Юрий Томин - Карусели над городом (С иллюстрациями)
— Чего не говорить? — с интересом спросила Ефросинья Дмитриевна.
— А вот… это самое…
Борис вышел, оставив Ефросинью Дмитриевну без последнего слова. Неуместная эта шуточка еще отольется двоим заговорщикам, ибо неясное, крошечное подозрение зародилось в голове Ефросиньи Дмитриевны. Что за подозрение, она не знала сама. Просто возникла и связалась в уме цепочка: Борис — кабинет — Алексей Палыч — пожарный инспектор.
После условного стука дверь в подвал отворилась, и Борис увидел растерянного Алексея Палыча, который молча посторонился, пропуская Бориса.
Лаборатория выглядела так, будто в ней повеселилась парочка обезьян. На столе и под столом валялись перепутанные провода. Из приборов на столе была сложена башня, грозившая вот-вот развалиться; инструменты, раньше аккуратно развешанные над верстаком, теперь были разбросаны по полу; даже шкаф был сдвинут со своего места.
Но все это было не главной новостью.
Возле стола стоял мальчик лет восьми, почти ровесник Сереги. Он был закутан в одеяло, молча наматывал на палец кусок провода и изредка шмыгал носом. На лице его застыла обида.
— Опять вырос, — сокрушенно сказал Алексей Палыч.
— Ты зачем все это наделал? — сурово спросил Борис.
— Я играл.
— Разве приборы для игры?
— Мне Палыч уже говорил, — мальчик тяжело вздохнул. — Теперь ты говоришь. Я не знал…
— Мы тоже не знали, что ты вырастешь.
— Разве я вырос? — спросил мальчик.
— Ты что, смеешься?
— Разве нужно смеяться? — спросил мальчик.
— Перестань дурака валять!
— А ты не поздоровался. Мне Палыч говорил, что, когда приходишь, всегда нужно здороваться.
Борис мельком взглянул на учителя. Тот пожал плечами.
— Ну, привет, привет, — усмехнулся Борис. — Что еще скажешь?
— Привет, — дружелюбно сказал мальчик. — Ты только не говори так громко. Мне это почему-то неприятно.
— Почему-то? — иронически переспросил Борис.
— Да, — серьезно ответил мальчик. — Только я не знаю почему.
Алексей Палыч положил Борису на плечо руку.
— Боря, — сказал учитель, — ты все-таки с ним помягче. Ты не забывай, кто он.
— Алексей Палыч! — возмутился Борис. — Что ж, так всегда будет?! Он будет все ломать, а его — по головке? Если бы я столько наломал!..
— Ты и ломал, — сказал Алексей Палыч. — Пылесос, например.
— Правильно, — согласился Борис. — Но сколько мне было лет — и сколько ему.
— А сколько ему? — спросил Алексей Палыч.
— Сколько тебе лет? — спросил Борис.
— Не знаю. А сколько нужно?
Борис ничего не ответил, только вздохнул — усталым таким, родительским вздохом. Он был очень сердит в эту минуту. Ведь столько труда затрачено на лабораторию. Его личного труда и его выдумки. И тут появляется какой-то дурачок с какой-то дурацкой планеты и наводит свои порядки, вместо того чтобы подарить летающую тарелку или хотя бы лучевой пистолет. Правда, мальчишка не спорит и выглядит виноватым, но это почему-то злит еще больше. Не будь здесь Алексея Палыча, космический гость получил бы пару затрещин.
Воспользовавшись минуткой молчания, Алексей Палыч вытащил из портфеля булочки, сосиски и протянул их мальчику.
— На, поешь.
Мальчик взял одну булочку.
— Когда тебе что-то дают, нужно говорить «спасибо», — сказал Борис.
— Спасибо, — повторил мальчик и завертел булочку в руке, не зная, что с ней делать.
— Кусай, — сказал Алексей Палыч и щелкнул зубами, показывая, как нужно обращаться с булочкой.
Мальчик откусил кусочек, проглотил и положил булочку на стол.
— Не хочу.
— Ты что, вообще никогда не ешь? — спросил Борис.
— Я могу. Но я не хочу.
— Хочу, не хочу — это все на твоей планете осталось, — строго сказал Борис. — У нас нужно есть.
Мальчик, морщась, проглотил и булочки и сосиски. И лицо его, пока он ел, снова чем-то напомнило Борису брата Серегу, когда тот попадал в безвыходное положение.
— А теперь, — сказал Борис, — давай наводить порядок. Ты будешь все ставить на место, как было. Чего не понимаешь, спрашивай. Мы тебе поможем. Так, Алексей Палыч?
— Так, так… — согласился Алексей Палыч, глядя на Бориса внимательно, будто открыл в нем что-то новое. — Так, давай попробуем.
Пока лаборатория принимала нормальный вид, в ней ничего интересного не произошло.
Но в это время поблизости происходили другие события, от которых и в лаборатории скоро станет интересно.
Дело в том, что разведка Бориса оказалась точной только наполовину: пожарный инспектор на самом деле ушел из школы, но он собирался в нее вернуться.
Часа два он бродил по школе, осматривал распределительные щиты, проводку, выворачивал пробки и даже иногда зачем-то нюхал. Ничего опасного в пожарном смысле ему обнаружить не удалось. И никто не заподозрил, что в смысле этом наиболее опасным являлся сам инспектор.
Ибо в груди у него бушевал пожар.
Пожар этот разгорался постепенно в течение ночи. Накануне вечером инспектор закусывал селедкой и съел их четыре штуки.
Пожар не удалось потушить утром ни холодным молоком, ни кефиром.
Мучась от сжигавшего его внутреннего огня, инспектор ходил по школе. Даже огнетушители вызывали у него воспоминания о чем-то шипучем, прохладном, приятно освежающем горло. Наконец инспектору стало невмоготу бороться с внутренним пламенем. Так и не осмотрев подвал, инспектор устремился в столовую, решив вернуться попозже.
Пока инспектор глоток за глотком поливал пивом пылающий внутри костер, в лаборатории инструменты и приборы постепенно возвращались на свои места. Когда же он решительным шагом подошел к двери и подергал ее, то предпринимать что-либо было уже поздно.
— Кто там? — спросил Алексей Палыч.
— Инспектор…
Спрятаться в лаборатории было совершенно негде.
Спустившись на три ступени, инспектор увидел троих людей: двух ребят и одного взрослого, которого знал довольно давно.
— Ну, как тут у вас в нашем смысле? — спросил инспектор, протягивая Алексею Палычу руку.
— По-моему, все хорошо. Сам делал, в соответствии с наставлением, — почтительно сказал Алексей Палыч, кося глазами в угол, куда Борис успел затиснуть мальчишку.
— Ну, это мы посмотрим, хорошо или плохо. Силовой ввод есть?
— Вот, к станку.
Инспектор подтащил табуретку в угол.
— Ну-ка, мальчик, подвинься, — попросил он, отодвигая рукой пришельца.
Как ни старался Борис заслонить мальчишку, взгляд инспектора все же скользнул по невысокой фигурке, закутанной в одеяло. Только скользнул, не более.
Проверив ввод силового тока, инспектор занялся остальной проводкой. Он влезал на верстак, на стол, светил в темных местах своим фонариком.
Инспектор работал не спеша, добросовестно, не отвлекался, задавал вопросы только по делу, но, видно, какая-то посторонняя мысль сверлила его затылок. Какую-то ненормальность, желание что-то скрыть ощущал инспектор во всеобщем молчании… От инспектора почти всегда пытались что-то скрыть. Но ведь здесь проводка-то была в полном порядке!
Наконец инспектор нащупал эту мысль. Он развернулся на табуретке.
— А чего это вы мальчишку в одеяло закутали?
— Видите ли… — пробормотал Алексей Палыч. — Это в целях…
— Репетиция, — быстро сказал Борис первое, что пришло ему в голову.
— Ага, ага, — согласился инспектор, сразу утрачивая любопытство; репетиция была словом привычным, житейским; во Дворце культуры инспектор бывал часто.
Осмотр заканчивался. Инспектор поковырялся в щитке с пробками, слез с табуретки, потер ладонь о ладонь.
— Вроде все в норме. Хотя не мешало бы вас и оштрафовать.
Оживший было Алексей Палыч снова завибрировал:
— За что же нас штрафовать?
— А так. Для порядка. Чтобы не репетировали.
Последнюю фразу инспектор произнес в шутку. Он даже улыбнулся, что в практике инспекторов равносильно дикому хохоту. Но его собственные слова самому же ему кое-что напомнили.
— А почему вы тут репетируете? — спросил он, отыскивая глазами мальчишку.
— Это мой брат, — быстро сказал Борис.
— Ага, — кивнул головой инспектор, которому слова Бориса ровно ничего не объясняли. — Брат — это хорошо.
Попрощавшись с Алексеем Палычем, инспектор ушел, унося смутное ощущение, что в лаборатории все-таки есть какой-то непорядок.
Алексей Палыч запер дверь и вытер платком лицо.
Борис хлопнул мальчика по спине. Тот посмотрел на Бориса с удивлением.
— Ты — молоток, — сказал Борис.
— Молоток? — повторил мальчик.
— Молоток — это значит молодец. Молодец, что молчал. А то бы мы погорели.
— Погорели? — снова спросил мальчик.
— Ну, засыпались бы, понимаешь?
Мальчик отрицательно покачал головой.
