Томас Харрис - Ганибалл
– Молитву? Да-да. – Крендлер прикрыл глаза. – Благодарим Тебя, Отче наш, за блага, что Ты даешь нам, что отпускаешь нам грехи наши… Старлинг уже большая девочка, чтобы продолжать трахаться с собственным папашей, хоть она и с Юга… Отпусти ей этот грех и допусти ее пред лицо Твое… Во имя Иисуса Христа, аминь.
Старлинг отметила, что в течение всей молитвы глаза доктора Лектера были благочестиво прикрыты.
Ей вдруг стало легко и свободно:
– Пол, должна вам сказать, что апостол Павел – ваш тезка – не справился бы лучше, чем это сделали вы. Он ведь тоже ненавидел женщин. Так что его бы следовало назвать не Павел, то есть Пол, а скорее Пол-удурок.
– Теперь вы уже совершенно все себе испортили, Старлинг. Вас больше никогда не восстановят.
– Так это вы, оказывается, работу мне предлагали, в своей молитве?! Как тактично! Вот уж никогда бы не подумала!
– Я намерен попасть в Конгресс. – Крендлер неприятно улыбнулся. – Заходите ко мне в мой избирательный штаб, там, вероятно, найдется для вас какая-нибудь работенка. Из вас вполне выйдет неплохая секретарша. Печатать умеете? Документы подшивать можете?
– Конечно.
– А стенографировать?
– Я пользуюсь компьютерными программами идентификации голоса, – ответила Старлинг. И продолжала рассудительным тоном: – Прошу меня простить, что говорю за столом о работе, однако вам не хватит ловкости, чтобы пробраться в Конгресс. Умишко-то у вас хуже чем второразрядный, вы же только и умеете, что подличать да передергивать. Так что вас хватит разве только на то, чтобы подольше продержаться на побегушках у какого-нибудь крупного проходимца.
– Не ждите нас, мистер Крендлер, – сказал доктор Лектер. – Отведайте бульону, пока он горячий. – И он поднял крышку с супницы и поднес соломинку к губам Крендлера.
Крендлер скорчил недовольную гримасу:
– Не нравится мне этот суп!
– На самом деле это просто отвар петрушки с настоем тимьяна, – сообщил доктор. – Он больше предназначен для нас, чем для вас. Ну, сделайте еще несколько глотков, и пусть он постепенно переваривается.
Старлинг будто взвешивала создавшееся положение, используя руки как весы Фемиды.
– Знаете, мистер Крендлер, всякий раз, когда вы на меня смотрели этим вашим злобным и хитрым взглядом, у меня возникало мерзкое ощущение, что я что-то дурное сделала, чтобы заслужить такое. – Она покачала ладонями вверх и вниз, словно перебрасывая мячик туда-сюда. – Но я этого не заслужила! И каждый раз, когда вы заносили очередной отрицательный отзыв о моей работе в мое личное дело, я возмущалась, негодовала и все-таки еще и еще раз проверяла себя. Я каждый раз начинала сомневаться в себе – хоть на минуту, но сомневалась. И все время пыталась избавиться от этой проклятой уверенности в том, что начальству всегда виднее.
– Ни черта вам не виднее, мистер Крендлер. На самом деле вы вообще ничего не способны увидеть! – Старлинг сделала глоток великолепного белого бургундского и сообщила доктору Лектеру: – Очень хорошее вино. Правда, мне кажется, его уже пора снять со льда. – И вновь повернулась к Крендлеру – внимательная хозяйка, заботящаяся о своем госте: – Вы как были… тупым уродом, так им всегда и останетесь. Вообще не достойным никакого внимания, – добавила она любезным тоном. – Ну, ладно, хватит о вас за таким великолепным столом. Поскольку вы гость доктора Лектера, надеюсь, обед вам понравится.
– Да кто вы такая, в самом деле? – вдруг спросил Крендлер. – Вы не Старлинг. У вас такое же пятно на щеке, но вы не Старлинг.
Доктор Лектер между тем высыпал в разогретое и зарумянившееся на сковороде масло мелко нарезанный лук-шалот и, как только запахло жареным луком, положил туда же мелко порубленные каперсы. Потом снял сковородку с огня и поставил вместо нее сотейник. С сервировочного столика он взял большую хрустальную чашу со льдом и серебряный поднос и поставил их подле Пола Крендлера.
– У меня ведь были кое-какие планы в отношении этой острой на язык дамы, – сообщил Крендлер. – Но теперь-то я вас уже никогда никуда не возьму. И вообще, кто вам назначил здесь встречу?
– Я вовсе и не жду, что вы полностью измените свои убеждения, как это сделал апостол Павел, – заметил доктор Лектер. – К тому же вы сейчас вовсе не на пути в Дамаск и даже не на пути к ожидающему вас вертолету, посланному Верже.
Доктор Лектер снял со лба Крендлера повязку, в которой тот бегал в парке, как снимают резиновое кольцо с банки с икрой.
– Все, чего мы хотим, так это чтобы вы держали свой ум открытым. – Очень аккуратно, обеими руками доктор Лектер снял крышку черепной коробки Крендлера, положил ее на поднос и убрал на боковой сервировочный столик. Разрез был сделан настолько аккуратно, что из него практически не выступило ни капли крови – все крупные сосуды были перевязаны, а остальные перекрыты местной анестезией; череп был распилен по всей окружности прямо в кухне всего за полчаса до трапезы.
Метод, который использовал доктор Лектер для трепанации черепа Крендлера, был очень старый, известный еще медикам Древнего Египта, за исключением того, что у доктора было преимущество – в его распоряжении имелась секционная пила с электроприводом и с особым полотном для краниологических операций, специальный инструмент для снятия крышки черепной коробки и современные средства анестезии. Сам же мозг боли не ощущает.
Над краем рассеченного черепа Крендлера теперь был виден розовато-серый купол его мозга.
Стоя над Крендлером и держа в руке инструмент, напоминающий кюретку для удаления миндалин, доктор Лектер аккуратно срезал тонкий ломтик лобной доли головного мозга Крендлера, затем еще один, затем еще, пока не получил четыре. Он положил ломтики в чашу со льдом и водой, приправленной соком лимона, чтобы мозги чуть отвердели.
– А не хочешь покачаться на звезде? – вдруг запел Крендлер. – А не хочешь прогуляться при луне?
По канонам классической кулинарии, мозги обычно сперва вымачивают, затем прессуют и охлаждают в течение полусуток, чтобы они отвердели. Когда же имеешь дело с совершенно свежим материалом, основная задача состоит в том, чтобы не допустить их полного распада и превращения в комковатое желе.
С замечательной ловкостью доктор перенес затвердевшие ломтики на доску, слегка обвалял их в муке, а потом в свежих панировочных сухарях. Затем высыпал в почти готовый соус мелко нарезанные трюфели и завершил заправку, выжав туда лимон.
Он быстро подрумянил ломтики в соусе, пока они не приобрели с обеих сторон чуть коричневатый оттенок.
– Пахнет просто здорово! – сказал Крендлер.
Доктор Лектер положил теперь подрумяненные ломтики мозга на кусочки поджаренного хлеба, переложил их на подогретые тарелки и полил сверху соусом с нарезанными трюфелями. Аранжировку довершал гарнир из петрушки и целых каперсов прямо на стебельках, украшенный цветком настурции и небольшим количеством кресс-салата, просто для полной гармонии.
– Ну, и как? – спросил Крендлер, теперь уже снова закрытый цветами; он говорил неестественно громко – люди, перенесшие лоботомию, обычно склонны к этому.
– Совершенно великолепно, – ответила Старлинг. – Никогда еще не пробовала каперсы целиком.
Доктор Лектер решил, что ее губы, лоснящиеся от маслянистого соуса, – чрезвычайно трогательное зрелище.
Крендлер за своим цветочным экраном снова запел; это были какие-то детсадовские песенки, и он все время требовал, чтоб ему сказали, что еще спеть.
Не обращая на него ни малейшего внимания, доктор Лектер и Старлинг обсуждали будущее Мики. Старлинг уже знала об ужасной судьбе сестры доктора из их бесед о потерях вообще, но сейчас доктор говорил с явной надеждой на возможное возвращение Мики. В этот вечер Старлинг вовсе не казалось нереальным, что Мика может вернуться.
Она выразила надежду, что сможет познакомиться с Микой.
– Вы никогда не будете отвечать на телефонные звонки в моем офисе! – заорал из-за цветов Крендлер. – Вы просто деревенская шлюха!
– Посмотрим, будет ли это звучать как сцена из «Оливера Твиста», если я попрошу ЕЩЕ, – ответила Старлинг, вызвав у доктора Лектера приступ такого веселья, что он едва мог его скрыть.
На вторую порцию ушла почти вся лобная доля практически до самого двигательного центра коры головного мозга. Крендлер был уже низведен до такого состояния, что оказался способен лишь на бессвязные замечания о том, что мог видеть непосредственно перед собой, там, за цветочным экраном, да на монотонную декламацию длиннющей и совершенно непристойной поэмы под названием «Блеск».
Погруженных в свою беседу Старлинг и Лектера все это беспокоило не более, чем поздравления с днем рожденья за соседним столиком в ресторане. Но когда шум от Крендлера стал невыносимым, доктор Лектер достал из угла свой арбалет.
– Теперь я хочу, Клэрис, чтоб вы услышали, как звучит вот этот струнный инструмент.
