Джон Гришем - Камера
– Это семья погибших мальчиков?
– Да. Ну и, конечно, Линкольны.
– Кто такие Линкольны?
– Долгая история. Тоже жертвы.
– Хорошо, Сэм, хорошо. Тебе необходимо очистить душу.
– Чтобы ее очистить, нужны годы, святой отец.
– Много на твоей совести?
Сэм поставил стакан на стол, медленно потер ладони. В глазах Гриффина светились доброта и понимание.
– Что, если так?
– Человеческих жизней? Кэйхолл кивнул.
– Убиенных тобой людей? Второй кивок.
Гриффин сделал глубокий вдох, задумался.
– Что ж, Сэм, откровенно говоря, я бы не хотел умереть, не исповедавшись, не испросив у Бога прощения. Так сколько же их?
Кэйхолл сполз со стола, обул резиновые тапочки, закурил и принялся расхаживать по “гостиной”. Священник чуть повернулся вместе со стулом.
– Джо Линкольн. Письмо семье я уже отправил.
– Ты убил его?
– Да. Он был афроамериканцем, жил на моей земле. Произошло это, наверное, в пятидесятом. С тех пор меня не переставала мучить совесть. – Сэм остановился, опустил голову. – А потом, много лет спустя, двое белых мужчин убили на похоронах моего отца. Какое-то время они провели в тюрьме, и когда вышли, мы с братьями их уже ждали. Прикончили обоих, о чем я ничуть не сожалею. Все в округе считали их настоящей мразью, к тому же они лишили жизни отца.
– Убийство никогда не было делом праведным, Сэм. Сейчас ты борешься против того, чтобы именем закона убили тебя.
– Это я понимаю.
– А полиция вас не задержала?
– Нет. Шериф что-то подозревал, но доказать ничего не мог. Мы вели себя очень осторожно. Да и кто они были? Отбросы.
– Пусть так, и все же вам нет оправдания.
– Знаю. Я привык думать, что те двое получили по заслугам – до того, как попал сюда. На Скамье же человек меняется и понимает: единственная ценность – это жизнь. Теперь мне жаль парней. Искренне жаль.
– Ты сказал все?
Считая шаги, Кэйхолл прошелся по “гостиной” и замер возле стола. Гриффин ждал. Время остановилось.
– Была еще парочка. Давно. Тоже суд Линча, – выговорил Сэм, избегая встречаться взглядом с собеседником.
– Парочка?
– Не уверен. Может быть, трое. Да, точно, трое. Но первого убили, когда мне исполнилось лет десять, я сидел в кустах и смотрел. Всем заправлял отец, член Клана, а мы с братом Альбертом прокрались за его спиной в лес и наблюдали. Наверное, это не считается?
– Нет.
Плечи Сэма поникли, голос снизился почти до шепота:
– Второго вздернула на сук толпа, годами пятью позже. Я стоял рядом. Какой-то черномазый, простите, падре, афроамериканец изнасиловал местную девчонку. Во всяком случае, бедняжка всем повторяла, что он ее изнасиловал. Репутация у нее была так себе, а два года спустя она родила дочь цвета кофе с молоком. Кто знает? В общем, потаскушка ткнула пальцем, и толпа линчевала обидчика. На мне лежит такая же вина, как и на остальных.
– Господь простит ее, Сэм.
– Точно?
– Поверь мне.
– Сколько же Он в состоянии простить?
– Все. Если ты действительно раскаиваешься, то дощица, где перечислены все твои грехи, станет чистой. Так записано в Библии.
– Слишком уж это хорошо, чтобы быть правдой.
– Ну а третий? Кэйхолл покачал головой:
– Не могу, святой отец. Не могу.
– Ты не обязан говорить мне, Сэм. Скажи Богу.
– Вряд ли у меня хватит сил рассказать об этом хоть кому-то.
– Хватит, хватит. Прикрой ночью глаза и поведай Ему без утайки. Господь милостив. Он простит тебя.
– Что-то здесь не так. Убиваешь человека, и Господь тут же прощает тебя? Так просто?
– Не так. Сначала ты должен раскаяться.
– Я раскаиваюсь. Клянусь.
– Прощая, Всевышний забывает о твоих грехах, Сэм, но люди – люди их помнят. Мы в ответе перед Господом и перед законами, установленными нами. Создатель отпускает тебе грехи, однако за них полагается и земная кара. Правительство…
– К черту правительство! Мне в любом случае осталось совсем немного.
– Вот и давай подготовимся.
Кэйхолл вновь опустился на краешек стола, почти вплотную к Гриффину.
– Будьте поблизости, падре. Мне понадобится ваша помощь. В душе много чего накопилось, разом не избавишься. Нужно время.
– Если ты и в самом деле готов, то сможешь, Сэм. Сэм похлопал священника по колену:
– Поблизости, святой отец. Договорились?
ГЛАВА 44
Когда Адам ступил в “гостиную”, в ней плавали клочья сизого табачного дыма. Глубоко затягиваясь сигаретой, дед читал заметку о себе в воскресном выпуске газеты. На столе стояли три пустых стакана из-под кофе, валялась скомканная фольга от пирожного.
– Устроился как дома, а? – спросил Адам, окидывая взглядом беспорядок.
– Ага. Торчу здесь с утра. – Принимаешь гостей?
– Я не стал бы называть их гостями. День начался с Наджента, что, сам понимаешь, мало способствует бодрости духа. Заглянул капеллан – узнать, сколько времени я провожу в молитвах. По-моему, уходил он несколько разочарованным. Потом был врач, ему требовалось удостовериться, что состояние моего здоровья позволяет властям штата убить меня. Чуть позже ненадолго наведался братец Донни. В самом деле, Адам, встреться, поговори с ним. Ты принес мне хорошую новость?
Адам опустился на стул.
– Нет. Со вчерашнего дня ничего не изменилось. Судьи отдыхают.
– А они в курсе, что у меня выходных нет? Что часы тикают и в субботу, и в воскресенье?
– Может быть, как раз в эту минуту судьи рассматривают мои апелляции.
– Может. Если только как раз в эту минуту они не сидят с пивными кружками вокруг гриля, где поджариваются свиные ребрышки. Согласен?
– Вполне реальная возможность. О чем пишет пресса?
– Пересказывает бредни о бесчеловечных преступлениях Сэма Кэйхолла, анализирует комментарии губернатора. Информации – ноль. Зато сколько эмоций!
– Твое имя сейчас у всех на устах, Сэм. Уэндалл Шерман и его издатель предлагают уже сто пятьдесят тысяч, но решение необходимо принять до шести вечера. Уэндалл в Мемфисе, сидит наготове с диктофонами. Уверяет, что ему потребуется не менее двух дней.
– Отлично. Как, по-твоему, я должен распорядиться этими деньгами?
– Оставишь любимым внукам.
– Ты это серьезно? Берешься их потратить? Если так, вези его сюда.
– Оставь. Я шучу. Твои деньги не нужны ни Кармен, ни мне. Совесть не позволит ими воспользоваться.
– Слава Богу. Мне бы очень не хотелось в течение двух последних суток болтать о своем славном прошлом с каким-то незнакомцем, будь он даже набит банкнотами по самую макушку. Кому, к дьяволу, интересна моя биография?
– Я взял на себя смелость отказать Уэндаллу.
– Хвалю.
Сэм встал, прошелся по “гостиной”. Адам устроился на уголке стола, взял газету и раскрыл спортивное приложение.
– Знаешь, я буду рад, когда это все закончится, – сказал Кэйхолл, подтверждая свои слова энергичным взмахом руки. – Надоело ждать. Хорошо бы прямо сегодня вечером. – Голос деда стал выше, в нем слышалось явное раздражение.
Адам сложил газету.
– Мы должны выиграть, Сэм, уверяю тебя.
– Выиграть что? Отсрочку? Надо же! Что она даст? Еще жалких шесть месяцев? Год? Ты понимаешь, что это значит? Да лишь то, что нам придется пройти через пытку еще раз. Я опять начну считать дни и шаги, перестану спать по ночам, примусь выстраивать новую стратегию. Опять буду слушать тошнотворные рассуждения Наджента и откормленной дуры-психички, шептаться с Гриффином, терпеть снисходительность охраны. – Напротив стола Сэм остановился, в его повлажневших глазах сверкала ярость. – У меня больше нет сил, Адам! Слушай! Слушай! Это хуже, чем смерть.
– Мы не можем все бросить, Сэм.
– Мы? Кто – мы? Накачать газом готовятся меня – не тебя. В случае отсрочки ты оправишься назад в Чикаго. Станешь героем – еще бы, ведь ты спас жизнь своего клиента. Твой портрет украсит обложку “Адвокатского вестника” – или что вы там, модные юристы, читаете? Новая звезда, взошедшая, над Миссисипи. Вытащил с того света собственного деда, отъявленного расиста, между прочим! А я пойду к себе в клетку – ставить крестики в календаре. – Сэм швырнул окурок на пол и схватил Адама за плечи. – Взгляни на меня, внучек! Повторения не будет. Я требую, чтобы ты остановился. Брось! Сообщи судьям: я отзываю все ходатайства. Позволь старику умереть с достоинством.
Руки Кэйхолла тряслись, дыхание стало прерывистым. Внук смотрел в его усталые голубые глаза. По серой щеке скатилась слеза и исчезла в седой бороде.
Адам впервые ощутил исходивший от деда запах застарелого, въевшегося в кожу пота и табачного перегара. Странно, но тяжелый аромат не казался отвратительным, как было бы, если бы источником его являлся человек, который имеет неограниченный доступ к хорошему мылу, горячей воде и дорогим деодорантам. Через мгновение Адам перестал замечать этот запах.
– Но я не хочу, чтобы ты умирал, Сэм.
– Почему?
– Я ведь только что нашел тебя. Ты – мой дед. Хватка Сэма ослабла, он сделал шаг назад.
