Я на Марсе - Николай Мизийски
В ответ Хлея только неопределенно кивнула головой. Я специалист по разгадыванию кивков, но не марсианских. Все же в тот день мы узнали мнение этого путешественника о Земле, правда, уже от него самого.
— Он живет на вершине одной из самых высоких гор, — пояснила наша подруга. — Эти горы состоят из особо твердых пород, поэтому они не разрушились, как другие.
— И мы пойдем туда? — испугался Крум.
— А почему бы и нет? — улыбнулась Хлея.
— Наверх, на гору?!
— Не вижу причин отказываться, — улыбнулся и я. — Мне уже приходилось подниматься на Мусалу, Монблан, Тянь-Шань, Джомолунгму и еще на тридцать девять разных вершин Земли. Неужто останавливаться перед одной марсианской?
Хлея взглянула на меня с нескрываемым восхищением.
Я был уверен, что она шутит, делая такое заманчивое предложение, но вышло, что не шутит, а говорит вполне серьезно… Тут я решил намекнуть, что от долгой ходьбы подхватил мускульную лихорадку, и дело прояснилось: нам предстояло путешествовать не пешком, а в удобном скоростном лифте.
— Тогда другое дело! — признал Крум с облегчением.
И я мог бы сказать, что это другое дело, но отмолчался. После того как я выдал себя за такого великого альпиниста, не стоило разрушать отличное впечатление, произведенное на Хлею.
До лифта мы добрались очень легко. Все жители этого подземного города вышли посмотреть на нас и порадоваться. Кричали, как вообще кричат во Вселенной по таким торжественным случаям. Мне неоднократно по разным поводам (не всегда достойным) приходилось попадать в центр внимания, но никогда еще моя персона не привлекала столько народу и не вызывала таких бурных аплодисментов. Дети и взрослые бросали искусственные цветы, пахнущие дамскими духами и мужскими одеколонами для освежения после бритья. Мы пропитались ароматами, по меньшей мере, на десять часов вперед. Все были очень милы, очень воспитанны. Даже мальчишки не целились в нас из рогаток, как принято в таких случаях в нашем, земном, городе. Может быть, им было скучно, однако они этого не выдавали и только кричали:
— Привет космонавтам!
— Добро пожаловать, милые дружочки!
Девчонки же от умиления роняли слезы и тут же собирали их в пластмассовые стаканчики, поскольку влагой Марс беден.
Так в конце концов мы добрались до лифта. Он был очень широкий, с хорошей вентиляцией. Дверь закрылась, мы удобно разместились на скамейках, и Хлея нажала кнопку, рядом с которой было написано число 1256.
— Остальные этажи мы проедем транзитом, — сказала она.
Праздничная толпа осталась далеко под нами. Слышался только легкий свистящий звук подъемного устройства.
— А поломок не бывает? — полюбопытствовал Крум.
Хлея не сразу поняла вопрос, поскольку слово «поломка» было выброшено из языка марсиан еще Шестьсот лет назад. С тех пор ни у одной машины ничего не ломалось.
— Это мне нравится, — успокоился Крум.
— Что-нибудь еще вас интересует? — спросила Хлея.
— Да, — ответил я. — Поздно вечером, перед тем как мы легли спать, твой папа сказал нам: «Надеюсь, ночь пройдет без неприятностей». Что это значило?
— Очень просто: он пожелал вам спокойной ночи.
Но я не из тех юных слюнтяев, которых может провести девчонка, и продолжал допытываться:
— Твой отец что-то от нас хочет скрыть. И ты скрываешь. Есть такая опасность, которой мы еще не знаем.
— Ну вот еще! — упрямо сказала Хлея.
Крум принял ее сторону:
— Саша, не настаивай! Когда к вам приходят гости, разве твоя мама выкладывает все домашние неприятности?
Только я собрался ответить, что гости для этого самые подходящие слушатели, как лифт остановился. Мы добрались до 1256-го этажа.
— Выходим, — сказала Хлея.
Немного прошли по коридору — и нашим глазам открылось невиданное зрелище: огромный колпак из прозрачного бесцветного материала покрывал такой же огромный зал. Четыре телескопа, длинные, как самые высокие фабричные трубы, пронизывали колпак в четырех разных направлениях. У стола посредине зала сидел спиной к нам какой-то мужчина. Желтовато-коричневые пышные волосы спадали ему на плечи, как львиная грива.
— Дядя Владимир! — крикнул я.
Мужчина обернулся. Никакой это был не дядя Владимир, а марсианин, лицом похожий на всех остальных.
— Здравствуйте! — сказал он, вставая. — Меня уведомили о вашем приятном визите. Рад, что пришли в мою скромную обсерваторию. Я дядя Хлеи, зовут меня Хаф. Дядя Хаф — коротко и ясно.
Он сердечно пожал нам руки, пригласил к столу и достал портсигар.
— Земного производства! — сказал человек с львиной гривой. — Закуривайте, прошу…
Я наклонился к портсигару, несколько раз моргнул и ответил с некоторым стеснением:
— Спасибо. Это не мой сорт.
Крум был откровеннее:
— Мама не разрешает мне курить. Говорит, что табак — это яд. Если бы она увидела меня с папиросой во рту, мне бы не поздоровилось.
— Верно, табак вреден, — сразу согласился дядя Хаф. — Здесь никто не может к нему привыкнуть. Кажется, мой опыт стал для марсиан хорошим уроком. Все кашляли, задыхались и потом долго тянули кислород, чтобы прийти в себя. А меня приучили курить на вашей Земле два года назад. Там я видел много газет, в которых были напечатаны статьи против курения, а рядом с этими статьями скромно примостились рекламы: «Покупайте самые новые ароматичные сигареты «Европа»! Набивайте свои трубки табаком «Миссисипи»! Получите полное удовольствие!» — Марсианин усмехнулся: — Не смог я понять эти ваши фокусы… Все же и я скоро откажусь от табака, потому что запасы мои кончаются, а здесь нет ни производства, ни импорта этого удовольствия.
Хлея подала ему вазу, чтобы он стряхивал пепел в нее, а не на изящную скатерть на столе. Потом сказала:
— Наши гости интересуются очень многим, но стесняются задавать вопросы. Расскажи им, дядя Хаф, прежде всего немного о себе.
Дядя Хаф сбросил свои желтовато-коричневые кудри, почесал голое блестящее темя и вновь покрыл его волосами.
— Парик, — сказал он. — Подарил мне его один артист в Вене. У него таких с десяток. Мне он не нужен, потому что обезображивает голову и жарко в нем, но ведь память — вот и ношу.
Заметив, что мы смотрим на него с любопытством, дядя Хаф похлопал
