн демократической молодёжи», и его подхватили несколько деревенских парнишек и девчат, а все остальные по мере сил своих подпевали. Потом все стали уговаривать одного молодого индуса, и тот наконец уступил их настояниям и затянул какую-то песню, и Женя почти сразу догадался, что это «Катюша», и с жаром подхватил её, а все остальные в такт хлопали в ладоши. Потом ему снова жали руку и всей деревней кричали: «Хинди, руси — пхай-пхай!»
Когда все немножко угомонились, с Женей всей деревней повели разговор. А так как и он и жители деревни не шибко владели английским языком, то потребовалось немало времени, чтобы узнать у Жени, не хочет ли он, чтобы его поскорее переотправили поближе к Дели и Советскому посольству. Но Женя не особенно торопился. И в самом деле, зачем человеку торопиться, когда ему снится такой интересный и приятный сон?
Он и оглянуться не успел, как пришли делегаты из соседней деревни и повели дорогого советского гостя к себе.
И в этой деревне, и в трёх других, где он успел побывать за этот замечательный день, всё повторилось, как в первой.
В третьей деревне он заночевал. А лишь только рассвело, его уже ожидали делегаты из четвёртой. Здесь-то и пришлось Жене маленечко постонать.
Попробуйте не стонать, когда сотни дружественных рук качают тебя с криками «Хинди, руси — пхай-пхай!» и от полноты чувств подбрасывают тебя чуть ли не под самые облака.
К счастью, вскоре затарахтел попутный грузовичок, на котором Женя должен был поехать до ближайшей железнодорожной станции.
Кругом толпились улыбавшиеся жители деревни, пожимали раскрасневшемуся Жене руки, обнимали его. Две девочки примчались с большим венком и надели его на шею страшно смутившемуся юному гостю. Трое мальчиков во главе с их учителем принесли ему в подарок большущую гроздь бананов. Учитель от имени всех жителей деревни пожелал Жене счастливого пути, ребята попросили передать привет московским ребятам от индийских и, кроме того, попросили у него автограф, как если бы он был какой-нибудь знаменитостью! Конечно, он не мог им в этом отказать.
Обхватив банановую гроздь обеими руками и раскланиваясь во все стороны, Женя, поддерживаемый под локотки, занёс было ногу, чтобы ступить на ступеньку, ведущую в кабину грузовика, и… исчез. Начисто пропал.
Это было бы само по себе достойно самого большого удивления. Но ещё более удивительно было, что никто из провожавших нисколечко этому не удивился. А не удивились они потому, что сразу и начисто все о Жене позабыли. А что они моментально о нём позабыли, нас с вами, дорогие читатели, теперь уже никак удивить не может.
XVII. ТРА-ЛЯ-ЛЯ, О ИБН АЛЁША!
Нет ничего опасней, чем заснуть без необходимых предосторожностей на ковре-самолёте.
Согревшись под добытыми Хоттабычем прямо из воздуха тёплыми стёгаными халатами, утомлённые переживаниями, убаюканные окружавшей их полнейшей тишиной, наши путешественники не заметили, как уснули.
Волька спал без сновидений, свернувшись калачиком. А Хоттабычу, который уснул сидя, в неудобном положении, навалившись грудью на острые свои стариковские коленки, приснился ужасный сон.
Ему снилось, будто бы слуги Сулеймана ибн Дауда под командованием визиря Асафа ибн Барахия снова собираются заточить его в каменном сосуде и будто его уже наполовину туда засунули, а он сопротивляется, упёршись локтями в стенки горлышка сосуда. И будто его замечательного юного друга и спасителя Вольку ибн Алёшу тоже хотят упрятать в такой же сосуд, и тогда уже им обоим никогда не будет спасения, а бедный Женя до конца своих дней вынужден будет влачить жалкую рабскую долю, и никто уже его никогда не спасёт. Главное, что Хоттабыча при этом крепко держали за руки, так что он не мог вырвать из своей бороды ни единого волоска и не мог поэтому использовать своё могущество для того, чтобы спасти и себя и Вольку. Сознание, что через несколько мгновений уже будет поздно, заставило Хоттабыча напрячь все свои силы. В великом отчаянии он рванулся плечом в сторону, да так, что целиком выпал из сосуда и тут же, ещё не очухавшись как следует от сна, соскользнул с ковра в чёрную и холодную бездну.