Страна потерянных вещей - Джон Коннолли
Участок, заросший жимолостью, Церера обошла стороной, поскольку Лесник уже сообщил ей, что этот кустарник традиционно используется для маскировки запаха общественных уборных. Жимолость присутствовала и в туалетах внутри замка, где оказывала некоторый эффект, но уличными уборными пользовалось так много народу, что и целых рощ жимолости не хватило бы, чтобы скрыть исходящую из них вонь. Если вида кустов и было недостаточно, чтобы побудить Цереру держаться на расстоянии, то наряду с предостерегающими дуновениями зловонного воздуха, вызванными капризами ветра, до них доносилось и настойчивое гудение мух. Церера не зашла бы в подобный «туалет» и за мешок золота, даже если б только такой мешок и мог спасти ее от финансового краха. Честно говоря, в случае чего она предпочла бы лопнуть.
С крепостного вала Церера сумела разглядеть еще больше костров, горящих за главными стенами, – где те, кому не удалось укрыться в безопасности внутри, всеми силами пытались компенсировать это жарким пламенем и численностью снаружи. Она знала, что подобная сцена или же какая-то уменьшенная версия ее воспроизводится сейчас по всей стране – сельские жители ищут спасения за заборами, стенами и запертыми воротами, из страха перед фейри закрывая двери и окна прочными решетками и запрещая детям выходить на улицу. Хотя, пожалуй, даже совсем плохо укрепленная лачуга была в данный момент гораздо безопасней грандиозной крепости Балвейна, возведенной на обманчивых землях, сквозь которые, если подозрения Дэвида были верны, сейчас продвигались враги.
Позади нее, укутанный густыми тенями, отбрасываемыми заходящим солнцем, едва заметно шевельнулся прилепившийся к стене замка плющ. В зелени проглянуло лицо, и его пустые глаза посмотрели на Цереру, прежде чем переключиться на Дэвида. При виде него среди листвы распахнулась темная пасть, готовая поглотить его, если б он осмелился подойти достаточно близко. Затем лицо исчезло, и вновь все стало как прежде.
* * *
Начался дождь, вынудивший троицу и их сопровождающего вернуться в замок. Теперь они стремились осмотреть как можно больше его внутренних помещений, а стражник не проявлял особого интереса к их деятельности, поскольку гости явно не пытались предпринять что-либо запретное и никогда не забывали спросить у него разрешения, прежде чем открыть какую-нибудь закрытую дверь или сунуться в какой-нибудь проход, вызвавший у них интерес. Забрели они и на кухню замка, где полным ходом готовились всякие яства для предстоящего банкета: супы, жаркое, мясные и сладкие пироги – для знати, тогда как на общей кухне булькали огромные котлы с мясом для их свиты. Церера заметила, что весь персонал здесь состоял из мужчин, не считая разносчиц, а ароматы готовящейся еды перебивались запахами перебродивших дрожжей, уксуса и крови.
Пробыли они там совсем недолго, поскольку всякий раз ухитрялись попасть под ноги какому-нибудь повару или мальчишке со стопкой тарелок, где бы ни встали. Прежде чем Лесник предложил двинуться дальше, одна из разносчиц, которая только что принесла пекарям дрожжи, сунула им стопку горячих лепешек, отчего стражник еще больше расслабился в их компании. Церера все еще радостно жевала, когда завернула за угол и вдруг резко остановилась. Лепешка застряла у нее в горле. Перед ней был портрет Балвейна: одна рука лежит на книге, другая на рукояти меча, за спиной – открытое окно.
– Вот она, – прошептала она Леснику. – Та картина, которая мне тогда привиделась!
Встав перед картиной, Церера протянула руку, чтобы прикоснуться к ней, и почти ожидая, что ее пальцы погрузятся прямо в эту сцену, но холст оставался непроницаемым.
– Не надо, – предостерег стражник, и это были первые слова, которые он при них произнес, до сих пор ограничиваясь кивками или покачиванием головой, дабы выразить свое одобрение или недовольство.
– Простите, – отозвалась Церера. – Просто стало любопытно.
– Это самое ценное, что есть у его светлости, пусть даже в нынешние дни ему невыносимо на нее смотреть.
– И почему же?
– Потому что его покойная жена была художницей, и именно она написала этот портрет.
Так вот каким она видела Балвейна, подумала Церера: красивым, но суровым, даже угрожающим. Его напористость была очевидна по решительно поджатой челюсти и стальному блеску глаз, а открытая книга, на которую опиралась его рука, содержала строчки цифр – какие-то счета, а не стихи. Необычным показалось и то, что изображен он был смотрящим не на зрителя, а куда-то в сторону, из чего напрашивался вывод, что художник – а следовательно, его жена – представлял для него куда меньший интерес, чем цифры в его бухгалтерской книге. Это был не просто портрет, а история брака, причем отнюдь не счастливого.
За фигурой Балвейна виднелось открытое окно, а за ним – темнота: ночь, из которой тогда появилась фейри. Но ведь не могла же та воительница и вправду вылезти из картины? С другой стороны, если один из них сумел принять облик мальчишки-подростка и, извиваясь как змея, протиснуться в узенькое окошко – и все это для того, чтобы убить сестру этого мальчишки, – то кто мог сказать, что управиться с произведением искусства выше их сил?
– Вам пора возвращаться в свои покои, – объявил стражник. – Совет уже вот-вот соберется.
Он повел их из кухни обратно – по черной лестнице и более тихим, практически безлюдным коридорам. Церера подозревала, что теперь стражник наверняка уже сожалел о том, что предоставил им такую свободу действий. Он даже не скрывал своего облегчения, когда они благополучно добрались до своей комнаты, хотя Церера все равно поблагодарила его за помощь. Дверь за ними закрылась, и они снова подошли к окну, чтобы поговорить.
– Ну что ж, – произнес Лесник, – полезно было пройтись, особенно на обратном пути. Здесь есть где прошмыгнуть незамеченным.
– Для начала нам нужно выбраться отсюда, – возразил Дэвид.
– Скоро у всех в этом замке будет дел по горло с этим советом. А еще
