Эдди Шах - Оборотни
Это заняло пять минут; к счастью, они не очень усердствовали, ограничившись внешним осмотром. Эдем вылез на разведку. Убедившись, что они не оставили часовых, возвратился назад, в ящик.
— Мне это нравится, — сказала она, прижимаясь к нему в тесном пространстве. — Хорошее место для нашего медового месяца.
— Я в самом деле вожу вас по самым лучшим местам.
Он поморщился от боли, когда она немного расслабилась, приподнялась над своим страхом.
— Нам долго придется здесь оставаться?
— Пока не стемнеет.
— Значит, всю остальную часть дня.
— До четырех. Если до этого не представится возможность.
— Есть идеи, как нам провести это время?
— Постараемся что-нибудь придумать.
Она услышала его короткий смешок.
— Прежде всего, следовало бы подумать, как выбраться отсюда, — сказал он.
— Вы же знаете нас, не очень молодых женщин. Как только мы находим что-нибудь, мы хотим… — Она старалась шуткой отделаться от своего действительно возраставшего желания. — Особенно если мы собираемся провести следующие восемь или девять часов в небольшом укромном местечке вроде этого. А как ваша боль?
— Буду держаться. А вы?
— Бог его знает! Напугана. Но довольна, что с вами, хотя и в какой-то коробке для обуви. Интересуюсь, что будет дальше.
— Я не причиню вам особого неудобства. Если вы будете немного осторожны…
— Буду осторожна, — мягко шепнула она ему на ухо, прежде чем начать пощипывать его мочку. — Разве это не достаточно осторожно? — спросила она через некоторое время, когда ее рука скользнула по его затвердению.
Он усмехнулся ей в темноте и начал целовать, осторожно и нежно потирая ее опухшие губы, постепенно внедряясь языком в полость ее рта.
Это было трудно, но не труднее, чем для пары юнцов на заднем сиденье «мини-майнор», которые после всего пишут свои имена на ветровом стекле. Эдем и Билли. Вечные тинэйджеры, влюбленные в зубах у смерти.
Они стали медленно раздеваться. Эдем медленнее, чем Билли, из-за своих ноющих ран. Она помогла ему снять плащ и рубашку, ее белье уже лежало рядом.
Поцеловав его, она спросила:
— Хотите, чтобы я помогла с ботинками?
— Ботинки останутся на мне, — прошептал он.
— Но вы же не можете…
— Могу. На случай, если нас прервут. Я не хочу быть пойманным.
— Со спущенными штанами! — захихикала она.
— Вы принимаете ситуацию всерьез или нет?
— Конечно, принимаю. Мы в коробке, где нам трудно даже двигаться, в темноте, в морозно-холодном ангаре, милые ребята рыщут в поисках нас, чтобы убить на месте, нас уже пытали, а мы сейчас пытаемся заниматься любовью, не снимая с ног грязные ботинки. И я полагаю, что на меня теперь давит ваш пенис, а не одного из тех ребят. Конечно же, я принимаю это всерьез, крутой парень.
— Хорошо. Я просто хотел убедиться в этом. — Он рассмеялся, взял ее руку, чтобы она погладила его затвердение. — Я хочу, чтобы вы знали, что и я серьезен.
— Я так и думаю. Ой, у вас же нет «молнии». Пуговицы. Мне никогда при этом не приходилось иметь дело с пуговицами.
— Справитесь?
— О да! Я проникну туда, даже если мне придется прокладывать путь динамитом.
— Не нужно. Это вызывает слезы на моих глазах.
Он опустил руку и помог ей снять трусики.
— Крутые парни не плачут.
Когда они, полураздетые, были готовы, он бережно подтянул ее на себя. Это было почти невозможно при ограниченном пространстве ящика, но они справились. Она лежала на нем, чуть раздвинув ноги, и когда целовала нежно его лицо, он вошел в нее. Потом имело значение лишь то, что они были вместе.
В темноте у нее не вызывало озабоченности ее тело, складки и пятна, которые покрывали ее кожу. В темноте она была навсегда вечно молодой, распоряжаясь тем, что имела, и радостно отдавая это другому. Ему же вовсе не требовалась темнота, чтобы знать, что она прекрасна.
Они мало двигались, просто ощущали друг друга в темноте, позволяя своим чувствам выражаться любовью. Она начала стонать, и он прикрыл ей рот ладонью, чтобы успокоить. Так они и занимались любовью, почти не двигаясь, но все ощущая, пока силы их не оставили и они не погрузились в чуткий сон.
Билли проснулась внезапно, ее левая рука была придавлена его плечом. Ее обожгла острая боль, когда она попыталась вытащить руку из-под него.
— Покалывает, как булавками? — спросил он.
— Ой! — пожаловалась она, так как боль не проходила.
— Делайте ею вращательные движения. Это единственный способ.
— Знаю, знаю. — Она делала так, как он ей сказал, но прошла целая минута, прежде чем боль стала ослабевать. — Что же теперь? — спросила она, все еще покачивая рукой то вверх, то вниз.
— Одеваться.
— Смешно. — Она улыбалась, пока приводила в порядок себя и помогала одеваться ему. — Сколько же нам еще ждать? — спросила она наконец.
— Шесть часов.
— Вы, как всегда, не спали, крутой парень?
— Нет.
— Как же мы просидим здесь еще шесть часов?
— Приходилось сидеть в худших местах, и подольше. — Он чувствовал ее возраставшее раздражение и понимал, что причиной тому — невозможность что-либо сделать. Она представила себя в образе декоративной утки, выставленной в охотничьем магазине. — Что бы они ни собирались делать, Волосатый сказал, что они сегодня уезжают. — Настало время подключить к работе ее серое вещество, занятое исключительно беспокойством по поводу колик в животе.
— Волосатый?
— Кудрявый блондин. Тот парень, который так наслаждался своей работой.
— Каас.
— Это его имя?
— Так его называл один из этих типов.
— Я не слышал.
— По крайней мере, и я на что-то сгодилась. А вы не думаете, что они снова придут сюда и все обыщут?
— Возможно.
— Зачем же тогда оставаться здесь до темноты?
— В другом месте они найдут нас быстрее.
— По-видимому, они запланировали что-то очень важное.
— Волосатый же сказал, что Тиргартен не будет вечно ждать.
— Когда сказал?
— Перед самым нашим бегством.
— Это в Берлине.
— Я расслышал только название. Что оно означает?
— Парк. Центральный парк. Посреди Берлина. Не нужно больших усилий, чтобы догадаться, куда они едут.
По просьбе Эдема Билли рассказала все, что она знала о Тиргартене. Знала она немного: большой парк, который сильно бомбили во время войны, а после войны все его деревья были срублены берлинцами на топливо. Еще она знала, что этот парк простирается до самой стены, которая перерезала город.
Ей припомнилось, что там находилось огромное японское посольство и что Гитлер проводил в этом парке самые крупные празднества. В середине его расположена Колонна Победы, которая частично отлита из стволов пушек времен франко-прусской войны.
— Интересный материал, не правда ли? Но как он нам поможет выбраться отсюда?
Какой-то приглушенный шум в отдалении встревожил их.
Он прижал ее к себе, а затем потянулся к своему «ХК-54», чтобы при необходимости быстро им воспользоваться.
Шум продолжался, но все еще в отдалении. Время от времени раздавались чьи-то крики, но разобрать слова не было никакой возможности.
— А что, если они… — спросила она, встревожившись приближением звуков.
— Это маловероятно. У них не будет времени обыскивать каждый ящик. С нами все будет в порядке. — Он успокоил ее. Но лежавший с ним рядом «ХК-54» был заряжен и изготовлен к стрельбе.
Преследователи так и не зашли туда, какое-то время они еще были в безопасности в этой потаенной дыре. Звуки вообще исчезли. В ангаре опять воцарилась тишина.
Минут через двадцать Эдем высвободился из своего тесного укрытия и стал осторожно пробираться к двери, через которую они вошли. Достигнув двери, он прислушался, все ли спокойно снаружи, а затем повернул ручку и слегка приоткрыл дверь.
У второго ангара кипела работа.
К началу взлетно-посадочной полосы, охраняемой вооруженными штурмовиками, были выведены два вертолета «Джетрейнджер». Рядом стояли реактивный самолет «Ситейшн», один из двухмоторных «Пайперов» и одномоторная «Сессна». Бензозаправщик только что обслужил второй вертолет и теперь отъезжал от выстроенных самолетов, а на дороге уже появились два джипа и черный «мерседес», выехавшие из главного комплекса. Они остановились недалеко от авиагруппы.
Волосатый, сидевший в первом джипе, выскочил из него и прошел назад к черному «мерседесу». Его спутники в джипе последовали за ним, вытянувшись в цепочку в качестве почетного караула для пассажиров в машине. При этом они были не в военной форме, а в гражданских костюмах и пальто.
Волосатый наклонился и открыл заднюю дверцу «мерседеса».
Эдем узнал первого вышедшего из нее. Это был начальник Волосатого, мерзавец, который пинал его в комнате перед тем, как его повели на пытки. Он видел, как встречавшие приветствовали мерзавца, а затем он сам повернулся, приветствуя выход следующего пассажира.
