Прочь из чёрной дыры - Ольга Лукас
Замираю. Приглядываюсь. Готовность номер один.
Так и есть — одна из собак сторожа покинула свой пост и лежит на пожухлой траве как раз на моём пути. О, а вот и вторая. Тащит в зубах какую-то дрянь. Видимо, они не брезгуют пищей из мусорки.
К счастью, у меня отличное зрение — как у индейского воина. Я заметила врага, а он меня — ещё нет.
Отступаю с телегой, шаг за шагом, не отрывая взгляда от собак. Они увлечены отбросами — повезло. Разворачиваюсь и иду к дому.
В идеальном мире меня бы похвалили за то, как ловко я избежала опасности, и даже закутали бы в одеяло. Но мы ведь не в идеальном мире живём, все уже в курсе, да?
Я оставляю телегу с мусором возле калитки и иду в дом. Родители и бабушка уже нагулялись и смотрят телевизор.
— Тележку в сарай поставила? — не поворачиваясь ко мне, спрашивает бабушка.
— Она на улице, — говорю я. — Мне не удалось выбросить мусор.
— Опять твои фокусы? — орёт отец.
— Тихо, тихо, — машет рукой бабушка. — Окно открыто, люди услышат.
Мама поспешно прикрывает окно.
— Вот! Позоришь нас перед людьми! — грохочет отец. Хотя своими криками он только себя позорит.
Его вопли поднимают даже деда, вздремнувшего у себя на чердаке. Он медленно спускается по ступенькам, потягивается, жмурится, улыбается. Вряд ли его сморило от бокала шампанского. Бабушка неприязненно принюхивается: она думает о том же, о чём и я. Дедушка прячет на чердаке бутылки, которые тайком привозят ему друзья. Потому что у бабушки строгий учёт алкоголя, она деду по воскресеньям наливает одну рюмочку и прячет бутылку в буфет, который запирается на ключ. Так же поступала и её мама, моя прабабушка. В городской квартире у них тоже есть буфет, который запирается на ключ. Но дед хитрее и всегда найдёт способ обойти все запреты и выпить. «Не люблю я эти буфеты, — говорит он. — У меня к ним с детства неприязнь».
— Что за шум, а драки нет? — спрашивает дед.
Мама отступает в тень, к раковине, и начинает мыть посуду.
— Ну вот, добились своего, старика разбудили, — охает бабушка.
— Меня невозможно разбудить, если я этого не захочу! — весело грохочет дед. — Что стряслось-то у нас?
— Внучка твоя повезла на помойку мусор и вернулась, — ябедничает бабушка. — Не довезла!
— Причина? — строго спрашивает у меня дед.
— Там на дороге собаки, — признаюсь я. И немного привираю: — Они на меня залаяли… то есть зарычали. И преградили дорогу.
— Собаки просто так ни на кого не рычат! — хмурится бабушка. — Видно, ты что-то им сделала. Как-то не так на них посмотрела.
— Да на неё и рычать не надо! — кричит отец. — Увидела издали собачий хвост — и в кусты.
А мама моет посуду и молчит, как всегда.
Дед, как бы между прочим, подходит к буфету и дёргает запертую дверцу. Бабушка легонько бьёт его по рукам.
— Значит, так, — командует отец. — Идёшь на улицу, берёшь телегу и везёшь на помойку. Пока мусор не выбросишь, никто тут с тобой разговаривать не будет.
— А я пока чайник поставлю, — говорит бабушка. — Так что поспеши, а то не успеешь к чаю.
Отец выпихивает меня из дома, даже не дав застегнуть куртку.
Ни на какую помойку я не пойду — это ясно. Буду торчать на участке до вечера. Телефон в одном кармане, наушники в другом, сяду на скамейку и отлично проведу время. А когда родители поедут домой — залезу в машину. Не бросят же они меня тут? А то что люди скажут?
Я стою, прижавшись спиной к стене дома, и добавляю композиции в плейлист. Хлопает входная дверь. Из дома выходит дед, видит меня и спрашивает:
— Как поживает наша телега с мусором?
Я молча указываю на дорогу.
— Пошли, выбросим вместе, — предлагает дед. И, не дожидаясь моего ответа, идёт к калитке. Я за ним.
Дед шагает впереди, я следом — везу тележку. Когда мы отходим от дома на достаточное расстояние, так что нас уже не увидеть в окно, дед останавливается и закуривает. Курить ему нельзя вообще. Бабушка следит и за этим, но дед и тут умудряется обходить все запреты. Понятно теперь, почему он решил мне помочь.
— Рассказывай, что случилось, только честно, — говорит он, выпустив в сторону струю дыма.
— Я испугалась собак сторожа. Они на меня не рычали. Я просто побоялась идти мимо них.
— Да, они часто рядом с помойкой пасутся, — соглашается дед. — Причём подкормиться объедками ходят только младшие. А старший — гордый. Лежит на куче песка, следит за порядком. Начальник.
— Можно я на дороге постою, не буду к ним подходить? — с тревогой спрашиваю я.
— Можно, — отвечает дед. — А можно и подойти. Их двое — и нас двое. Они стая — и мы стая. Но мы крупнее. Сильнее. И среди нас есть вожак — я. А их вожак остался возле шлагбаума. Они к нам не сунутся, вот увидишь!
— А если сунутся? — ёжусь я.
— Я им запрещаю! — отвечает дед. И его уверенность передаётся мне.
Мы — стая, а дед — вожак. Пока рядом нет бабушки, он — самый главный.
Когда мы доходим до помойки, собак сторожа там уже нет. Выбрасываем в короб пакеты с мусором и возвращаемся домой. Торт на столе, мама перемыла посуду, бабушка разливает чай. Дед садится рядом со мной. Когда бабушка и отец отвлекаются, он одним глотком выпивает половину своей чашки, потом достаёт из внутреннего кармана маленькую плоскую бутылочку и доливает чашку до краёв.
Мы с родителями отправляемся домой, когда за окнами темнеет. Бабушка с дедушкой остаются на даче: деду нельзя за руль, он уже дважды чуть не сел мимо стула. На обратном пути все молчат. Отца нельзя отвлекать, когда он ведёт машину. Да и говорить не о чем.
Прежде чем выехать на трассу, какое-то время мы трясёмся по дачным разбитым дорогам. По обочине идёт человек и ведёт в поводу велосипед. Издали мне показалось, что он выгуливает огромную собаку. Но чик-трак, я в домике, в машину огромная собака не пролезет, у нас закрыты все окна и двери. И даже багажник.
Человек с велосипедом давно остался позади, а я всё ещё думаю о том, как хорошо, что мы в автомобиле. Жаль, нельзя по улицам в индивидуальном автомобиле рассекать. Пусть даже это будет индивидуальный
