Юрий Томин - Борька, я и невидимка
Внизу беззаботно шумит улица. Никто не видит Борьку. Никому нет до него дела. У кабины тихонько скулит Вика. Она боится лезть выше. И слезть она теперь тоже боится. Она плачет, задрав голову, и мысленно клянется, что никогда не будет актрисой. Никогда! Лишь бы спустился Борька.
А Борька уже на верхней площадке. Стараясь не смотреть вниз, он осторожно нащупывает подошвами перекладины лестницы. На Вику сыплется снег. И вот Борька ставит ногу на нижнюю площадку. Ставит осторожно, так же, как делал это наверху.
– Ты чего?.. – говорит он дрожащим голосом. – Видишь… я же слез.
– Дурак, – всхлипывает Вика. – Идиот ненормальный… Я маме расскажу… Елизавете Максимовне… всем…
Борька и Вика спускаются вниз. Борька впереди, Вика – сзади. На твердой земле все кажется проще: часы бьют негромко, дома не раскачиваются, кран – самый обыкновенный.
Вика уже не плачет. Борька, хотя у него все еще дрожат руки, подбирает свои и Викины лыжи. Они выходят на улицу и идут рядом.
– Боря, смотри, опять «Чайка», – мирно говорит Вика. Борька улыбается и кивает головой.
– А тебе страшно было?
Борька снова кивает. Такой уж он человек.
– Очень?
– Ага.
– И мне очень.
Они идут по улице, и Вика уже не разглядывает себя в витринах.
Оставим их на время. Пусть идут. Им еще долго идти вместе.
Про урок труда
Уроки труда у нас ведет Алексей Иванович. Он не учитель, а просто рабочий. Он давно на пенсии, потому что ему семьдесят два года. Но работает он больше всех – целый день в мастерской. На него если посмотреть, сразу скажешь, что он не учитель, а рабочий. И даже лучше, что он не учитель. Потому что он никогда не жалуется классному руководителю. А если кто плохо себя ведет, он говорит:
– Уходи, пожалуйста. Не хочешь работать – уходи. Казнить я тебя не буду. Даже отметку поставлю – четверку. Только не мешай.
Но из нашего класса еще никто не ушел. Ребята его любят. Потому что он какой-то честный. Если у нас чего-нибудь не получается, он прямо переживает. Будет по два часа показывать и объяснять, пока не получится. И если там напильник сломал нечаянно или заготовку испортил, ничего не скажет. А вот если кто лодырничает, он обижается, как маленький. Честное слово, просто по лицу видно, что обижается. Как будто он ни когда лодырей не видел.
В шестом «Б» он одному тоже сказал про четверку. А тот говорит: «Поставьте». Алексей Иванович взял и поставил. А тот ушел. И Алексей Иванович никому не жаловался. На другой день тот ученик снова пришел. Алексей Иванович ему сказал: «За отметкой пришел или работать?» А он говорит: «За отметкой». Алексей Иванович опять поставил четверку. Так Алексей Иванович наставил ему целую кучу четверок. Тот просто не знал, что делать с этими четверками. А ребята перестали с ним разговаривать. Тогда он говорит ребятам: «Исключайте меня из пионеров». А ребята говорят: «Мы тебя нарочно не исключим, чтобы тебе было стыдно галстук носить». Тогда он пошел к Алексею Ивановичу, попросил вычеркнуть четверки. Алексей Иванович сказал, что просто так он не вычеркнет, но может обменять каждую отметку на деталь. И тому ученику пришлось работать в два раза больше – за новые уроки и за старые. А ребята с ним не разговаривали, пока он не обменял последнюю четверку. Они сговорились и не замечали его, как будто его вообще нет. А после того как он обменял последнюю четверку, ребята встретили его у школы и стали по очереди с ним здороваться:
– Здравствуй!
– Привет!
– С добрым утром!
Он обрадовался, что с ним разговаривают, и стал пожимать всем руки. А его спрашивают:
– Как поживаешь?
Он отвечает:
– Ничего.
Ему говорят:
– Что-то тебя давно видно не было.
Он говорит:
– Как – не было? Я же каждый день в школу хожу.
А ребята говорят:
– Что-то мы не замечали, – и начали спрашивать друг друга: – Ты видел? А ты видел? И ты не видел?
И сами отвечают:
– Я не видел.
– И я не видела.
– Не было его.
– Совсем не было.
– Начисто!
Так и говорили ему, пока он чуть не заревел. А потом каждый дал ему по одному пенделю за Алексея Ивановича, и его простили. Теперь, когда ему даже за дело четверку ставят, у него коленки дрожат.
Меня Алексей Иванович зовет «форсун» – за разговоры. А Борьку – «трудяга». Он всегда нам Борькины детали показывает, как они хорошо сделаны. Борьку Алексей Иванович очень любит за его приемники. Он говорит, что из Борьки получится настоящий механик высшего разряда. Я спросил Алексея Ивановича, что из меня получится.
– Из тебя пока неизвестно что получится.
– Вот и хорошо, – ответил я. – Из Борьки – уже всем известно. Механик. А из меня – неизвестно. Может быть, артист или водолаз.
– Артист из тебя уже получился. Язык у тебя хорошо работает. Вот только руки за языком не поспевают.
Мне Алексей Иванович всегда про язык говорит. Но я на него не обижаюсь. Он мне нравится. И очки у него интересные – с двойными стеклами. Одна половинка для ближнего зрения, другая – для дальнего. Наверное, у него специальные очки, чтобы видеть, кто лодырничает.
Вначале по труду мы делали такие угольнички. На них полки подвешивают. Нам давали полоски железа. Их нужно было опилить напильником. Потом наметить керном, где сверлить, и просверлить дырки. А дальше уже и делать нечего – в тиски вставить и загнуть. Нам больше всего нравилось сверлить на станке. Дырочки ровные получались, как по циркулю. Только этот станок очень быстро сверлит. Возишь, возишь напильником – даже устанешь, пока заготовку опилишь. А к станку подошел – чик! – пожалуйста, четыре дырки. И удовольствия всего на полминуты. Мне даже поэтому сверлить жалко.
Но я и так больше всех насверлил. Десять дырок я выменял у Алика за два мелкокалиберных патрона. Восемь дырок мне подарил Борька. А шестнадцать дырок я стащил у Вовки Дутова. Мне просто надоело, что он всегда жадничает. Другие сделают заготовку и бегут к станку. А Дутов не бежит. Он весь урок дырки копит. А потом подойдет к станку и наслаждается, и сияет, будто его маслом намазали. Сразу по двадцать дырок сверлит.
Я подговорил Алика, чтобы он отозвал Дутова, а сам взял Вовкины заготовки и пошел к станку. Вот насверлился! А ребята по очереди отвлекали Дутова. Эх, он разозлился тогда. Он сразу сказал, что это я сделал, хоть и не видел. Он обещал, меня подкараулить после школы. Но после школы мы пошли с Борькой. А на двоих Дутов никогда не нападает.
Алику я за это отдал три своих дырки.
А Дутов теперь заготовки к тискам проволокой прикручивает, чтобы не украли.
Алексей Иванович нам все время обещал, что скоро шефы привезут токарные станки. На токарных ведь еще интереснее, чем на сверлильном. Алексей Иванович нам объяснял, как резцы устанавливать, как затачивать. На доске чертил. Только это неинтересно – на доске. Это все равно, что голодному про еду рассказывать.
Ребята давно этих станков ждали.
Один раз мы пришли на урок, а Алексей Иванович говорит:
– Урока не будет.
А сам очень довольный. И в новой рубашке, даже галстук надел. Никогда он галстука не носил. Мы спрашиваем:
– Алексей Иванович, у вас сегодня день рождения?
Он говорит:
– Вроде того. Станки привезли. Пошли встречать.
Девчонки завизжали и стали прыгать. Много они в станках понимают. Просто обрадовались, что на уроке визжать можно.
Мы вышли во двор, а там – грузовик. И на нем два станка. Ничего станочки, с моторами. Рядом с грузовиком стояли парни, человек десять. И еще один толстый, в сапогах с галошами. Когда мы подошли, толстый закричал:
– А вот орлы идут! Токари! А где равнение? Барабан где?
Мы думали, он кому-нибудь другому кричит, позади нас.
Обернулись, а там никого нет. Это он нам кричал. А чего кричать, если мы рядом стоим.
Толстый крикнул Алексею Ивановичу:
– Это ты у них учитель? Здоров, учитель! Принимай подарочек!
– Вот уж спасибо вам, – сказал Алексей Иванович. – Давно ждали.
– Дела, учитель, дела! Без дела не сидим! У меня весь завод вот он где! – И толстый стукнул себя по шее.
Шея у него ничего, тоже толстая. Только завод на ней не поместится.
– Да еще вот эти орлы! – Толстый показал на парней. – Они еще с меня за разгрузку на пол-литра стребуют.
– С вас дождешься, – сказал один парень.
Толстый захохотал:
– Именно! Именно не дождешься! У меня – порядок!
Пока парни сгружали станки, толстый командовал. Он мне не понравился, хоть он и директор завода.
– Станочки-то не на ходу! – весело закричал директор. – Ты, учитель, не обижайся!
– Какая обида? – сказал Алексей Иванович. – Спасибо вам большое. Наладим.
– Точно! Точно, учитель! С такими-то орлами, с барабанщиками!
Пока он кричал, парни затащили станки в мастерскую. Она у нас на первом этаже. Алексей Иванович еще заранее катки приготовил, а то бы им ни за что не втащить.
– Расписывайся, учитель! – Директор протянул Алексею Ивановичу какую-то бумагу. – Чтобы все точно, четко! А если неграмотный, ставь крест вместо подписи! – И он захохотал.
