Джон Тренейл - Шпионы «Маджонга»
Кайхуэй снова посмотрела на англичанина.
— Ты хочешь, чтобы я вела себя как обычно?
— Да.
— Тогда я лучше пойду и усмирю этих болванов. — Ее губы опустились в грустной улыбке. — Они ведь ожидают, что я вмешаюсь — как обычно.
Она выскочила с веником наружу, и вскоре ей удалось примирить спорщиков. Саймон наблюдал за ней в дверной проем. Когда она вернулась назад, вытирая руки о передник, она мотнула головой в сторону спорящих и сказала:
— Надеюсь, они не получат ее назад без хвоста, а?
— Что?
Кайхуэй ухмыльнулась, на мгновение позабыв все свои страхи.
— Ты что, не знаешь, что ли?
— Нет.
— A-а, ну да! Тогда садись и подожди немного — я принесу тебе поесть.
Она выскочила на кухню и спустя секунду появилась с двумя дымящимися деревянными мисками.
— Садись, садись! Завтрак!
— А как насчет той двери? За ней Джинни, она охраняет кадрового работника и его жену.
Кайхуэй взвесила в уме это последнее осложнение.
— Ладно, давай сначала поедим, — предложила она наконец. — Всему свое время. Садись!
Саймон сел. Кайхуэй уселась напротив и принялся хлебать суп. Между делом она поведала Саймону о старом крестьянском обычае: если муж посылает родителям жены поросенка без хвоста… на третий день после свадьбы… то это значит, что его жена была не девушкой. Ты не знал это?
— Нет. Но я уверен, что в данном случае ничего подобного не произойдет.
— Ха! Как романтично! Но я думаю, что ты прав.
Снаружи доносились обрывки песни, которую затянули мужчины, разводившие огонь. Хотя было еще рано, но маотай уже лился рекой. Утром в понедельник у всех жителей Чаяна будут трещать головы с похмелья. Кайхуэй заметила, как Саймон насмешливо улыбнулся, и резко сказала:
— Я знаю, ты считаешь нас, сычуаньцев, неотесанными, но у нас очень твердые моральные принципы.
— Я никогда и не сомневался в этом.
— Конечно, мы всегда были очень бедны. Очень многих женщин из Сычуани родители просто продают. За хорошую дочь семья получает целую тысячу юаней или даже больше.
— Я уверен, что партия принимает меры по искоренению таких извращений.
— Ха, партия! Еще супа?
— Нет, спасибо. А что с теми за дверью? Может быть, они тоже поели бы?
— Да. Я отнесу им. Подожди.
Когда она вернулась из кухни с тремя мисками на подносе, Саймон постучал в дверь смежной комнаты.
— Джинни, это я!
Он услышал скрип отодвигаемого стула и щелчок открывающейся задвижки. Наконец дверь чуть приоткрылась, и он увидел, что Джинни стоит, одной рукой держась за косяк, в то время как ее револьвер все так же нацелен на Цю.
— Завтрак, — тихо сказал Саймон. — Впусти нас.
Джинни шагнула в сторону, и Кайхуэй протиснулась в дверной проем, но, задев нагруженным подносом о косяк, потеряла равновесие. Цю мгновенно вскочил, умудрившись сделать это вместе с креслом, к которому был привязан, и бросился вперед. То, что произошло потом, отложилось в мозгу у Саймона, как цепь несвязанных между собой моментов: одна рука Цю почему-то свободна, он сумел развязать веревки, связывавшие его ноги… Вот Цю и Джинни в двух метрах друг от друга, вот его ноги снова запутались в веревках. Он покачнулся, чуть не упал. Вот он бросился вперед всем телом вместе с креслом и ударил Джинни головой в живот. Джинни задохнулась от боли, сложилась пополам и выронила оружие.
Цинцин до этого лежала на кровати. Однако, как только ее муж двинулся с места, она вскочила и, когда Джинни уронила револьвер, кинулась к оружию.
Саймон отбросил Кайхуэй с дороги резким ударом локтя. Поднос полетел на пол. Цю навалился на Джинни, прижав ее к полу своим телом и привязанным креслом. Его голова оказалась всего в нескольких сантиметрах от ступни Саймона. Англичанин нанес сильный удар ногой по голове Цю, и тот закричал.
Краем глаза Саймон увидел, что Цинцин завладела оружием. Не размышляя он бросился к Цю и Джинни, схватил китайца за свободную руку и завел ее за подлокотник кресла. Цю застонал. Саймон рывком вздернул кресло вверх.
— А теперь, — пропыхтел он, — положи оружие, Цинцин.
Цинцин поняла, что иностранец использует ее мужа как щит, и начала медленно опускать револьвер.
— Ты, дура! — заорал Цю. — Стреляй в женщину… стреляй в Линьхуа!
Испуганные глаза Цинцин метнулись к лежавшей Джинни. Она тупо навела на соседку ствол револьвера. За мгновения, потребовавшиеся ей, чтобы осознать приказ и начать выполнять его, Саймон успел изо всех сил пихнуть кресло вместе с Цю в сторону Цинцин. Цю врезался в жену, и они вместе полетели на пол. Саймон нагнулся, чтобы выхватить револьвер из слабой руки Цинцин, и увидел, что Цю потерял сознание. У него на темени начало расплываться большое пурпурно-красное пятно. Такой хлипкий и тщедушный, Цю напомнил Саймону сломанную детскую куклу.
— С тобой все в порядке? — спросил он Джинни, помогая ей встать.
— Да. Немного ушиблась, вот и все.
— Тогда займемся уборкой. Я принесу тряпку. Держи револьвер.
И тут он увидел, что Кайхуэй со стоном встает на ноги.
— Тебе больно? — спросил он ее.
— Не очень. — Она попыталась стряхнуть еду со своего передника, но оставила это бесполезное занятие.
— Я побежала за супом, Саймон Юнг.
Он улыбнулся.
— Там его еще хватит, я уверен.
Когда Саймон вернулся с тряпкой, Цю уже начал приходить в себя. Он тихо застонал. Англичанин развязал его и помог ему сесть прямо. Поняв, что Цю еще не может передвигаться самостоятельно, он отнес его на кровать. Китаец открыл глаза.
— Что случилось? — прохрипел он.
— Ты свалял дурака, — отрезал Саймон.
Он повернулся к Цинцин, которая рухнула в кресло. Это она умудрилась частично отвязать своего мужа.
— Пожалуйста, не делай больше глупостей, — сказал Саймон по-китайски. — Ты не привыкла обращаться с оружием. Единственный человек, которому грозила опасность получить пулю, был твой муж. Помни это!
Цю попытался сесть. После пары неудачных попыток ему это удалось. Он осторожно пошевелил правой рукой, словно проверяя, не сломана ли она.
— Ты ужасно выглядишь, — сказал Саймон. — Не хочешь супа?
Цю покачал головой.
— Хочешь воды?
— Нет. Оставь меня одного.
— Я оставлю тебя одного на столько, на сколько ты этого заслуживаешь.
Цю злобно усмехнулся.
— Ты теряешь время. Скоро здесь будут солдаты. Тебя арестуют. Ты будешь расстрелян. — Он злобно посмотрел на Кайхуэй, которая снова появилась в комнате. — В этой деревне будет расстрелян каждый десятый. Каждый десятый!
Под его испепеляющим взглядом Кайхуэй съежилась и поникла.
— Не слушай его, — перебил его Саймон. — Он бредит.
Но он видел, что Кайхуэй отнюдь не уверена в этом.
Он отвел женщину в сторону и тихо спросил:
— Когда свадьба?
Он был вынужден повторить свой вопрос, прежде чем она собралась с мыслями, чтобы ответить:
— Свадьба?.. Там… не будет никакой церемонии. Бумаги ведь подписаны несколько недель назад. Их заверил секретарь райкома партии… — Она с трудом сглотнула, пытаясь подавить слезы. — Праздник начнется в полдень.
— Значит, мы должны протянуть до этого момента, чтобы никто ничего не заподозрил.
Кайхуэй только кивнула, зная, что не способна сейчас говорить. Саймон отпустил ее руку и повернулся к Цю.
— Больше никаких подвигов, Цю Цяньвэй! Тебе не надо демонстрировать свою храбрость. — Он повысил голос. — Мы будем ждать здесь. Все мы, кроме Кайхуэй, останемся в этой комнате. Окно будет оставаться закрытым, занавеска будет задернута.
Цинцин начала было протестовать, но он повернулся к ней с искаженным от гнева лицом.
— Хватит! — закричал он. — Ты сделаешь все, что я сказал!
Сразу после одиннадцати часов утра в дверь забарабанили.
В комнате Цю стояла почти невыносимая жара. Все истекали потом. Саймон боролся со сном. Услышав стук, он быстро встал и прильнул ухом к двери. В соседней комнате раздавался голос Кайхуэй. Судя по всему, она пыталась сдержать натиск крестьян. Вдруг ее голос поднялся почти до крика, а затем мгновенно стих. Дверь распахнулась, больно ударив Саймона по макушке, и в ту же секунду он оказался лицом к лицу с враждебно глядевшим на него Вэйдуном — старостой деревни. За его спиной теснилась большая толпа крестьян.
Некоторое время, пока до Вэйдуна доходило, что все обстоит не совсем так, как должно быть, он молчал. Цю и его жена сидели рядом на кровати. Жена иностранца поместилась на стуле напротив них, держа наведенный револьвер. Расширившиеся глаза Вэйдуна сначала увидели револьвер, потом кровоподтек у Цю на темени, и наконец староста осознал, что произошла сногсшибательная перемена ролей.
— Что здесь происходит? — прорычал он.
