Бернар Миньер - Лед
— Черт побери, что они там возятся? — спросил он, вернувшись в маленький зал с пластиковыми стульями, где терпеливо ждала остальная бригада.
Диана закрыла за собой дверь и прислонилась к ней с отчаянно бьющимся сердцем.
Комнату озарял тот же голубовато-серый свет, что освещал накануне кабинет Ксавье. Одуряюще пахло духами. Диана их узнала: «Лолита Лампика». На гладкой поверхности стола стоял флакон, отражая бледный свет, льющийся в окно.
С чего начать?
Как и в кабинете Ксавье, здесь было полно классеров с документами, но Диана инстинктивно решила прежде всего осмотреть стол.
Ни один ящик не был заперт. Чтобы лучше видеть их содержимое, она зажгла лампу и обнаружила на бюваре любопытный предмет. Там лежала золотая саламандра, украшенная драгоценными камнями: рубинами, сапфирами, изумрудами. Вещичка находилась на самом виду и, очевидно, служила пресс-папье. Судя по внешнему виду отливки, это была просто позолота, а камни — стразы. Диана начала изучать содержимое ящиков и один за другим открывать разноцветные классеры. Все бумаги касались работы старшей сестры в институте. Заметки, счета, отчеты, назначения… Ничего особенного. По крайней мере в первых двух ящиках.
На дне третьего лежала картонная папка. Вырезки из газет. Все статьи об убийствах в долине. Лиза Ферней скрупулезно собирала все, что публиковалось на эту тему.
Простое любопытство или что-то иное?
В щели под дверью завыл ветер, и Диана на миг прекратила поиски. За стенами начиналась буря. По телу Дианы прошла дрожь, и она снова принялась за работу.
Классеры с металлическими скобками. Те же досье, что и в кабинете Ксавье… Перебирая их один за другим, Диана говорила себе, что даром тратит время. Она не находила ничего интересного, потому что нечего было искать. Какой же идиот оставит в письменном столе следы собственных преступлений?
Пробежав по документам, ее взгляд снова остановился на саламандре. В свете лампы камни сверкали разными цветами. Диана плохо разбиралась в минералах, но имитация была просто великолепная.
Она вгляделась в статуэтку. А вдруг камни настоящие?
Если и так, что это могло ей сказать о старшей медсестре? С одной стороны, ее авторитет и власть в институте так велики, что никто не осмеливается заглянуть к ней в кабинет. С другой — ее любовник, наверное, богатый человек. Если украшение настоящее, то оно стоит целое состояние.
Диана обдумала обе позиции, и инстинкт подсказал ей, что в ее руки попало нечто интересное.
Два представителя инспекции жандармерии явились в штатском, их лица были настолько невыразительны, что казались восковыми масками. Они обменялись с Кати д’Юмьер и Конфьяном короткими рукопожатиями и потребовали, чтобы им дали возможность допросить капитана Циглер без свидетелей. Сервас хотел запротестовать, но д’Юмьер его опередила и немедленно удовлетворила требования инспекторов. Прошло около получаса, прежде чем дверь комнаты, где находилась Циглер, снова открылась.
— Теперь моя очередь допросить капитана Циглер с глазу на глаз, — заявил Сервас. — Я много времени не займу. Потом сравним наши точки зрения.
Кати д’Юмьер повернулась к нему, видимо собираясь что-то сказать, но встретилась с ним глазами и промолчала.
Однако один инспектор оживился.
— Представителя жандармерии не может один на один допрашивать…
— Вам дали время, правда? — Прокурор подняла руку, не дав ему договорить. — У вас десять минут, Мартен, и ни секунды больше. После этого допрос продолжится в присутствии всех.
Он толкнул дверь. Ирен была одна в маленьком кабинете, лампа освещала сбоку ее лицо. Как и в последний раз, когда они виделись в этом кабинете, снежные хлопья кружились в свете уличного фонаря. Уже совсем стемнело. Сервас сел и посмотрел на Ирен. В черном кожаном комбинезоне с пряжками, заклепками, наколенниками и наплечниками она казалась героиней какого-то научно-фантастического фильма.
— Ты в порядке?
Она кивнула, плотно сжав губы.
— Я не думаю, что ты виновна, — сразу убежденно сказал Сервас.
Ирен пристально взглянула на него, но ничего не сказала.
Он подождал несколько секунд, не зная, с чего начать, потом произнес:
— Это не ты убила Гримма и Перро. Но все улики против тебя, это понятно?
Она снова кивнула. Сервас начал перечислять факты, загибая пальцы. Циглер соврала или скрыла тот факт, что тоже отдыхала в лагере, — раз, утаила, что давно знала о самоубийствах, — два, не сказала, что знает, где прячется Шаперон, — три.
— Тебя не было, когда произошло убийство Перро. Ты находилась ближе всех к месту происшествия и должна была приехать первой.
— Я попала в аварию на мотоцикле.
— Слабый аргумент. Никто этого не видел.
— Так получилось.
— Я тебе не верю.
— Хотелось бы знать, ты считаешь меня невиновной или как? — Глаза Циглер широко раскрылись.
— Невиновной. Но насчет аварии ты врешь.
Судя по всему, ее поразила проницательность Серваса, но и она в долгу не осталась, улыбнулась ему прямо в лицо и заявила:
— Я сразу поняла, что ты хороший.
— Прошлой ночью, когда ты вернулась с дискотеки, я лежал у тебя под кроватью, — продолжал он, не обращая внимания на ее выходку. — Мне удалось вскрыть дверь отмычкой, которая подходит ко всем стандартным замкам. Ты бы свой-то поменяла, что ли… А вышел я, когда ты принимала душ. Что тебе надо было в этом дансинге?
Мартен понял, что это ее задело, она долго, задумчиво его разглядывала, потом отозвалась:
— Хотела повидаться с подругой.
— Посреди ночи и в самый разгар расследования? Когда дело идет к концу и нужно собрать все силы?
— Это было очень срочно.
— Что за срочность?
— Трудно объяснить.
— Почему? Потому что я мужик, сыщик-мачо, а ты влюблена в женщину?
— Что ты в этом понимаешь? — Она посмотрела на него с вызовом.
— Да ничего. Но меня не собираются обвинить в двойном убийстве. Я не враг тебе, Ирен, и не первый встречный идиот, мачо и гомофоб. Ну же, сделай над собой усилие!
Циглер не мигая выдержала его взгляд и пояснила:
— Дома я нашла записку от Жужки, моей подруги из Словакии. Она решила со мной расстаться, упрекала в том, что я слишком занята работой, уделяю ей мало внимания. Мол, меня как бы нет, даже когда я рядом, и все такое прочее. Наверное, ты через это прошел перед крахом семейной жизни, так что понимаешь, о чем я. Разводы — частое дело у сыщиков любой ориентации. Мне надо было объясниться. Немедленно. Я не хотела, чтобы она ушла вот так, а я ничего не сказала бы ей. Тогда мне это было бы невыносимо. Вот я и рванула в «Pink Banana». Жужка там распорядитель.
— Вы давно вместе?
— Полтора года.
— Ты ее очень любишь?
— Да.
— Вернемся к аварии. Точнее, к ее подобию. Ведь ничего не было, так или не так?
— Да была авария, была! Ты что, не видел, какая я приехала, вся исцарапанная? Где же я могла так ободраться, по-твоему?
— Был момент, когда я подумал, что ты ободралась, спихнув Перро в пропасть и спрыгивая с кабины фуникулера.
Она заерзала на стуле и спросила:
— Но теперь-то ты так не думаешь?
— Нет, потому что ты невиновна.
— Откуда ты знаешь?
— Я думаю, что мне известно, кто это сделал. Но ты не сказала мне всей правды, даже если авария и была.
Она снова отпрянула, пораженная его проницательностью.
— После аварии я сразу сообщила, что опаздываю. Тянула время.
— Зачем?
— Перро. Я хотела, чтобы он сдох. Точнее, желала оставить убийце хоть маленький шанс его прикончить.
Сервас посмотрел на нее, покачал головой и спросил:
— За все, что они с тобой сделали, да? Гримм, Шаперон, Мурран и он?
Циглер ничего не ответила, только коротко кивнула.
— В лагере, — продолжил он.
Она удивленно подняла глаза.
— Нет, много позже. Я училась в По и наткнулась на Перро во время деревенского праздника в выходные. Он… он предложил меня подвезти. На обочине, в нескольких километрах от деревни, нас поджидали Гримм и Мурран. Шаперона тогда не было, не знаю, почему так. Поэтому я не увидела связи между ним и этими тремя, когда ты показал мне фото. Когда… Перро съехал с дороги, я сразу все поняла. Я хотела выскочить, но он начал меня бить, бил и на ходу, и когда остановил машину, обращался со мной как с последней шлюхой. Я очень мучилась.
Она замолчала, а Сервас поколебался и все-таки спросил:
— Почему же ты не…
— Не подала жалобу? Я… в то время я спала с кем попало: с мужчинами, с женщинами… Даже с преподавательницей нашего факультета, замужней дамой с двумя детьми. А мой отец был жандармом. Я знала, что потом будет: следствие, грязь, скандал, подумала о родителях, как они на все это отреагируют, о брате и его жене. Они ведь ничего не знали о моей личной жизни.
