Сильвана Мари - Последний орк
Рядом с волчонком лежала окровавленная ящерица с почти оторванной лапкой. Аврора подобрала ее и сжала в руках, чувствуя, как лапка срастается и сердце ящерицы опять начинает биться. Девушка застонала.
— Это далеко не так забавно, — произнесла она, побледнев от напряжения.
Эрброу согласно кивнула.
Ящерица вновь была жива и здорова. Аврора отпустила ее, потом поднялась и торжественно попрощалась с девочкой глубоким поклоном, на который Эрброу ответила так же преувеличенно вежливо. Затем Аврора направилась к лестнице.
— Эта девочка обладает силами последнего эльфа, в венах ее течет кровь Ардуина, и она носит имя последнего дракона, — растроганно сказала она Ранкстрайлу и Лизентрайлю, указывая на Эрброу.
Лизентрайль сидел на земле, прислонившись спиной к колодцу и наслаждаясь свежим вечерним воздухом и тем фактом, что он был все еще жив — о чем еще до недавнего времени он не побился бы об заклад, и не только потому, что у него, как обычно, нечего было ставить на кон.
— Да уж, — невозмутимо пробурчал он, — ежели в этой смеси есть хоть толика характера ее матери, то поздравьте от моего имени того, кто возьмет ее в жены: у него уж точно должно быть львиное мужество!
Глава семнадцатая
Ранкстрайл бросил в ответ что-то невнятное. Он стоял у фонтана и пытался отмыть свою раненую руку. Рана больше не кровоточила, но была вся в грязи, и края ее опухли и покраснели.
— Позвольте мне заняться вашей раной, мой господин, — приблизившись, сказала Аврора.
Ранкстрайл подскочил. Его ужасно смущало, когда Аврора называла его «господин». Кроме того, не являясь ни ее королем, ни ее командиром, он воспринимал это как своего рода насмешку. Он бы с удовольствием избежал этого чрезмерного проявления почтительности.
— Благодарю вас, моя госпожа, — так же церемонно ответил он, — не стоит утруждаться. Вот уже много лет я сам залечиваю свои ранения, хоть, конечно, с вами мне в этом не сравниться, однако же я все еще жив…
Он не закончил. Аврора подошла к нему и взяла его руку.
— Прошу вас, — повторила она, — я владею искусством врачевания. По крайней мере, мне так кажется, — с легкой улыбкой добавила она.
Ранкстрайл снова подскочил как ошпаренный. Он постарался не вырвать руку, чтобы не показаться слишком грубым.
Он не хотел, чтобы она лечила его. Не хотел, чтобы трогала его. Даже не хотел быть ее королем или командиром. Все, чего он хотел, — это держать ее подальше от орков, от всех орков в мире. Все, чего он хотел, — это знать, что она находится далеко от поля боя. Все, чего он хотел, — это чтобы его оставили в покое.
Он раздраженно и смущенно посмотрел на свою огромную темную руку в тонких бледных ладонях Авроры и всей душой захотел отдернуть ее. От Авроры это не ускользнуло.
— Уверяю вас, я почти закончила, — проговорила она.
Рана была промыта, и сейчас Аврора, не имея в своем распоряжении чистых бинтов, перевязывала его руку своим белым льняным платком, который носила на плечах.
— Я уверена, боль уже почти исчезла, — сказала она, вновь улыбнувшись, несмотря на то что показалась вдруг ужасно уставшей. Аврора очень редко улыбалась, но когда кто-то видел ее улыбку, то удивлялся, насколько яркими, почти сияющими становились ее зеленые глаза.
Боль действительно прошла. Но раздражение Ранкстрайла от этого не уменьшилось.
— Не так уж сильно она и болела, — упрямо пробурчал он, почти сжигая взглядом Лизентрайля, чтобы тот не вздумал сказать какую-нибудь глупость.
Лизентрайль не раскрыл рта, и Аврора наконец отошла. Ранкстрайл потрогал забинтованную руку. Он снова мог держать меч.
Во двор с криками вбежала толпа ребятишек, размахивая деревяшками, заменявшими им луки и мечи. Шесть девочек разделились точно поровну — на тех, кто был королевой Далигара, и тех, кто был дамой Авророй. Мальчишки, все пятеро, были Ранкстрайлом.
Сложность была не только в том, что никто не желал быть орком: никто не желал быть никаким другим воином, кроме Ранкстрайла.
Одна из девочек, игравшая роль королевы-ведьмы, забралась на камень и прокричала:
— Я не более чем слабая женщина, но у меня желудок короля!
Другие поддержали ее криками.
— Это мы пропустили: небось она заявила это еще до нашего прибытия, — заметил Лизентрайль. — Хорошо, что нас не было, — я бы точно не удержался!
Ранкстрайл снова пробурчал в ответ что-то невразумительное.
Увидев их, ребятишки со смехом убежали.
Но один из мальчишек, поборов смущение, подошел к колодцу.
— Прошу прощения, господин, если я осмелился помешать вам, простите меня. Я хотел спросить, если это вас не слишком отвлекает, как зовут вашего коня, господин. Еще раз прошу прощения, — выпалил он, покраснев до ушей.
— Его зовут Клещ, — не глядя на ребенка, угрюмо проворчал капитан.
— Это означает что-то особенное на древнем языке, правда? — спросил мальчишка.
Ранкстрайл опустил на него глаза: мальчик смотрел на капитана с обожанием. Он весь трясся от волнения. Маленький, тощий, темные волосы падают на лицо.
За капитана ответил Лизентрайль.
— Конечно, — мягко сказал он, — это значит «великолепный» на древнем языке. На том, что был до эльфов.
— На языке первой рунической династии? — удостоверился паренек.
— Точно, на этом, — уверенно ответил Лизентрайль и пожал плечами, заметив вопросительный взгляд капитана.
— Видите ли, это для летописей, — пояснил мальчик.
— Каких таких летописей?
— Для летописей города, господин. Все в моей семье были писцами. Мой отец был писцом, так же как и его отец, и отец его отца, и я тоже стану писцом. Моему деду пришлось бежать — ему изуродовал ноги палач, но теперь у нас королева-ведьма, и такое больше не повторится. Видите ли, господин, — добавил он, залившись краской от гордости, — я умею писать. Мы записываем все, что происходит, чтобы все об этом знали. Именно я напишу о капитане Ранкстрайле в его сияющей кирасе и о его коне Великолепном, чтобы об этом знали все наши потомки. Я напишу и о вас, господин, — повернулся он к Лизентрайлю, — о том, как вы разрушили катапульты орков. Будущие поколения будут знать нашу историю и черпать в ней мужество, если и им когда-нибудь придется оказаться в осаде.
— Я польщен, — ответил Лизентрайль, наклонив голову. — Мое имя Лизентрайль. И моя лошадь, если тебя это интересует, зовется Золотохвостой. И у меня тоже блестящие доспехи.
Мальчишка повернулся и побежал, подпрыгивая от радости. Его остановил голос капитана:
— Это твой дед научил меня читать!
Паренек замер и уставился на него, прикрыв рот руками. Глаза его расширились от изумления.
— Это твой дед научил меня читать, — повторил Ранкстрайл. — Ты похож на него. Свихнувшийся Писарь. Я никогда не знал его настоящего имени.
— Примо, господин, его звали Примо. Как меня.
— Отличное имя, — заметил капитан. Он не знал, что сказать. Когда ему пришло в голову, что можно было рассказать мальчишке о том, что его дед говорил Ранкстрайлу, — например, о писце и о рыцаре, что это два самых почетных ремесла: один рассказывает о несправедливости, другой борется с ней, — мальчик был уже далеко.
— Разве твою лошадь зовут не Кривохвостая? — спросил он у Лизентрайля, чтобы сказать хоть что-нибудь, чтобы проглотить комок, застрявший у него в горле.
— Да кто это будет помнить через сто лет! Надо бы мне тоже научиться читать, а то не видать мне этой летописи как своих ушей и не вспомнить потом, как я блистал на этой равнине. Может, надо было ему сказать, чьи мы дети? Он бы и написал: Лизентрайль, сын Джартрайла, или там Партрайла, или кого другого. Разве через сто лет кому-нибудь будет интересно, что я был Лизентрайль, ничейный сын?
— Мы сказали ему, как зовут наших лошадей. Хватит бахвалиться.
— Да разве я бахвалюсь?
— Золотохвостая и Клещ Великолепный! И откуда взялись наши сияющие кирасы?
— Внутри, они у нас внутри. И очень даже сияют. Хотя на самом деле наши кирасы скреплены бычьими жилами, отобранными у орков, но кровь на них — наша, и знаешь как она блестит на солнце! И потом, любой конь, который несет нас к победе, и есть великолепный. Кто знает, кем на самом деле был Ардуин? — задумался Лизентрайль, глядя на первые звезды, появлявшиеся на небе, и наблюдая за последними ласточками, чудом избежавшими жестокости орков и вертелов людей. Радость оттого, что он жив, наводила на него философское настроение. — Я никогда раньше об этом не задумывался. Может, он тоже был оборванцем, как и мы, с поношенной кирасой, связанной бычьими жилами, а в летописях превратился в блистательного короля, переливающегося, словно ящерица на солнце. Эй, капитан, ты заметил, что во всем городе нет ни одной статуи Ардуина? Точно, он тоже был оборванцем из легкой кавалерии, потому и статуй нет. Мы даже не знаем, каким было его лицо.
