Дмитрий Емец - Черная-черная простыня (Сборник)

– И у меня никак. Все пропало. Тут ее нет. Все пере... перепропало, – образовав новое слово и даже не заметив этого, сказал Мокренко.

Трагизм в его голосе был куда меньше выражен, чем в прошлый раз – с контролершей, – из чего Филька заключил, что расстроился Петька по-настоящему.

– Пошли отсюда, – тихо сказал Хитров.

Он двинулся к дверям, как вдруг заметил, что Анька, шедшая рядом, отстала и, повернув голову, смотрит в угол мимо стеклянных витрин.

Филька остановился. Сердце у него забилось в странном предощущении того, что сейчас что-то произойдет.

Анька смотрела на неприметный стенд в самом дальнем углу зала, который прежде они не заметили, так как он стоял совсем рядом с пожарным стеклянным шкафом и был принят ими за его часть. Ну разве это не ирония судьбы, что обнаружила его именно она – полуслепая Анька в своих очках-телескопах!

Веревка палача висела на стенде над стеклянной витриной. Это была потемневшая, не очень толстая, но прочная на вид веревка, завязанная каким-то особым жутким узлом, образующим петлю.

Медленно, очень медленно они подошли к веревке, грозно манившей их из своего угла. Филька сглотнул, представив себе, что испытывал человек, которому эта веревка обвивала шею...

– Это она. Давай! Я отвлеку дежурную! – шепнула ему Анька.

Филька кивнул, показывая, что готов. При одной мысли, что ему надо будет сейчас прикоснуться к веревке, на которой когда-то висел удавленник, ладони у него стали липкими.

Иванова обогнула стенд.

– Мы тут поспорили, бывает ли в музеях обеденный перерыв, – услышал Хитров ее громкий голос, обращавшийся к дежурной по залу.

Филька быстро вытащил из-под свитера толстую бельевую веревку, закрученную узлом. Прежде чем прикоснуться к той, что на стенде, он мгновение помедлил – для этого требовалось набраться мужества, тем более что ему почудилось, будто край веревки слегка шевельнулся...

Через минуту подмена была благополучно завершена. Со своим жутким трофеем под мышкой Хитров спустился по лестнице и вышел из музея, шустро прошмыгнув мимо контролерши.

Филькина мама весьма удивилась бы, узнав, что ее пропавшая с балкона бельевая веревка отныне фигурирует как «Реальное орудие совершения казни конца XIX – нач. XX в. Из собрания вещдоков».

Глава 7

ПЕТЛЯ ДЛЯ ТРОИХ

На сковородке в аду каждый печется за себя.

Как-то ночью на балкон к девочке Зиночке опустилась ступа, и в комнату вошла сухая лысая старуха с зелеными губами.

– Я тетка Чума! Я дышу на людей, и они умирают! Теперь пробил твой час! Отвечай, как тебя зовут?

– Очень приятно! А я девочка Зиночка! – вежливо сказала Зиночка.

Услышав это имя, Чума заслонилась обеими ру-ками.

– Девочка Зиночка! Та самая девочка Зиночка, что прогнала Скелета-Душителя! Прикончила Мертвеца-быстрохода и обхитрила Мертвеца-борца! Утопила в болоте Желтого скелета! Я боюсь! – заверещала тетка Чума. От ужаса она дохнула на саму себя и рассыпалась.

– У Кати!.. Мам, да я десять раз тебе уже говорила! Мы поедем к Кате на дачу... Катя, я и еще три девочки. Нет, и мама ее тоже... На одну ночь... Да куда ты позвонишь на дачу? У них там телефона нету, и сотового тоже... Ну все, все, пока, целую! – Положив трубку, Анька глубоко вздохнула.

Битых десять минут она уговаривала маму отпустить ее. Наконец победа была одержана, но какой ценой. Иванова-младшая после беседы с Ивановой-старшей была выжата как мочалка.

– «Катя, я и еще три девочки!» – хихикнул Мокренко. – Слышь, Хитров, ты теперь Катя.

– Запросто: я Катя, а ты «три девочки». В одну тебе никак не уложиться по габаритам. – Филька похлопал Петьку по животу.

– Бедная, бедная моя мама... Знала бы она, кто заявится к ее дочке сегодня в полночь... – пробормотала Анька.

– А твои родители, Филь? Они не проснутся? – спросил Петька.

– Сегодня же суббота. Значит, они уже поехали в деревню. Там банька, а отец завтра на рыбалку пойдет. С нами только прабабушка Надя ночует. Но она так крепко спит, что ее не расшевелишь. К тому же она еще и глухая.

– Полный комплект достоинств, – вставила Анька.

Но этой шутки Филька не оценил. К своей прабабушке он относился трепетно.

– Да, ты совершенно права, Иванова! Полный комплект достоинств! – убежденно сказал он.

Едва оказавшись в своей комнате, Филька поспешил вытряхнуть из-под свитера веревку. Всю дорогу ему чудилось, что она, извиваясь, как змея, старается плотнее прижаться к его туловищу. Даже отделенный от веревки рубашкой, он ощущал ее леденящий холод.

– Положи ее на кровать! Отодвинься – дай глянуть! – стал командовать Петька.

– Ага, на кровать! Держи карман шире! На свою клади, умник! – отталкивая его, огрызнулся Филька.

Растрепанная потемневшая веревка казалась ему омерзительной. Уж где-где, а на своей кровати он не желал ее видеть. И как он только мог нести ее под рубашкой? А с другой стороны, был ли у него выход? Ведь эта веревка – единственное, что защищало от мертвеца. Если она не поможет, то вскоре они сами станут живыми мертвецами, и ржавая отравленная кровь потечет по их жилам, заставляя их вцепляться зубами и отравлять других жителей города.

– Это та самая? – полушепотом спросила Анька. Она не договорила, но Филька понял вопрос верно. Анька спрашивала: та ли это самая веревка, которую нашли на шее у утонувшего палача?

– Скорей всего да.

– Но там же не было на табличке написано, что это та самая веревка. И про палача ничего не было. Может, это веревка другого палача? Или просто веревка, на которой кто-то повесился.

– А вот этого я не знаю, – сказал Филька. – Но все равно другого выхода у нас нет. И потом, мне почему-то кажется, что это она и есть.

Анька быстро подалась вперед. В глазах у нее мелькнул привычный спорщицкий огонек, но сразу же погас. Должно быть, Иванова вовремя сообразила, что для всех будет лучше, если этот спор выиграет Филька.

– Но почему тебе так кажется? Почему? – только и спросила она.

– Потому что я ее нес, – с особым выражением ответил Хитров, не вдаваясь в иные подробности.

– А как мы накинем ее на вашего Красноглазого? – спросил Мокренко. – Лично меня того... не слишком тянет... Может, просто, типа, вывесим ее на дверях, чтобы не совался?

Хитров взглянул на Петьку без особого восхищения:

– Погоди, все не так просто! Нельзя показывать мертвецу веревку. Если палач поймет, что она у нас, раньше времени, то знаешь, чего будет?

– Чего будет?

– Вот и хорошо, что не знаешь: тебе же и лучше. Разорвет ее, сожжет огненным дыханием или просто провернется два раза, обернется в черную простыню и исчезнет, а потом появится, когда мы его не ждем.

– А как же тогда?

– Погоди. Сейчас соображу... – Филька оглядел комнату.

До чего же просто все всегда придумывается в фильмах ужасов – и проваливающиеся стулья, и чаны с кислотой, и тигры, выскакивающие из стенного шкафа, и развешанные на стенах двуручные мечи. Куда как сложнее устроить засаду в трехкомнатной квартире панельного дома, в котором слышно через пол, как чихает сосед сверху.

Но все же Филька придумал. Ведь недаром и отец, и дед, и прадед, и дед прадеда были у него Хитровыми. А такую фамилию, как известно, просто так, за красивые глаза, не дадут.

– Помоги отогнуть ковер! – велел он Петьке.

Ночь медленно наползала на город, нависала над ним тысячами черных и сиреневых стрел. Вначале потемнели и провалились полукруги арок, потом ночные тени поползли по первым этажам домов, и под конец только небо, потухая, еще сопротивлялось немного ночи. Но от темноты до полуночи было еще несколько часов. Время мертвого палача еще не наступило – и он лежал под своим камнем.

Эти несколько часов ожидания, предстоявшие им, были самыми тягостными. Сидеть и ждать, пока земля на могиле провалится и появится длинная фигура, завернутая в черную простыню.

– Как ты думаешь, почему раньше про него ничего не было слышно в городе? – спросила Анька. Филька повернулся к ней и слегка пожал плечами. Они сидели рядом на диване. Мокренко, как беспокойный медведь-топтун, бродил по комнате, не находя себе места. Он то брал какие-то вещи с Филькиного стола, то со вздохом ставил их обратно.

– Про мертвеца? Я много думал об этом. Должно быть, он мог выходить лишь на одну-две ночи в году и не способен был никому причинить вреда, пока...

– Пока ты не взял у него простыню?

– Да, а потом не вернул. Замкнулся какой-то круг. Выполнилось условие, при котором палач вновь мог обрести силу... И во всем виноват я, – сказал Филька.

– Нет, не только ты. И я тоже. Если бы не этот дурацкий спор, ты бы и на кладбище не оказался, – заявила Анька.