Арина Свобода - Шиворот-навыворот. Глеб и Ванька
Глеб как раз вспоминал, как они ехали домой в пустой душной электричке, передавая друг другу бутылку с лимонадом, когда ощутил пронизывающий до костей холод. Предчувствуя какую-то подлянку, он медленно открыл глаза…
Весьма странная картина предстала бы перед глазами случайного прохожего, забредшего в неуютный октябрьский парк этим вечером — двое подростков в шортах и майках с дикими воплями скачущие по лужам.
Вернуть обратно соответствующую сезону одежду не удалось. Какая уж тут сосредоточенность, если мозг сводит от холода. К счастью, родители вместе с Никой уехали в гости к бабушке. «Мы это… закаляемся!» — брякнул Глеб первое, что пришло в голову, когда Ванька открыл дверь трясущимся, как два отбойных молотка, приятелям. Братишка молча посторонился.
— Слушай, а чего это с Ванькой? — спросил Пашка, глотая на кухне горячий чай с лимоном.
— Не знаю, — пожал плечами Глеб, наконец-то перестав стучать зубами. — Он вообще в последнее время смурной какой-то.
— А ты за ним ничего такого не замечал?
— Чего?
— Ну, не знаю. Может он этот твой «Потенциал» нашел и теперь летать умеет или мысли читать.
— Да он почти не разговаривает ни с кем, даже к своим эморям ходить перестал. Только спит или музыку слушает. Хотя… — холодок побежал у Глеба по спине. Он вспомнил как, запихивая под кровать очередную порцию игрушечных котят, не обнаружил там первые восемь. Но тогда он ничего не заподозрил, решил, что они просто испарились сами собой, как зыбучий пол и Пашкины рога. Остальные игрушки, кстати, не исчезали. Нескольких он отдал Нике, а остальных они с Пашкой подбросили в детский сад. А вдруг Ванька рылся в его вещах и котят забрал. Что если Гном прав, и этот эмо кусок нашел приборчик и включил? Глеб ведь с тех пор как сунул его в коробку, так больше и не проверял?
— Идем, — он решительно направился в комнату. Ванька, как всегда, лежал, свернувшись калачиком на кровати, и слушал музыку. Глеб заглянул под кровать. Коробка была на месте, только лежала совсем не так, как он ее положил. Мама в их комнате не убирается, значит… С замиранием сердца он вытащил коробку из-под кровати, прибор был на месте.
— Ванька! — рявкнул он. Братишка не реагировал, тогда Глеб выдернул пимпочки наушников у него из ушей.
— What’s the… — начал Ванька.
— Я с тобой разговариваю!
— Чего надо?!
— Ты мои вещи трогал?
Ванька ощетинился как еж, покосившись на коробку от кроссовок, которую Глеб прижимал к груди.
— Больно нужно. А что?
— Так… Пропало кое-что.
— It happens!
— Я подумал, может ты взял?
— Больно нужно! — повторил Ванька с вызовом. — А что пропало-то?
— Ладно, проехали.
— А коробочку, черненькую такую, ты не трогал? — встрял Пашка.
— Не трогал я ничего! Чего пристали? Leave me alone![10]
— Врет! — сказал Пашка, когда они вернулись на кухню. — Видел, как он задергался?
— Угу. Чего-то мне не по себе. Слушай, Гном, можешь пока приборчик у себя подержать?
— Я?! Это ты у нас умный, а я как что-нибудь не то сделаю, и мама не горюй, целый город на воздух взлетит.
— Ты главное его не трогай. Пусть он у тебя в коробке спокойно лежит.
— Страхово как-то.
— А мне каково! Ванька, вон, воду мутит. И еще девчонка какая-то разноцветная меня разыскивает, сам говорил.
— Да уж! Она точно какая-то странная, с чертиками в глазах. А может, ну его… Отдай ей прибор.
— А вдруг она просто прикидывается девчонкой? А на самом деле…
— Кто? Инопланетянка? Опыты над людьми ставит?
— Откуда я знаю? Возьми приборчик на время. У тебя-то никто в вещах копаться не будет.
— Эт-точно, — кивнул Пашка. — Родаки не вторгаются в эту… как ее… мою приветность.
* * *Приближался конец первой четверти. Заброшенная учеба откликнулась резким падением успеваемости Глеба. Гном, и раньше ходивший в троечниках, вообще скатился на сплошные двойки. Как обычно, в конце четверти косяком пошли контрольные по всем предметам. Пришлось временно забросить тренировки и торопливо наверстывать упущенные знания.
— Так. Завтра — итоговая контрольная. По результатам будут выставляться четвертные отметки.
Класс недовольно зашумел — это была уже третья контрольная на завтра. Грымза-математичка поверх очков одарила детей убийственным взглядом.
— Дорогие мои, вы в школу ходите не романы по углам крутить, а учиться. А то, я смотрю, некоторые про это давно забыли. Все! Открыли учебники…
Пашка сердито зашипел:
— Слышь, сделай чего-нибудь!
— Чего? — не понял Глеб.
— Ну, контрольная! Пусть ее не будет!
— Офигел? Как я могу сделать, чтобы чего-то не было? Как я это представлю, по-твоему?
— Ну, я не знаю. Ты у нас умный, придумай что-нибудь!
— Гордеев и Малютин! Я надеюсь, вы так бурно обсуждаете решение задачи?! — прервал беседу раздраженный голос учительницы.
Гном замолчал. Ненадолго. Уже через пару минут он почти лег на парту, приподнял учебник и, спрятавшись таким образом от грозного учительского ока, зашептал:
— Слушай, а, может, пусть на нее кирпич упадет, а?! Ведь сволочь же!
— Сдурел? — глаза Глеба округлились. — Я тебе что — киллер? Иди ты… знаешь куда.
Он демонстративно уткнулся в учебник. Пашка обиженно засопел и тоже уставился в книгу. Глебу почти удалось нащупать решение задачи, но что-то мешало сосредоточиться, словно включенное поблизости радио. Он сердито бросил учебник на парту и завертел головой, пытаясь определить источник раздражения. Неразборчивое бурчание трансформировалось в слова:
— Ага, конечно, как чего — так: Гном, помоги… Как рога отращивать — это тоже Гном под рукой всегда… А как помочь другу — так нет, я не умею…
— Эй, ты достал уже! — ткнул приятеля в бок Глеб. — Ну чего я сделаю-то? И вообще — подумаешь, контрольная! Давай теперь всех учителей мочить, да?!
Ответить Пашка не успел.
— Гордеев! Да что это такое?! Ну-ка иди к доске. Поделись с нами распирающими тебя идеями.
Глеб одарил друга уничижительным взглядом и поплелся к доске. Неторопливо скрипя мелом по зеленому стеклу, он краем уха слушал разглагольствования математички:
— Ты бы, Гордеев, друзей себе поосмотрительнее выбирал. Малютину что — он год закончит и в училище отправится. А ты ведь дальше собираешься, в десятый? А он тебя назад тянет. Я же вижу — в последнее время ты совсем скатился!
— Да это не ваше дело — с кем нам дружить! — не выдержал Пашка. — Чего вы лезете!
— Малютин! Выйди из класса!
— Ну и пожалуйста! — Пашка одним движением смахнул учебник с тетрадкой в сумку и удалился, оглушительно хлопнув дверью.
Глеб, до того не обращавший особого внимания на слова учительницы, растерялся. По-хорошему, надо было уйти следом, и дверью так же хлопнуть. Но будучи по натуре покладистым, он не решился на столь экстремистскую выходку. Только стиснул мел так, что в рукав посыпались белые крошки и продолжил писать. «Вот сволочь, действительно» — беспомощно подумал он.
Перед глазами непроизвольно возникла картина: Ольга Анатольевна, замолкает на полуслове, хватает ртом воздух. Лицо ее краснеет, на висках вздуваются синие вены. Продолжая безмолвно разевать рот, она падает лицом на раскрытый журнал. «Врача! Скорую вызывайте! К директору надо!» — раздаются панические крики одноклассников. Пухлая рука с крупным перстнем на безымянном пальце беспомощно дергается несколько раз и бессильно соскальзывает с края стола…
Глеб опомнился. Он уже достаточно хорошо представлял, к чему могут привести его фантазии. Испуганно скосил глаза на учительницу и, с облегчением убедившись, что она живехонька, отогнал страшное видение.
— …я и говорю — нынешние дети совсем страх потеряли! Никакого уважения! Что… — Ольга Анатольевна оглушительно чихнула.
— Будьте здоровы, — нестройно прозвучало из класса.
Не отвечая, математичка торопливо полезла в сумочку. На свет появился огромный, похожий на вылинявшую наволочку, носовой платок, в который она чихнула еще трижды. Учительница высморкавшись — будто слон протрубил — протерла этим же платком заслезившиеся глаза и махнула рукой:
— Садись уж, Гордеев. Не мучайся. Кто готов выйти к доске?..
Глеб с облегчением плюхнулся на свое место. Внутри мутным клубком ворочались угрызения совести. Конечно, Пашка — настоящий друг, он все поймет и не обидится на предательство, но от этого становилось еще хуже. «Завтра решу его вариант. Сначала Пашке, потом себе» — обещание слегка успокоило ноющую совесть, и до конца урока Глеб честно пытался разобраться с алгеброй. Математичка продолжала чихать и сморкаться. К моменту, когда прозвенел звонок, вид у нее стал совершенно больной — красные заплывшие глаза, распухший нос, лихорадочные пятна на морщинистых щеках.
