Грег Айлс - Кровная связь
– Думаю, мы только что доказали, что подавленные воспоминания все-таки существуют, – бормочу я.
Вместо того чтобы вслепую шарить в мешке рукой, я осторожно вываливаю его содержимое на пол. Первым выпадает журнал. Это «Плейбой». Он датирован семидесятым годом, и с обложки улыбается роскошная красавица, избранная «Девушкой года». На меня накатывает волна невыразимого облегчения.
– Должно быть, именно на нее он смотрел в моем сне.
– Что? – переспрашивает Майкл. – Ты ни словом не обмолвилась о журнале «Плейбой».
– Ерунда. Это хороший знак.
– Почему?
– Потому что это нормально.
– Ага. Понимаю.
Вслед за журналом на пол падает миниатюрный фотоальбом для моментальных снимков, и горло у меня перехватывает судорога. Потом я вижу альбом для рисования, о котором упоминала Луиза. Дальше идет небольшая пачка конвертов, перетянутая желтой лентой, за которой следует кипа карт, некоторые из них закатаны в пластик. Самый верхний конверт в пачке адресован Люку Ферри, а в качестве отправителя указан Мальмезон. Погашенная марка датирована шестьдесят девятым годом. Рядом на пол приземляется нашивка в виде щита. На ней вышита голова орла, над которой нарисована винтовка с оптическим прицелом и надписью «Снайпер» желтыми нитками вверху.
– Сто первая воздушно-десантная дивизия, – говорит Майкл.
– Что?
– Орел. «Визжащий орел», так называли сто первую дивизию. Я часто видел эту эмблему в мини-сериале «Братья по крови», который показывали по «Хоум бокс офис». Твой отец служил в воздушно-десантных войсках?
– Да. Я узнала об этом совсем недавно.
Майкл листает «Плейбой», а я перебираю пачку писем. Почти все это письма матери к отцу. Некоторые отправлены из Натчеса, но большинство написаны в университете Миссисипи, и на них стоит штамп почтового отделения «Старый Мис». Моя мать поступила в университет, когда папа служил в армии, но не успела закончить и одного курса, как его ранили.
– Нравится? – интересуюсь я у Майкла, который по-прежнему не выпускает из рук «Плейбой».
– Интересно. Все такое древнее, особенно камеры и машины.
– Ну да, можно подумать, как раз на них ты и смотришь.
– Знаешь, я должен признать, что Лола Фалана выглядит совсем недурно.
– Лола Фалана – чернокожая, правильно?
– М-м-м…
Он показывает мне разворот журнала. Я вижу невысокую, отлично сложенную девушку с прической в стиле «афро», которая скачет на лошади.
Снова стянув конверты желтой лентой, я бросаю взгляд на полусгнившие сливы, тоже из вещмешка. Высохшие, сморщенные и черные, они отдаленно напоминают ягоды, которые я могла бы принести домой после детской игры «кошелек или жизнь» в те времена, когда сладости для Хэллоуина еще не продавались в магазинах. Пожалуй, теперь следует внимательно рассмотреть альбом с фотографиями, но я к этому еще не готова. Отложив его в сторону, я бездумно перебираю карты. На верхней представлен участок границы между Вьетнамом и Камбоджей к востоку от Сайгона. На другой изображена какая-то долина под названием А Шау Вэлли. На карте видны сделанные от руки пометки с английскими названиями: «Орлиное гнездо», «Берхтесгаден», «Куррахи», «Холм гамбургеров». Рядом с некоторыми названиями небрежно нацарапаны отметки высоты: «Высота Перри» – 639, «Высота Хоптаун» – 760, «Орлиное гнездо» – 1.487. Под английскими названиями видны печатные буквы другого языка: Донг Со, Але Нинх, Рао Лао. У меня такое чувство, что на этих высотах погибло много американских парней, причем они не должны были там находиться. Ну конечно: внимательно изучив карту, я понимаю, что смотрю на участок границы между Вьетнамом и Лаосом.
– Боже мой! – восклицает Майкл, показывая мне разворот «Плейбоя». – Интервью с Крошкой Тимом. И статья, написанная Нельсоном Альгреном. Фантастика! Знаешь, может быть, твой отец и купил этот журнал как раз из-за этих статей.
– Спасибо, ты очень мне помог.
– Извини. Я думал, ты хочешь сначала увидеть все сама, прежде чем показывать мне.
– Ты прав. Прости меня.
Итак, мне осталось просмотреть альбом для рисования и фотоальбом. Я уже собираюсь взяться за фотографии, когда Майкл снова окликает меня, но таким голосом, какого я еще не слышала раньше.
– Кэт?
Я поднимаю голову и вижу, что лицо его покрылось смертельной бледностью.
– Что такое?
Он качает головой, потом протягивает мне журнал. Между двумя страницами засунуты три фотографии. На каждой из них снят ребенок, каждый раз другой. На первых двух я вижу мальчиков в возрасте шести или семи лет. На третьей фотографии запечатлена темноволосая девчушка лет примерно пяти.
Все дети обнажены.
– Это ты? – спрашивает Майкл.
В глазах у меня стоят слезы.
– Нет.
Один из мальчуганов и не подозревает, что его снимают, зато второй явно испуган. Он держит свой крошечный пенис так, словно собирается помочиться, но я буквально вижу оставшегося за кадром мужчину, который приказывает ребенку трогать себя.
Желудок у меня подступает к горлу. Я хочу вернуть его на место, но не могу. Уронив журнал на пол, я вскакиваю, бегу в угол, и меня выворачивает наизнанку. Выпрямившись и глотая воздух широко открытым ртом, я отплевываюсь и вдруг чувствую, как что-то касается моей руки.
Я мгновенно разворачиваюсь и изо всей силы бью Майкла в лицо.
Он удивленно моргает, но не делает попытки защититься. Я отвожу руку назад, чтобы нанести новый удар, но тут что-то смыкается вокруг моего запястья, и мой кулак останавливается на полпути.
Это рука Майкла.
– Кэт? – негромко и мягко окликает он. – Это я, Майкл.
Из груди у меня вырывается душераздирающий крик. Он рождается где-то глубоко внутри, ниже диафрагмы. Если бы мой кулак попал в лицо Майклу, то непременно сопровождался бы таким криком. Меня охватывают ярость, унижение и еще что-то, чему я даже не могу подобрать названия. Когда крик наконец стихает, моя рука все еще дрожит примерно в дюйме от его лица.
– Думаю, нам пора сматываться, – говорит Майкл. – Мы можем поговорить обо всем у меня дома.
Я не отвечаю.
– Я понесу вещмешок. Мы должны забрать его с собой.
Майкл с силой отводит мою руку и опускает ее. Затем приседает, складывает разбросанные вещи в вещмешок, обнимает меня за талию и ведет между скульптурами к двери амбара.
Я замираю на месте.
С потолочной балки надо мной свисает скульптура, которой я не заметила, когда входила сюда. Ее закрывал от меня пол чердака. Но сейчас я вижу ее вполне отчетливо. Это повешенный. Стилизованный, ясное дело, но тем не менее именно повешенный мужчина и никто иной. Сработанный в натуральную величину и уродливый, как сама смерть. Лицо являет собой ту же анонимную овальную маску, что и статуя в доме Луизы, а вот тело вылеплено со всей тщательностью. Сначала я думаю, что это самоубийца, но у скульптуры какой-то официальный вид. Как если бы мужчину повесили за какое-то преступление. Стальная веревка безупречно прямой линией поднимается от его шеи кверху, где обрывается крюком, за который тело можно подвесить где угодно.
– Этой скульптуры я никогда раньше не видела. А мне казалось, я видела все его работы.
Нет, – возражает голос у меня в голове. – Тех скульптур, что стоят в доме Луизы, ты тоже никогда не видела.
– Это совсем другое дело, – говорю я.
Неужели? Совершенно очевидно, что отец делал многое, о чем ты не имеешь представления. Или не помнишь…
– Кэт? – спрашивает Майкл. – Ты разговариваешь со мной?
– Что?
– Пойдем. Крик был очень громким.
Он тащит меня к двери, а я все никак не могу оторвать глаз от скульптуры повешенного.
Глава сорок девятая
Пока Майкл тащит меня по лесу в сторону Бруквуда, я неотступно думаю об отце, о том, как в моем сне он ходил по воде. Проснувшись, я была твердо уверена, что он хотел мне что-то сказать. Помочь. Поведать тайную правду о его жизни и моей. Но, возможно, я ошибалась. Может быть, он хотел извиниться за что-то. Не в буквальном смысле, разумеется. Я знаю, что он не может со мной общаться из царства мертвых или где он там пребывает. Это всего лишь мое подсознание создает образы. Но тем не менее…
– Я прошу прощения за то, что сорвалась, – бормочу я. – Тебе необязательно со мной оставаться.
– Не говори глупостей, – отвечает Майкл. – Сейчас тебе нельзя быть одной.
Такое впечатление, что мы никогда не доберемся до Бруквуда. Ноги у меня словно налились свинцом, и влажность, висящая в воздухе, не позволяет экстрагировать кислород для дыхания.
– Мне нужно поговорить с матерью.
– Зачем?
– После отца она моя ближайшая родственница. Не думаю, что смогу получить разрешение на эксгумацию без ее согласия.
– Кэт, ты только взглянула на три полароидных снимка и скульптуру и то едва не сорвалась с катушек. А теперь заявляешь, что хочешь посмотреть на тело своего отца? После того как оно разлагалось в течение двадцати лет?
