Наталья Андреева - Угол падения
— Худо мне с утра было. А сейчас уже наплевать. — Серебрякова откинулась на грязную спинку дивана.
— Вы же не засвидетельствовали самоубийство управляющего.
— Зато я его достоверность оплатила.
— Взятка? — Леонидов придвинулся к ней вплотную.
— А что, вы никогда денег не берете?
— Может, повода не было? Я сам теперь не знаю, что я могу сделать, а что не могу. Значит, Семеркину отвалили?
— Семеркину, эксперту. Какая разница?
— А если я расскажу?
— Вы что, в детском садике? А я думала, Алексей, вы уже успокоились.
— И кого вы покрываете?
— Себя. Собственный покой и благополучие. От меня слишком многим что-то надо, я для себя не живу. Вы представляете, что значит искать новых людей, доверять им, сомневаться, приживутся ли они на фирме, не сбегут ли, не заложат? Я не в том состоянии, чтобы все начинать сначала. Я вообще не тот человек, который может возглавить дело и взять на себя полную ответственность. Одна надежда, что сын подрастет, и я должна для него что-то сохранить. Не деньги, нет, людей, на которых можно опереться. Кто будет его учить? Институт, колледж, университеты за границей? Все это теория. Можно знать, как надо, и таких дров наломать!
— Что же, значит, себя оберегаете? Разумно. Сначала я должен был позаботиться о том, чтобы ничего не случилось, устрашить, так сказать. Потом, когда кто-то сорвался с цепи, вы все-таки начали его прикрывать. Организатора уже знаете или наугад действуете?
— Леша, я пьяная, но молчать могу.
— Ясно. Еще опасаетесь, что я из-под контроля выйду?
— Вы лицо материально не заинтересованное.
— Остальные, значит, вашими деньгами повязаны? Люди гибнут за металл. Не ново, но в наше время весьма актуально.
— Алексей, я думала, женитьба повлияла на вас в лучшую сторону. Послушайте одинокую несчастную женщину, родите еще одного ребенка. Успокойтесь.
— У вас же все есть, что же вам мешает быть счастливой?
— Пустота. Я пойду прилягу, что-то мне и впрямь нехорошо. Не надо пить, если не умеешь.
— Вам помочь?
— Думаете, до кровати не дойду?
— Все-таки большинство присутствующих — ваши подчиненные. Надо сохранить лицо. — Он встал, поддержал Серебрякову под локоть и сделал вид, что увлечен беседой и продолжит разговор со своей спутницей в другом месте. Они протиснулись вдоль стола, и Алексей помог расслабившейся даме дойти до ее люкса. В номере он бережно опустил Ирину Сергеевну на кровать.
— Алексей, вы с нами завтра едете?
— Да, конечно. А на похороны можно?
— Зачем?
— Так. У меня так много впечатлений, что создалось ощущение, будто мы с покойным Павлом Сергеевичем были хорошо знакомы.
— Если душа просит, можем вместе поехать.
— Спасибо. Отдыхайте.
Леонидов неслышно прикрыл дверь, пошел обратно к столу. Там не веселились, конечно, но разговаривали весьма оживленно. Бутылки стремительно пустели. Саша уже вовсю ворковала с Анечкой, удерживая одной рукой Сережку и пытаясь впихнуть ему бутерброд. «Вот тоже спелись», — вздохнул Леонидов, не понимая до конца, нравится ему это или нет. До сих пор он был главным посвященным во все секреты жены и немного ее ревновал.
Остаток вечера прошел спокойно. Напился только инициативный юный Коля, которого Марина Лазаревич быстренько убрала со сцены. Остальные хотели бы забыться, но знали меру: призраки еще недавно живших и деятельных главных людей фирмы тревожили воображение. Но их уже не было на свете, а никаких катаклизмов не случилось. И кто-то уже начал обсуждать перспективы работы на фирме в свете последних событий, другой примерял к себе новую должность, третий облегченно вздыхал оттого, что все так удачно обошлось. Короче, все были при деле, один Леонидов неприкаянно путешествовал от рюмки к рюмке. Барышев тоже его бросил, подсев к своей и его жене и вклинившись в их разговор. Часов в двенадцать, когда отдыхающие начали расходиться, Алексей неожиданно пошел к себе в комнату и принес оттуда подушку и теплое одеяло. Бросив все это на продавленный диван, он демонстративно расстелил на нем казенное барахло и пьяным голосом заявил:
— Завтра мы все уезжаем, и слава богу. Не хочу, чтобы здесь поутру валялся еще один труп. Так что если у кого-то были виды на этот балкон, есть время передумать. — Он улегся на диван.
— Леха, ты чего? — толкнул его Барышев. — Брось дурить, делать, что ли, нечего? Иди спать в комнату, как все нормальные люди.
— Это твой пунктик, а не мой. Я здесь лягу и с места — не сойду. И спать не буду, — проорал он на всякий случай для тех, кто уже покинул холл, и, прильнув к дверям своих апартаментов, прислушивался к скандалу.
— Саша, скажи ты ему, — взмолился Барышев.
Саша в ответ только многозначительно покрутила пальцем у виска:
— Чего с него взять? Пусть делает, что хочет.
— Ну вы даете, Леонидовы! Ладно, пусть мерзнет, если охота.
— А мы ему бутылку водки оставим, — засмеялся кто-то из задержавшейся молодежи.
— Погреем! — подначили девушки.
— Может, и мне остаться? — заржал кто-то из мужиков.
— Цыц! — прикрикнул Алексей. — Все остаются на местах. Бдить буду я один, остальные спите, где спали.
— А если я в разных местах ночевал? — выступил кто-то.
— Иди туда, где больше понравилось.
— Давай мы тебя разделим?
— На самую значимую часть устроим аукцион! — посыпались советы остряков.
Закончив состязание в остроумии, все потихонечку разошлись по своим номерам.
Примерно через полчаса Алексей остался один в пустом холле, вжавшись в диван и прислушиваясь к шагам. Он знал свойство человеческой психологии — домысливать то, что кажется наиболее угрожающим.
Если ни при чем Барышев, не замешана в двух убийствах Серебрякова, то остальные не знают его планов, а убийце наверняка захочется побеседовать с Алексеем, чтобы узнать, вычислил тот его или нет. Конечно, может прийти и просто любитель излить душу, возможно, и не один. Но в том, что выбирать надо из ночных посетителей, Леонидов не сомневался. Поэтому он лежал и чутко прислушивался, не скрипнет ли дверь. И вскоре раздался скрип.
Глава 7 НОЧЬ. ГОСТИ
Алексей по звуку определил, что тихие шаги раздались где-то в районе его собственной комнаты. Объемная фигура в чем-то светлом обогнула колонну, угол стола и приблизилась к дивану, на котором он дремал.
— Алексей Алексеевич, вы спите? — раздался Эль-зин голос. Она осторожно шарила руками по мебельной обивке, чтобы не споткнуться в темноте.
— Почти. Вам бы, Эльза, тоже надо прилечь. В вашем-то положении…
— Вы на меня обиделись?
— Обиделся? — Леонидов нервно засмеялся. — Вы же не большая наивная Лиза, а говорите наивные вещи. «Обиделся» — это не то слово, мы ведь с вами не конфетку не поделили. Сначала вы взываете ко мне, просите заслуженного возмездия, клянетесь дать показания, требуете справедливости. А через несколько часов я выясняю, что вы решили присоединиться к большинству и заявили следствию совсем другое. Что я при этом почувствовал, это вряд ли можно назвать обидой. Вы когда врали-то? Мне или в момент дачи показаний?
— Я из-за ребенка…
— Да, а что с ним такое?
— Ирина Сергеевна не хочет возбуждения дела. Все. должно остаться внутри фирмы, зачем привлекать внимание и затевать неприятный процесс? Это может сделать плохую рекламу нашему магазину и вообще… А я собираюсь там работать.
— Значит, кусок хлеба насущного дороже справедливого возмездия? Правильный выбор. А сразу вы сообразить не успели?
— Ну, когда Валеру увидела там… Все живые, а он мертвый — почему? Захотелось посчитаться, отомстить. Потом прошло.
— Быстро вы, Эльза, остыли. Что же, и так бывает.
— Так вы не сердитесь?
— Вы прощения пришли просить? Или на разведку?
— Какую еще разведку? Мне просто неловко.
— А мне как ловко! Идите, спите спокойно, ничего я никому не собираюсь доказывать.
— Нет, вы все-таки обиделись. Если бы вы меня поняли. Да, я держусь за работу, потому что родители мои нищие. Мы вчетвером живем в крохотной квартире с проходными комнатами. Зарплату я отдаю маме, потому что она на пенсии, а отцу постоянно-задерживают эти государственные 'копейки. Брат учится. На мою зарплату можно как-то протянуть. Когда мне хочется купить новую вещь, потому что неловко ходить на работу все время в одном и том же, мама начинает скулить: «Эльза, у нас порошок кончился, Павлику надо новые джинсы, квартплату прибавили… Может, ты в следующем месяце купишь себе то, что хотела?» А в следующем месяце повторяется то же самое. И мне некуда деться, просто некуда. Поэтому, чтобы изменить хоть как-то свою жизнь, я на все согласна: и на замужество это дурацкое, и…
— Что еще?
