С. Гроув - Смертельный туман

– Значит, для начала мне нужно отбросить инстинкт, потом разум и, наконец, чувства, – огорчилась София. – Что же останется?

Максин говорила ровным, ободряющим тоном.

– Их не нужно отбрасывать, просто каждый раз следует правильно выбрать, какой части восприятия доверять. В первом случае ты отодвинешь инстинкт и разумно выберешь самосохранение. Во втором – отрешишься от разума и выберешь дружество. В третьем – отставишь внешние чувства и найдешь опору в знаниях. Все нужное у тебя есть: инстинкт, разум, чувство и знания. Мое гадание лишь подсказывает, когда чем следует руководствоваться.

София медленно кивнула:

– Понятно…

– Возьми. – Максин протянула ей древесный срез и комочек. – Это ключи от пути, избранного тобой. Средство сделать первый шаг.

София взяла оба предмета и стала недоуменно разглядывать их в полутьме. Максин улыбнулась:

– А теперь помоги мне свечки задуть. Гадание завершилось.

София вернулась в отведенную ей комнату совершенно сбитой с толку. Она-то приняла предложение Максин больше ради забавы. Думала, ее ждет что-то вроде ярмарочного гадания на картах. Однако Максин оказалась настолько серьезна… так уверена в своем прорицании…

София была просто потрясена.

В маленькой спальне горели светильники. Темно-фиолетовые шторы были плотно задернуты, постельное белье опять же с фиолетовой отделкой манило прилечь. София положила подарки Максин на тонконогий столик возле кровати и уставилась на них в мерцающем свете.

В дверь негромко постучали.

– Входите, кто там, – отозвалась София.

Она ждала Златопрут и с предвкушением повернулась навстречу.

Вещая тихо вошла и прикрыла за собой дверь.

– Ты выглядишь расстроенной, – сказала она, подходя к Софии.

На ней была расшитая ночная рубашка, ниспадавшая на зеленоватые босые ступни. Наверняка позаимствованная из гардероба Максин.

– Я же не знала, что гадание окажется… таким настоящим, – сказала София.

– Полагаю, оно сходно с авзентинийскими картами, – проговорила Златопрут. – Вроде бы все правильно, но поди разберись!

– Именно, – согласилась София.

– Так всегда, когда пытаются заглянуть в будущее. Предсказания кажутся правдивыми, ибо глаголют о вполне вероятном, и в то же время туманны, поскольку достоверно знать будущее не дано никому. Это что за вещицы?

– Максин подарила. Сказала, это символы пути, который я для себя избрала. Знать бы еще, что они означают?

Златопрут взяла одну вещь за другой, повертела, вернула на столик.

– Одно – часть дерева, другое – элан.

– Элан? Что это такое?

– Иногда это слово переводится как «порыв, напор». Иногда так называют болотного лося. Оба предмета хранят в себе воспоминания…

София вздрогнула:

– Воспоминания? Ты о чем?

– Каждое древесное кольцо соответствует году. Самый последний – вот здесь, непосредственно под корой. Деревья многое помнят… А это, – она взяла бурый комок, – часть рога элана. Самцы их каждый год сбрасывают.

– Лосиный рог, – удивилась София. – В нем-то память откуда?

– Карты памяти, в которых ты научена разбираться, изготовлены людьми, использующими предметы. Эти – не так сложны и воспринимаются скорее интуитивно. Вот карта, которую сделало дерево. Другую создал лось.

София переваривала услышанное.

– И ты умеешь читать их, потому что умела разговаривать с их создателями при жизни…

– Лось, судя по всему, до сих пор жив-здоров, – поправила Златопрут. – Рог свежий, сброшен если не в этом году, так в прошлом. Однако ты права: я умею с ними общаться, значит дотянусь и к воспоминаниям о прошлом. Тебе, София, это тоже в какой-то мере под силу. Можно сейчас и попробовать…

– Попробовать что?

– Прикоснуться к элодейскому восприятию мира.

– Но я же не элодейка, не Вещая! Я не смогу того, что дано тебе.

Златопрут улыбнулась. Положила рог, зелеными руками взяла руки Софии:

– Помнишь, что я говорила тебе в Папских государствах? О том, что тучегонители вчитываются глубже, чем мы, и лечат искусней…

– Помню, конечно.

– А знаешь, что меня поражает? Качество, делающее тучегонителей такими особенными, выделяет и тебя среди остальных. Для них время – что мимолетная тучка, поэтому их и стали так называть. Это лишь иное описание того, что делаешь ты: выпадаешь из времени.

София даже дышать перестала.

– В самом деле?..

– Да. Ты и вправду не элодейка, но, я думаю, кровное происхождение тут ни при чем. Такая форма познания не заказана никому. Полагаю, ее можно преподать, ей можно обучиться. Наверное, проще всего начать с чего-нибудь простого, вроде кости или коры. Да и навык чтения карт у тебя есть…

У Софии горло перехватило от внезапного волнения и восторга.

– Если ты правда считаешь это возможным… Конечно, я очень хочу научиться! С чего мне начать?

Златопрут сжала ее руки:

– Начнем мы завтра. До тех пор, если хочешь, повозись сама с этими сгустками памяти. Устреми на них все свои чувства и посмотри, что получится. Завтра расскажешь!

София согласно кивнула.

Златопрут присмотрелась к ее лицу:

– Похоже, ты беспокоишься о своем будущем?

– Еще как! – София тоже всмотрелась в доброе лицо Златопрут, такое близкое и знакомое. Поддавшись внезапному порыву, она крепко обняла подругу за шею. – Спасибо тебе!

Знала ли Златопрут, что сумела не только унять снедавшее Софию волнение? На самом деле она подарила девочке то, в чем та отчаянно нуждалась: возможность учиться, возможность через посредство карт постигать этот мир.

7

Урок

4 августа 1892 года, 5 часов 15 минут

По сути, нам известно о собственно Территориях – я имею в виду ландшафты и работу стихий – едва ли не меньше, чем об их обитателях. Картологи десятилетиями пренебрегали изучением Территорий, ныне же бесконечные конфликты заставляют скептически оценивать возможность широкого научного обследования. Карты, включенные в настоящую работу (см. с. 57–62), составлены по сообщениям исследователей с Нового Запада (в том числе автора этих строк) и наблюдениям местных. И если сравнивать два этих источника, становится ясно: знания местных жителей простираются куда шире и глубже, чем способен уловить чужестранец.

Майор Меррет был потомственным военным. Он учился в Виргинской академии, которую прежде посещал и его отец. Его дедушка сражался против повстанцев, в итоге отвоевавших Новому Акану независимость. Прошло девяносто лет, настала очередь внука драться с Новым Аканом, притом в условиях гораздо более опасных. Государство бывших рабов выступало в союзе с обширными Индейскими территориями – страной, чье могущество и возможности никто не брался даже оценивать.

Майор Меррет не был склонен преувеличивать силу противника. Просто потому, что народы, обитавшие вне границ Нового Запада, он по преимуществу презирал. Если уж на то пошло, настоящие люди, достойные уважения, обитали исключительно в Южной Виргинии, на его, майора Меррета, родине. Впрочем, он был человеком осмотрительным. Мало ли что про себя он считал Индейские территории пыльным пустырем, Новый Акан – пустырем мокрым, а население обеих стран – бандой оборвышей и мерзавцев! Вслух он преподносил неприятельские страны вполне профессионально, то есть как могучих и опасных врагов.

Как же его бесило, что в столкновении с ними у него самого под командованием оказалась банда оборвышей и мерзавцев! Часть вообще составляли арестанты – бывшие заключенные, не знавшие правильного обращения с оружием, чей боевой опыт исчерпывался схватками, обусловленными жадностью, или хулиганскими побуждениями, или неуклюжей самообороной. Меррет всерьез задавался мыслью, чем же он до такой степени прогневал начальство? Поставить его над тунеядцами и откровенными негодяями! Непостижимо!..

Майор Меррет даже не скрывал своего презрения к подчиненным. Напротив, день ото дня оно становилось лишь заметнее. И в итоге утром четвертого августа, когда его воинство оказалось на пороге Индейских территорий, то есть в двух шагах от неприятеля, майорское презрение обрушилось на отряд, как пылающие стены дома, исподволь подточенного огнем.

Стало ясно: сколько майор Меррет ни приучал солдат к дисциплине, арестанты по природной тупости ничего так и не усвоили. Это он со всей военной прямотой им и вывалил. Они стояли неровными рядами, неопрятные и растрепанные. Вереница дней в постоянной сырости как будто вымыла из них те крохи дисциплины, что он сумел им внушить. Тяжелые желтые облака, недвижно висевшие над головами, делали воздух тлетворным. Где-то ворочался гром, но дождя не приносил, лишь еще худшую духоту. Войско больше не могло ее выносить. Люди не находили отдыха даже во сне, только накануне вечером вспыхнуло несколько драк. И вот теперь вместо внимательных, послушных солдатских лиц Меррет видел перед собой плохо выбритые, серые от недосыпа, злобные рожи.