Карри - Чужого поля ягодка
«Резонно, — согласилась она, этого самого резона не находя, но чувствуя невнятную тревогу мужа, — ладно, не отойду ни на шаг. Только не делай ты такое зверски хмурое лицо! Всё-таки у людей праздник!»
«А я хмур? — удивился он и постарался широко улыбнуться: — Так лучше?»
Она глянула и критически покачала головой:
«Н-ну… если ты поставил целью распугать как можно больше народу, тогда сойдёт».
Он озадаченно хмыкнул, подняв брови.
«Вот! Самое то! Так и зафиксируй! По крайней мере, такое выражение здесь у доброй половины, и это никого не пугает».
И только когда он на это засмеялся, она осталась довольна. Прижалась, утешая:
«Бен, ну что ты, у нас же шестеро охранников и сами мы не промах! Да Гийт бы не отпустил нас сюда, будь тут опасно!»
И впрямь — шестёрка горцев не отставала, и весёлые парни, хоть вроде и глазели по сторонам, и болтали с продавцами, перебирая товары, и подмигивая проходящим изредка девушкам, а больше, чем на два шага, не отставали, даже в гуще толпы находясь рядом да вокруг. И Бен, позволив себе слегка успокоиться, принялся просто разглядывать толпу — уже без намерения найти и уничтожить возможного врага…
А посмотреть было на кого. Лесное Племя было здесь и Подземное, Озёрное Племя и Песчаное, и Степное не забыло явиться. И было странное Племя Руин. Каждое чем-нибудь, да отличалось и в одежде, и в причёсках… не говоря уже о различиях фенотипа. А к закату — в окружённой горами Долине темнело рано — прибыло и Горное Племя. Первым делом Гийт нашёл своих гостей и справился, как они добрались. Бен к тому времени уговорил Миль покинуть торговые ряды, охрана развела костёр на месте обычной стоянки горцев. Так что отыскать их Гийту было легко.
Миль же заметно не терпелось, ей очень хотелось ещё походить по Ярмарке, поглазеть на никогда прежде не виданных ею выставленных на продажу верховых, пушных и молочных животных, заглянуть в оружейные ряды, попробовать лакомства… Но она только поглядывала издали на кипение людского водоворота и сидела смирно, заслонённая от Ярмарки Беном, укрытая от вечерних сумерек его руками и его плечами…
Над стоянкой пронесся порыв морозной свежести… — и вот, неслышно возникнув из сумерек, Гийт вышел к костру и устроился напротив примолкшей четы. Он, конечно, постоянно был в курсе и того, как проходил их переход, и всех прочих маленьких событий, и сейчас приметил сдержанное любопытство Миль и сторожкую их с Беном неразлучность, проявившуюся вдруг так неожиданно.
— Миль, твой муж совершенно прав, не отпуская тебя никуда. Очень редко, но случаются на Ярмарках внезапные исчезновения, причём, как сама понимаешь, исчезают обычно не мужчины, — низкий голос звучал спокойно, чуть усмешливо. — А потом, конечно, у всех бывают крупные неприятности… если выяснится, кто виновник.
— Отвечает всё племя? — проявил осведомлённость Бен.
— Если не находится непосредственный виновник, — кивнул Гийт. — Выявить его обычно несложно. Сложнее бывает замять последствия, если жертва не желает удовлетвориться откупом.
«Любопытно, кого считают жертвой — того, кого украли или того, у кого украли?» — усмехнулась Миль.
— Жертва — всегда жертва. И права её исключительны. В том случае, разумеется, если её удаётся вернуть родному племени. Но в любом случае пострадавшему племени положен большой выкуп — такой, какой оно назначит. А вот ежели женщина сумеет освободиться сама… Никто не осудит её, что бы она ни сделала.
— Справедливо, — заметил Бен. Гийт улыбнулся:
— Любопытно, что в обычай вошли символические похищения. Частенько отчаявшийся найти себе жену решается на крайность — он крадет свою избранницу, что само по себе очень трудно, доставляет её в уединённое местечко, а уже там вручает ей оружие и становится на колени. Дальше женщина вольна либо убить его и вернуться, либо простить. Если она его прощает — а почему бы не простить, ведь фактически вся вина его в том, что он заставил её с ним прогуляться, не более — она либо остаётся с ним, если он её хоть как-то устраивает, либо возвращается, и тогда его вместе со всем племенем ждут те самые неприятности.
«Как всё сложно», — качнула головой Миль.
— Да, но парадокс в том, что порой именно такая крайняя мера даёт желаемый результат, когда потенциальный жених уже безуспешно перепробовал всё остальное. Причём жених иногда настолько далёк от идеала…
«В самом деле?! Как интересно! — поразилась Миль. — И что, этому есть какое-то объяснение?»
Сидевшие у костра мужчины засмеялись, а Миль задумалась.
— Кроме того, — добавил Гийт, — у нас тут практикуются договорные браки, когда пара условливается, на какой срок они (а чаще — она) согласны иметь друг друга в супругах. По истечении этого срока оба свободны от любых обязательств. Я недавно присутствовал при заключении такого брака сроком на месяц, так ты, Миль, очень бы удивилась, если бы увидела новобрачных…
Миль только головой помотала. Потом принюхалась: ветер сменил направление, и теперь к костру наносило запахи мужского пота, навоза, дыма, жареного мяса, знакомых и незнакомых пряностей и крепкий дух верховых и тягловых животных… Из-за густого полога сумерек долетало блеянье и мычание, лай и рык, звяканье украшенной бубенчиками упряжи, тяжёлые шаги и дробный топот, треск, гомон, невнятное лопотание и выкрики, то и дело доносилось пение и смех — низкий, мужского тембра, и высокий, звеневший колокольчиками…
В Долине всюду вспыхивали огни, дальние — едва различимые светлячки, ближние — факелами. Возле них угадывалось передвижение, шевеление, различались цветные пятна одежд, шкур, кожи, поблёскивали детали украшений и оружия.
И, конечно, кроме всего этого спектра впечатлений, вся огромная масса живых организмов заявляла о своём присутствии в ментодиапазоне. Правда, подавляющее большинство людей было с детства обучено не выпячивать своего наличия, но имелось значительное количество ментоглухих, поэтому, если не блокироваться, то всё-таки можно было слышать ровный ментошумовой фон.
И даже если забыть, что можно видеть, слышать, обонять, осязать и ловить менто, то для Миль и Бена являлось очевидным ещё что-то, присущее только живым, что-то вроде давления невидимого света и неощутимого тепла. Так что для них живого в Долине было действительно МНОГО. Миль привычным уже усилием отстроилась от расширенного диапазона восприятия, вернувшись к нормальному набору чувств.
Бен усмехнулся:
«Давно пора, девочка, иначе тебя не хватит на всю программу».
Миль пожаловалась:
«Не понимаю, как мы раньше-то переносили всё это, живя в Городе? Ведь каждый человек пахнет, думает, говорит, ходит, всячески шумит и ещё… пульсирует, излучает живоритмы!»
«О, это да… и каждый по-своему. Хорошо хоть, что живоритмы гаснут на расстоянии. Иногда уже за два-три метра почти не слышно. А то ведь некоторые очень… э… неприятно чувствовать, ты заметила?»
«Что есть, то есть! У людей это обычное, можно сказать, дело. Зато, знаешь, их можно поправлять до приемлемых значений. А можно…» — она запнулась.
«Вот именно. Можно и разладить. И совсем погасить, было бы время. И силы. Да ладно, просто не думай об этом. Не порть праздник себе…» — он щекотно подул ей в шею.
«…И тебе, да?» — засмеялась она.
Гийт мельком взглянул на них и снова уставился в огонь.
В этот момент где-то в стороне раздался гулкий тяжёлый удар по металлу и, медленно тая, будто покачиваясь, отзвук его поплыл в густой синеве вечера… Не успел он угаснуть окончательно, как повсюду началась суета, и всё двуногое прямоходящее подхватилось и дружно устремилось в одном направлении.
Гийт встал. Вокруг него стали собираться люди Горного Племени. Отдаваемых приказов слышно не было, но в результате все прибывшие на Ярмарку женщины быстро оказались в кольце мужчин, и, наконец, Горное племя направилось туда же, куда и все прочие — к ровной, как стол, обширной прямоугольной площади в обрамлении поросшего травой земляного вала.
Второй удар застал всех уже на местах, и сразу ровной дробью сыпанули барабаны, а под частый их грохот на арену, освещённую высокими кострами, со всех сторон стали спускаться мужчины — от тоненьких подростков до более чем зрелых мужей — и выстроились по периметру в несколько кругов: самый широкий с краю плошади, следующий — уже, и так далее.
Дробь оборвалась. Стоящие на арене поклонились сидящим на склонах, выпрямились, и барабаны грохнули вновь, но уже в рубленом, чётком ритме.
Круги пришли в движение, каждый круг двигался в сторону, противоположную соседним, но рисунок танца был общим и незатейливым: десятки тел одновременно взмахивали руками и притоптывали ногами, сгибались и подпрыгивали, поворачивались одним боком и другим, выбрасывали вверх руки и хлопали, вращались вокруг своей оси и дружно меняли общее направление движения, образовывали пары и тройки, рассыпались врозь и тут же выстраивались в колонны, подныривали и совершали кувырок, делали выпады и плавно поводили руками…
