Донато Карризи - Подсказчик
— Там дальше — запертая на ключ дверь.
Мила собралась было отдать приказ выломать ее, когда услышала голос Горана, входившего в дом и звавшего сына:
— Томми! Томми!
Мила пошла ему навстречу.
— В спальне его нет.
Горан был в отчаянии.
— Как это нет? А где же он?
— Есть еще одна комната, дверь которой заперта изнутри, ты знаешь об этом?
Растерянный и встревоженный Горан ничего не понимал.
— Что?
— Комната, которая закрыта на ключ…
Криминолог застыл на месте.
— Ты слышала?
— Что?
— Это — он…
Мила непонимающе на него посмотрела. Горан отстранил ее и поспешил в кабинет.
Когда Горан увидел своего сына, сидевшего под письменным столом из красного дерева, он не смог сдержать слез. Опустился на колени, обнял сына и крепко прижал его к себе.
— Папа, я испугался…
— Да, я знаю, душа моя. Но теперь все кончено.
— Госпожа Руна ушла. Я проснулся, а ее не было…
— Но ведь я уже здесь, разве не так?
Мила осталась стоять на пороге комнаты. Успокоенная словами Горана, забравшегося под стол, она убрала пистолет в кобуру.
— Сейчас я принесу тебе завтрак. Чего бы тебе хотелось съесть? Как насчет блинчиков?
Мила улыбнулась. Ее испуг прошел.
Горан продолжал:
— Ну, иди, я возьму тебя на руки…
Мила видела, как мужчина вылезал из-под стола, с трудом вставал на ноги.
Но у него на руках никакого ребенка не было.
— Хочу познакомить тебя с моей подругой. Ее зовут Мила…
Горан надеялся, что она понравится его сыну. Обычно с незнакомыми людьми ребенок вел себя не очень дружелюбно. Томми ничего не ответил, просто указал ему на лицо девушки. Тогда Горан пригляделся к Миле получше: у нее в глазах стояли слезы.
Слезы появились совсем неожиданно, непонятно откуда. На этот раз вызывавшая их появление боль возникла не вследствие механического воздействия. Открывшаяся рана была отнюдь не телесная.
— Что? Что такое? — спросил Горан. Он двигался так, словно действительно держал на руках человека.
Девушка не знала, что ответить. Не похоже, чтобы он притворялся. Горан на самом деле верил в то, что держит на руках сына.
Лица двух детективов, неожиданно появившихся возле них, выражали полное недоумение. Они в любую минуту были готовы вмешаться. Но Мила подала им знак оставаться на своих местах.
— Подождите меня внизу.
— Но мы не…
— Спуститесь вниз и позвоните в управление. Скажите, чтобы сюда направили агента Стерна. Если услышите выстрел, можете не беспокоиться: это я.
Оба офицера с неохотой повиновались.
— Мила, что происходит? — В голосе Горана уже не звучало прежней уверенности. Он казался настолько напуганным реальностью происходящего, что не мог никак среагировать. — Зачем тебе нужен Стерн?
Мила приложила палец к губам, подавая ему знак хранить молчание. Затем она повернулась спиной и вышла в коридор. Девушка направилась к закрытой комнате. Она выстрелила в замок, разбив его вдребезги, а затем толкнула дверь рукой. В комнате было темно, но в воздухе чувствовался запах разложившихся тел. На большой супружеской кровати лежали два трупа.
Один побольше, другой совсем маленький.
Два почерневших скелета, покрытые еще остатками кожи, сползавшей, словно куски ткани, лежали, обняв друг друга.
Горан вошел в комнату. Он почувствовал запах и увидел тела.
— О господи… — произнес он, еще не понимая, кому могут принадлежать эти два трупа, лежавшие в его спальне. Он повернулся к двери, чтобы не позволить Томми войти в комнату… но не увидел его.
Мужчина снова посмотрел на кровать. Это маленькое тельце. Суровая реальность обрушилась на него с безжалостной силой. И тогда он все вспомнил.
Мила нашла его стоящим у окна. Он смотрел на улицу. После многодневного снегопада с дождем вновь засияло солнце.
— Именно об этом хотел рассказать нам Альберт, подбросив тело пятой девочки.
Горан ничего не ответил.
— Это ты развернул следствие в сторону Бориса. Тебе достаточно было просто намекнуть Теренсу Моске, в каком направлении копать: папку с делом Вильсона Пикетта, что я увидела в портфеле капитана, дал ему именно ты… И только у тебя был свободный доступ к уликам по делу Горки: ты выкрал трусики Ребекки Спрингер из судебного хранилища и подбросил их в квартиру Бориса во время обыска.
Горан кивнул.
Ее вздохи, хрупкие как стекло, разбивались всякий раз, когда она пыталась извлечь их из легких.
— Но почему? — спросила Мила с надрывом в голосе.
— Да потому, что она, после того как покинула нас, снова вернулась в этот дом. Но не для того, чтобы остаться. Она хотела забрать у меня то единственное, что еще было. А он хотел уйти вместе с ней…
— Почему? — снова спросила Мила, не в силах больше сдерживать слезы, катившиеся из ее глаз.
— Однажды утром я проснулся и услышал голос Томми, доносившийся из кухни. Пошел туда и увидел его сидящим на своем привычном месте. Он просил приготовить ему завтрак. И я был так счастлив, что забыл, что на самом деле его не было…
— Почему? — взмолилась девушка.
На этот раз он хорошо подумал, прежде чем ответить.
— Потому что я любил их.
И, не давая девушке опомниться, открыл окно и выбросился в пустоту.
43
Ей всегда хотелось иметь пони.
Мила помнила, как изводила своих родителей настойчивыми просьбами купить ей пони. Совершенно не задумываясь над тем, что там, где они жили, для этого животного совсем не было подходящего места. Задний двор был слишком тесен, а рядом с гаражом имелась всего одна полоска земли, на которой ее дед разбил огород.
Тем не менее она не отступала. Близкие девочки полагали, что рано или поздно ей надоест этот абсурдный каприз, но, как бы то ни было, ежегодно в день рождения и в каждом письме Деду Морозу звучала одна и та же просьба.
Когда Мила после двадцати одного дня заключения, проведенного ею в брюхе монстра, и трех месяцев больницы вернулась домой, она увидела ожидавшего ее во дворе прекрасного пони, белого с коричневыми подпалинами.
Просьба Милы была удовлетворена. Но девочка так и не смогла в полной мере насладиться этим.
Ее отец, воспользовавшись своими скромными знакомствами, просил об одолжении максимально снизить цену этого приобретения. Семья девочки не купалась в золоте, ее домочадцы ограничивали себя во всем: она оставалась единственным ребенком в семье прежде всего исходя из материальных соображений.
Ее родители не могли позволить себе подарить ей еще брата или сестру, а вместо этого купили пони. Но девочка не стала от этого счастливее.
Сколько раз Мила мечтала о том, что у нее, наконец, появится этот подарок. Она твердила о нем не переставая. Представляла себе, как будет о нем заботиться, вплетать разноцветные бантики в его гриву, тщательно чистить его щеткой. Она часто подвергала подобной экзекуции своего кота. Может, именно поэтому Гудини ненавидел ее всей душой и держался от нее на расстоянии.
Есть одна причина, по которой пони так нравятся детям. Они больше не вырастают, навечно оставаясь в этом волшебном мире детства. Завидное качество.
Но после освобождения из плена Мила хотела скорее повзрослеть, чтобы оказаться как можно дальше от того, что с ней произошло. А если еще и повезет, даже забыть об этом.
А этот пони, при всей своей абсолютной невозможности роста, олицетворял для нее невыносимую сделку со временем.
После того как девочку чуть живую извлекли из зловонного подвала дома Стива, для нее началась новая жизнь. Вслед за трехмесячным пребыванием в больнице, связанным с восстановлением функций левой руки, ей предстояло заново освоить для себя окружающий мир, не только в смысле ежедневных домашних дел, но также и в отношении своих привязанностей.
Грачиела, ее самая близкая подруга, бывшая до похищения Милы ее сестрой по крови, теперь вела себя как-то непонятно. Она уже больше не была такой, как прежде, когда делилась с ней последней жвачкой из пачки, без смущения писала в ее присутствии, обменивалась «французским» поцелуем, чтобы потренироваться перед тем, как наступит пора встречаться с мальчиками. Нет, Грачиела совершенно изменилась.
Она разговаривала с неизменной улыбкой на лице, и Мила опасалась, что если так пойдет и дальше, то в скором времени у той просто заболят щеки. Она изо всех сил пыталась быть приятной и вежливой и даже перестала сквернословить в ее присутствии, хотя совсем недавно даже не называла Милу по имени: «вонючая корова» и «конопатая хрюшка» — с такими прозвищами они чаще всего обращались друг к другу.
А еще были точки на подушечках указательных пальцев, следы от маленьких ранок, проделанных ржавым гвоздем для того, чтобы навсегда остаться подругами и чтобы ни за что ни свете ни один парень не смог бы их разлучить. Но всего через несколько недель между ними выросла непреодолимая стена.
