Сильвана Мари - Последний орк
Лицо Авроры было мертвенно-бледным, но при звуке голоса капитана ее глаза вновь заблестели. Изящным жестом она остановила Ранкстрайла, угадав, что он готов ответить королеве. Все еще не отрывая взгляда от лица правительницы, девушка слегка кивнула головой в знак согласия.
— Вы правы: зверства моего отца превращают в неосторожность любую вежливость, любую терпимость, даже самую малую. Впредь я буду избегать всего, что может обеспокоить вас, в том числе встреч с вашей дочерью, потому что я понимаю вашу тревогу и понимаю, что моя непричастность к преступлениям моего отца не может служить вам достаточной гарантией.
Над ними появился орел с бело-голубыми крыльями — капитан впервые видел такую окраску. По рядам его солдат пронеслось удивленное бормотание. Орел сделал несколько кругов в безоблачном небе и опустился на плечо королевы-ведьмы. Девочка у нее на руках крепко прижалась к птице и спрятала лицо в ее перьях.
С городской стены донеслись крики: солдаты повторяли какие-то имена, но не так, как когда зовут кого-то, а как когда узнают знакомых. Фаволо, Кароло, Аироло… Один из часовых обратился к королеве:
— Госпожа! — крикнул он. — Идите сюда! Они… они обезглавили кавалериста, погибшего в первой вылазке. И тех, кто стоял в карауле у сигнальных огней. Госпожа! Идите сюда! Посмотрите, что они сделали с их головами!
Лизентрайль опять оказался возле капитана, а с ним и Тракрайл.
— Эй, капитан, — негромко спросил капрал, — они что, первый раз, что ли, это видят? Тогда понятно, чему они так поражаются.
В толпе на площади послышались плач и стоны, многократно повторяемое «нет», снова выкрикивались имена: Фаволо, Кароло, Аироло…
— Это, должно быть, родственники, может, матери и жены… — заметил Тракрайл и воскликнул: — Не пускайте их на стену! Не пускайте их!
Королева бросила на Тракрайла быстрый взгляд, потом повернулась к женщинам с намерением остановить и утешить их, но было поздно: те уже поднимались по крутым ступенькам. Королева тоже побежала наверх, но не могла за ними поспеть: помимо беременности, ей добавляли тяжести ребенок на руках и орел на плече. Вслед за ней на стену поспешил какой-то важный сановник.
Сверху раздался женский плач, горький, но сдержанный, без завывания. Королева почти без сил добралась до верхней ступени крутой лестницы и прислонилась к стене, чтобы перевести дух. Потом она выглянула наружу, и у нее снова перехватило дыхание, она побледнела — быть может, из-за тошноты, — в то время как из лагеря орков доносились ругательства и угрозы на ломаном языке людей.
Девочка вновь заплакала. Королева передала ее на руки сановнику, после чего подошла к группе женщин и попыталась отвлечь их, утешить и увести со стены.
— Уходите, оплакивайте их подальше отсюда. Вспоминайте ваших мужчин в расцвете их красоты и силы. Госпожа, вы помните вашего мужа в тот день, когда вы поженились? Тогда прекратите смотреть на его останки, над которыми глумятся орки, тогда исчезнет и само глумление. Госпожа, вы помните, как ваш сын улыбнулся вам в последний раз? Помните это мгновение и не смотрите на все остальное. Они не хотели бы, чтобы вы видели их такими. Отвернитесь.
Одна за другой женщины отходили и спускались со стены. Плач постепенно утихал.
Но орки увидели девочку. Теперь они знали, что слабое место королевы Далигара — маленькая черноволосая девочка в голубом переднике.
Капитан всем сердцем пожелал, чтобы орки никогда не воспользовались этим.
Королева, бледная от ярости, повернулась к капитану и к командиру стражников:
— Обезглавьте всех орков, которые попадут к вам в руки, — жестко приказала она, — начиная с тех, что пришли сегодня сюда, на площадь, чтобы найти здесь свою смерть. Один уже готов — позаботьтесь об остальных. Сделайте с их головами то же самое, что они сделали с головами наших воинов. Немедленно.
Девочка вновь ударилась в отчаянный плач, который, казалось, невозможно унять.
— Обезглавить всех, — приказал капитан, — и насадить их головы на шесты так же, как это делают они. И повыше, чтобы было лучше видно.
— Капитан, они еще вешают на шесты какую-то еду, а разве у нас она есть?
— Вешайте что хотите, лишь бы было поярче.
Многие из наемников, включая абсолютно всех гномов, встретили его слова дикими криками.
Лизентрайль почему-то молчал, а Тракрайл попытался воспротивиться.
— Капитан, — едва слышно прошептал он, — мы этого никогда не делали.
— Значит, теперь и начнем, — сухо ответил капитан, — раз единственный способ вызвать у этих зверей страх — это заставить их разгуливать по царству мертвых без головы.
Глава седьмая
Когда Розальба спустилась с городской стены во внутренний двор, ее тошнило.
На древке алебарды торчала голова поверженного кавалериста. Розальба посмотрела в его распахнутые пустые глаза, увидела веснушки, принявшие после смерти свинцово-желтый оттенок. Вокруг него на таких же пиках торчали головы тех, кто исполнил свой долг, дав знать о нападении орков сигнальными огнями, и в отсутствие других приказов остался на своем посту, где и был убит. На этот раз орки не только увенчали пики головами, но и увили их гирляндами лука и сосисок — может, чтобы еще больше поиздеваться над голодом осажденных, а может, чтобы продемонстрировать свое собственное презрение к смерти и равнодушие к ужасу, которые не помешали бы им, оркам, набивать себе брюхо теми же продуктами, которыми лакомились мухи после прогулки по пустым глазницам мертвецов.
Орки поджидали королеву и сразу ее узнали. На голове Розальбы все еще была корона, и, что еще хуже, на руках у нее была Эрброу, которую тоже невозможно было не узнать. Это было то же самое, что орать на весь свет о том, что у Далигара есть предводитель и что этот предводитель безгранично любит маленькую черноволосую девочку в голубом переднике.
По жестам, адресованным скорее Эрброу, чем ей, Розальба поняла, на сколь мелкие кусочки орки собирались разрубить ее дочку и какое удовольствие им это доставило бы. У нее снова закружилась голова при мысли о том, что самое дорогое ее сокровище для них было не более чем жалким тараканом, которого следовало раздавить — и как можно скорее.
Часть солдат Ранкстрайла выполняла ее приказ. Пересекая двор, Розальба наткнулась на обезглавленное тело последнего напавшего на нее орка, того самого, которому она посмотрела в глаза, перед тем как его убили. Ей снова стало дурно. Чтобы хоть как-то отвлечься от тошноты, Розальба пнула ногой круглый щит орка. Тот оказался довольно тяжелым и всего лишь перевернулся: деревянный, с железной бляхой в центре, он был полностью покрыт резьбой. Розальба изумилась. Она наклонилась, разглядывая сложный геометрический узор: фигуры переплетались одна с другой и многократно повторялись, такие одинаковые и такие разные. Ребенок у нее в животе толкнулся.
Розальба приказала командиру стражников сделать строгое внушение часовым. Малейшая невнимательность могла стоить городу жизни и должна была жестоко наказываться. О любых передвижениях врага в радиусе десяти локтей от крепостной стены нужно было докладывать. До наступления темноты защитные колья-иглы Далигара нужно было снабдить зажженными фонарями, чтобы осветить стены и реку и не позволить оркам атаковать внезапно.
Розальба всей душой желала броситься к Эрброу, и не только для того, чтобы утешить ее после всех тех страшных угроз, которые девочка слышала от орков и наверняка поняла. Роби также хотела объяснить дочке причины всех своих вспышек ярости, причины своей невежливости (выражаясь любимым словом Йорша) по отношению к Авроре, которая по какой-то загадочной причине — вероятно, благодаря своему внешнему сходству с Йоршем — вызвала у девочки такой интерес.
Но Роби снова не могла позволить себе делать то, что хочется. Были другие, совершенно неотложные дела. На ее пути возник церемониймейстер. Город был в сравнительной безопасности, но населению грозил голод. Введя строжайшую экономию, можно было протянуть около месяца, но этот месяц был бы не из приятных. Все запасы масла, зерна, фасоли, гороха и кукурузной муки были сожжены. Оставалось лишь то, что каждая хозяйка держала в доме про запас: вяленое мясо, изюм, мед, мука, но в небольших количествах. Пустив на жаркое лошадей прибывших на подмогу кавалеристов, они, может, протянули бы месяца полтора, но это грозило недовольством со стороны самих кавалеристов, которые, похоже, не были примером дружелюбия и бескорыстия.
Королева приказала пересчитать всех горожан и беженцев, особо отмечая число маленьких детей в семье, и составить опись всех кур, гусей и голубей в городе, вплоть до последнего желторотого птенца. Они должны опустошить все кладовые. Они могут есть бабочек, летучих мышей, пауков. Пусть каждая хозяйка, если у нее есть хоть немного меда, научится засахаривать тараканов: если они довольно жирные, то представляют собой хоть какую-то пищу, а в Далигаре они еще какие жирные. Насколько Роби помнила, подземелья дворца кишели крысами — фаршированные сухими каштанами крысы, она уверена, стали бы настоящим лакомством. В фонтанах знати плавали золотые рыбки, которых придворные забыли, сбегая из города, так же как и своих невыносимых попугаев, уже надоевших всем своим галдежом. Пусть людям раздадут луки и научат стрелять. Это могло бы пригодиться, если бы защита города пала, а сейчас это давало возможность разнообразить пищу горожан мясом чаек. На севере окружение было прорвано. Прибывшие к ним кавалеристы капитана могли бы делать короткие вылазки на северный берег, прочесывая местность, чтобы не допустить нового окружения, и заодно охотиться там. Судя по их рожам, они не должны были заблудиться в лесу или расчувствоваться перед диким кабаном и не нуждались в помощи какой-нибудь доброй феи, чтобы найти дорогу домой.
