Саша Готти - Хроники Темного Универа. Начало (сборник)
Выскочив из зловоротни, они пешком добрались до метро «Кузнецкий Мост», спустились по эскалатору на перрон и долго ехали в вагоне, благоухая испорченными апельсинами, которые не слишком добросовестно упаковал концерн «CLOPOFF». Пассажиры вагона косились по сторонам, принюхиваясь и поглядывая друг на друга с нехорошими подозрениями.
Горяевы жили в Чертаново, в страшненькой замызганной «хрущевке». Влада и Гильс долго искали, в каком из подъездов находится нужная квартира на первом этаже, пока не нырнули в самый темный, вонючий и грязный из всех возможных. Владе уже хотелось убежать обратно, и, если бы рядом не было Гильса, она бы так и сделала.
Нет уж, надо разобраться и выяснить, откуда мама Феди знает про их семью! Это как поход в какую-нибудь пещеру с монстрами за артефактом. Надо себя перебороть.
Влада с трудом, почти вслух, уговорила себя позвонить в квартиру Горяевых. Из-за дверей раздавалось немелодичное пение и простуженная ругань.
Дверь, как показалось Владе, открыло стадо тараканов. И пока торопливые шажки разбегающихся ножек не затихли в недрах покосившихся антресолей, ребята не решились зайти внутрь. В тесной и полутемной прихожей громоздилась подернутая плесенью допотопная мебель, устланная поеденными молью салфеточками.
– Пдоходите-пдоходите! – раздался простуженный голосок из кухни.
Мамуля Горяева – тощенькая вурдалачка в застиранном халате с ромашками, балансируя на скрипучей табуретке, развешивала белье под потолком. Федька сидел с ногами в кресле и поедал поганки из кастрюли с прошлогодними пельменями, чавкая и радостно ухмыляясь.
Увидав вошедших, вурдалачка страшно удивилась, заморгав глубоко запавшими малюсенькими глазками и покачиваясь на табуретке. Наверняка этот дом не был избалован гостями.
– Кдо к дам пдише-е-ел! – Мамаша Федьки так разулыбалась, что Владе стало стыдно за свои мысли по поводу свинарника. – Это де сам Дильсик и Вдадочка… я сдолько пдо вас сдышала!
– Драсте, – хмуро выдавил из себя Муранов, стараясь не дышать.
– Вы слышали про меня? – дружелюбно переспросила Влада. И отступила при этом на шаг назад. Лучше бы мама Федьки не улыбалась или, по крайней мере, вставила себе зубы. Или поменяла голову, или…
– Гы-гы-ы… – расцвела вурдалачка, сопя простуженным носом. – Кодечно! Вы же Федечкины кумиды! Дильсик же так пдекдасно дедется, а Вдадочка такая кдасависа… только потедядя содце!
– Она хотела сказать – ты красавица и потеряла солнце, – тихо подсказал Гильс.
– Ой ты, гой ты люли-и-и-и! – затянул песню Федька, но тут же получил от матери хлесткий удар полотенцем по шее. В воздух взметнулось облако зеленоватой плесени, Влада уткнула нос в ворот свитера, чтобы не дышать, а Гильс брезгливо отвернулся.
– Садидесь-садидесь, – гостеприимно зазывала вурдалачка, стряхивая с застеленного клеенкой кухонного стола серые поганки в кокетливых юбочках. – Может, чайку? Чайный гдиб о-о-очень подезный…
– Нет, спасибо! – твердо и хором отозвались Влада и Гильс, с ужасом глядя на трехлитровую банку с мутно-желтой водой, в которой плавало нечто, похожее на косматую немытую медузу.
– Мне передавали ваш вопрос, – Влада начала издалека. – Когда вы приполза… то есть приходили в Университет, вы спросили про меня, помните? Про какое-то солнце, которое я потеряла.
– Какое содце?.. – задумалась вурдалачка. – До сдабое содце. Зелтое. Кдыша еще пдотекада… кдыша…
– Мам, запиши меня в музыкальную школу, – заныл Федя, облизав пальцы. – Хоцца в хоре петь, так клево… Давай запиши, а?
– Не мамкай, – гневно рявкнула Федькина мамаша. – Зацепидо же светяками, тепедь бучайся с дим!
– Закончу музыкалку, пойду в певцы, – уверенно произнес Федя, закусывая найденной на полу гнилой коркой от арбуза. – Дава-а-а-ай…
– Хвадит! – возмутилась мать. – Да чдо же за напасдь-то, а? Что же изведги эти, из… этого, как его… Мадиуса… что ребедка так покадечило?! – Вурдалачка подперла локтем подбородок, глаза ее затуманились. – А когда-то мы дюди быди… Ведь быди же… Помдю вдемя…
– Дюди? – Влада увидела, что Гильс беззвучно смеется.
– Люди, она сказала «люди», – тихо перевел вампир слова Федькиной мамаши.
– Вы помните, как были людьми? – продолжила расспрашивать Влада. Если вурдалачка не в состоянии была объяснить, что за солнце потеряла Влада, то надо хотя бы попытаться заставить ее вспомнить свое прошлое. – А давно это было, вы помните?
– Как же не помдить, – мать Федьки очнулась и откинулась на стуле. – Из-за тодо, домоводо пдоклядого, мы и не дюди тепедь. – Она громко высморкалась в грязный передник. – Дасморк под земдей подцепида… Зимой хододно ползать, а концы немаденькие… Кдыша пдотекада… я ему говодила – содце… а он мне – не упаду…
– Так давно это было, когда вы были людьми? – повторила Влада свой вопрос, видя, что вурдалачка отвлеклась и потеряла нить разговора.
– Да недавдо… – закивала та. – Недавдо… Сидеди в доме, не тдогади дикого… Потом как гдомыхнет гдом!!! Молдия в дом попада, сдихия вод… Вам, учедым-то, виднее… Домовой вот еще, как темдеть начидало, пдедупреждал, помдю. Да кто ж его посдушает? Он всегда пдохое предсказывал… Все вдемя твердил, что кодец сведа будет, а самое стдашное – кудятник сгоред, кто ж ему ведил? Говодила ему – содце, беда будет! Мы подумади, что шутки гдупые… Вот дуд пни… – Вдруг мама Феди ткнула грязным ногтем в висящий на стене кусок обгорелого картона.
– Что это? – Влада старалась не сойти с ума, внимательно вслушиваясь в словесный вурдалачий кавардак.
– Влада, это календарь четырнадцатилетней давности, – подсказал Гильс, осторожно наступив Владе на ногу под столом, намекая, что им пора идти. – Они отсчитывают время по календарю с того года, как стали вурдалаками.
Влада все еще не хотела сдаваться, но в голове у вурдалачки был такой же сумбур, как и в квартире. Обрывки памяти наскакивали друг на друга – как машинки на аттракционе «Автодром», – и тут же отскакивали обратно. Федя тихонько пел, ковыряя в носу и артистично вытирая палец об обои.
– Вы стали вурдалаками четырнадцать лет назад? – спросила Влада, насторожившись.
– Дет, бы родидись тода, – вздохнула вурдалачка. – В той жизди-то мы дюдями быди, одна память быда. А сейчас – вот скдедоз, все почди и позабыди. Стдашное то здодейство было, стдашное… Апчхи…
– Какое злодейство? – Влада затаила дыхание. – Вы же сказали, что молния, стихия.
– Дет, домовой накликал! – подумав, возразила Федина мама. – Кдуговедть одна в голове. Мне Депатдамент-то наш одно сдово говодил… Сейчас… – Вурдалачка полезла в грязный, почти оторванный карман халата и долго рылась в нем, перебирая мусор и гневно отшвыривая на пол мирно спавших среди мусора тараканов. Потом вытащила обрывок газеты, на котором что-то было накарябано карандашом, и громко, по слогам, прочла: – Компедсация… Вод… Сдихия удадила в дюдей, и нам компедсация. Потому и говодю – они у забода сдояли, а он – на кдыше… – Пробормотав это, мама Феди истерически взвизгнула, обернувшись на сыночка: – Хватит петь, меня это убивает!!! Апчхи…
– Мамуль, не нервничай, привыкнешь, – захихикал Федя, запихивая в пасть целый ворох поганок.
«Вурдалаки сейчас сведут меня с ума», – Влада решила, что с нее хватит, и встала, поставив пакет на стол.
– Федь, вот тебе апельсины. Выздоравливай, а нам уже пора.
– Очень сильно пора! – Гильс встал с табуретки, и та опрокинулась на пол, распугав стаю клопов из-под линолеума.
После затхлого воздуха горяевской квартирки оба не могли надышаться и долго стояли на улице, приходя в себя. Небо над окраиной Москвы вечерело, в окнах вспыхивали синие отсветы от экранов телевизоров, откуда-то доносился визгливый собачий лай.
– Ну что, оно того стоило? – язвительно поинтересовался Гильс. – Много ты выяснила?
– Да, Дильсик, – стараясь выдохнуть из себя побольше затхлого воздуха, фыркнула Влада. – Вот подумай, не пора ли снять с меня свой узел? Я, может быть, каждый день навещать Горяевых буду!
– Не пугай меня, кдасавица, – насмешливо отозвался вампир и быстрыми шагами направился в сторону метро.
Когда Влада ворвалась в общагу, она первым делом бросилась в душ. Да здравствуют шампуни, утята, губки с мочалками и побольше мыла, мыла, мыльной пены, душистой, с перламутровыми пузырками! Только после вылитой на себя второй бутылочки чужого лавандового геля для душа Влада поняла, что после общения с вурдалаками у нее случился приступ истерической гигиены.
Вымыв голову раза три и немного успокоившись, она продолжала прокручивать в голове разговор с Федькиной мамашей. Чудовищный сумбур запутал ее еще больше.
Историю про провалившуюся деревню Горяевку она услышала еще полгода назад, от Фобоса Карловича. Именно он хвалился, что предупреждал о надвигающейся беде, но его не послушали. Но разве может удар молнии превратить людей – в вурдалаков? Мать Феди сказала – злодейство. Что бы это ни было, это случилось почти четырнадцать лет назад. Эта цифра не давала покоя. В тот же год исчезли ее родители, и это странное совпадение могло быть не случайным. Неужели из-за удара молнии Департамент платит вурдалакам компенсацию, а Федьку держат в Универе, несмотря на то что он вообще не учится и торчит восемь лет на одном курсе? Что за солнце, про которое говорила вурдалачка, что за крыша?!
