Джон Гришем - Камера
– В данную минуту Макаллистер – наименьшее из зол, Сэм. Просьба о помиловании – чистой воды формальность. Мы не обязаны присутствовать на слушании.
Кэйхолл удрученно кивнул. Злости он не испытывал, по сути, ему было глубоко безразлично, что еще предпринял его адвокат. Какая теперь разница? Желание поскандалить было сейчас лишь данью принципам, не более. Неделю назад Сэм устроил бы Адаму настоящий скандал.
– Сегодня ночью они тренировались. Придушили в газовке, по-видимому, крысу. Если судить по их довольным голосам, тренировка закончилась успешно. Мерзавцы. Надо же – генеральная репетиция.
– Мне искренне жаль, Сэм.
– Знаешь, чем пахнет цианид?
– Нет.
– Корицей. Запах чувствовался даже у нас – эти придурки позабыли закрыть в коридоре окна.
Адаму было трудно понять, фантазии это или горькая правда. Камера после экзекуции подвергалась тщательной вентиляции, и газ никак не мог попасть в соседний отсек. Похоже, Сэм наслушался историй, которые в ходу у охранников. Тюремный фольклор.
Сидя на краешке стола, Адам не сводил глаз с жалкого старика, с его тонких, как спички, рук и сальных волос. Грех, великий грех убивать это беспомощное существо. После совершенного дедом преступления миновали годы, в душе он давно и не один раз умер. Что даст обществу его казнь?
– Мне очень жаль, Сэм. Прости, но есть вопросы, которые необходимо обсудить.
– Сегодня у ворот опять торчали люди из Клана? Вчера я видел их по телевизору.
– С полчаса назад мне попались на глаза семеро, во всей красе, только без капюшонов.
– Когда-то я тоже носил белый балахон. – В тоне Кэйхолла прозвучала нотка гордости. Так боевой ветеран рассказывает новобранцам о своих подвигах.
– Знаю. Именно поэтому ты оказался на Скамье и считаешь сейчас немногие оставшиеся часы. Этих фанатиков тебе следовало бы ненавидеть.
– Ненависти к ним у меня нет. Равно как и у них нет права находиться здесь. Они меня бросили. За решетку меня засадил Доган, а ведь, давая на суде показания, он являлся великим магом штата Миссисипи. Даже адвокатам моим Клан не заплатил ни цента.
Чего ты ожидал от кучки головорезов? Верности? Преданности?
– Но я-то был им предан.
– А в результате? Ты должен заявить, что не считаешь себя больше членом Клана. Потребуй, чтобы они убрались отсюда.
Сэм аккуратно положил стопку конвертов на соседний стул.
– Я сделал это за тебя, – сказал Адам.
– Когда?
– Тридцать минут назад. Обменялся парой слов с их главарем. Им плевать на твою жизнь, Сэм. Казнь дает им возможность погреться в лучах твоей славы. Они намерены превратить тебя в свое знамя, в факел, который будет гореть долгие годы. С твоим именем на устах они примутся жечь кресты, организуют паломничество к твоей могиле. Ты нужен им мертвым, Сэм.
– У вас вышла разборка? – заинтересовался Кэйхолл.
– Так, по мелочи. Ты решил что-нибудь насчет Кармен? Ей необходимо время на сборы.
Сэм глубоко вдохнул, с шумом выдохнул.
– Я бы очень хотел посмотреть на нее. Только предупреди девочку, пусть не пугается меня.
– Выглядишь ты прекрасно.
– Господи Всеблагий, благодарю. А Ли? – Что Ли?
– Как у нее дела? Понимаешь, ведь нам приносят газеты. Ее имя упоминалось в воскресенье, а потом и во вторник, что-то вроде “пьяной леди за рулем”. Надеюсь, она не в тюрьме?
– Нет. В клинике. – Фраза прозвучала так, будто Адам точно знал, в какой именно клинике находится тетя.
– Она может прийти?
– Ты этого хочешь?
– Наверное, да. Скажем, в понедельник. Там видно будет.
– Хорошо. – “Где, – подумал Адам, – разыскать ее?” – В выходные обязательно переговорю с ней.
Сэм протянул ему незапечатанный конверт:
– Передай администрации. Список посетителей. Можешь посмотреть.
Адам вытащил из конверта лист бумаги. Всего четыре имени: его собственное, Ли Фелпс Бут, Кармен Холл и Донни Кэйхолл.
– Немного.
– У меня уйма родственников, только видеть их не желаю. За девять с половиной лет ни один не дал о себе знать. Будь я проклят, если позволю теперь хоть кому-то явиться сюда. Пусть приберегут слезы до похорон.
– Газетные репортеры и тележурналисты осаждают меня просьбами устроить с тобой интервью.
– К дьяволу!
– Так я им и сказал. Правда, есть один человек, Уэндалл Шерман, автор пяти или шести книг, довольно известный писатель. Сам я его шедевров не читал, но отзываются о нем неплохо. Вчера он звонил мне, просил разрешения прийти сюда, чтобы записать с твоих слов историю твоей жизни. Произвел на меня впечатление прямого и честного человека. Он уже вылетел в Мемфис – так, на всякий случай, если ты согласишься.
– Зачем ему понадобилась история моей жизни?
– Шерман думает написать книгу.
– Душещипательный роман?
– Сомневаюсь. Он готов заплатить за беседу пятьдесят тысяч наличными плюс какой-то процент с гонорара.
– Поразительная щедрость. Пятьдесят тысяч долларов за пару дней до смерти. Что мне с ними делать?
– Я просто передал тебе его предложение.
– Что ж, окажи любезность, скажи ему, пусть убирается к черту. Предложение меня не заинтересовало.
– Понял.
– Составишь завтра же контракт, по которому все права на свое жизнеописание я передаю только и исключительно тебе. После моей смерти можешь делать с ним что хочешь.
– Было бы разумно записать твой рассказ на пленку.
– Ты имеешь в виду…
– Диктофон. В следующий раз принесу крохотный аппарат с кассетами, будешь в него наговаривать.
– Какая тоска. – Сэм облизнул палочку эскимо и швырнул ее в корзинку для бумаг.
– Зависит от того, как на это посмотреть. События развиваются довольно стремительно.
– Ты прав. Скучная и никчемная жизнь, зато сенсационный финал.
– Может выйти настоящий бестселлер.
– Хорошо, я подумаю.
Сэм резко поднялся, сбросил резиновые тапочки и, подсчитывая шаги, стал расхаживать по “гостиной”.
– Тринадцать на шестнадцать с половиной, – негромко пробормотал он, затягиваясь сигаретой.
Адам писал что-то в блокноте, усилием воли заставив себя не обращать внимания на мечущуюся между стенами фигуру в красном. Наконец Кэйхолл остановился.
– Хочу попросить тебя об одолжении. – Голос его звучал хрипло.
– Слушаю.
Сэм опустился на стул, взял из стопки верхний конверт и протянул Адаму лицевой стороной вниз.
– Доставь письмецо.
– Кому?
– Куинсу Линкольну.
Положив конверт на стол, Адам бросил в сторону деда внимательный взгляд. Глаза Кэйхолла были устремлены куда-то под потолок.
– Писанина отняла у меня почти неделю, но обдумывал ее я сорок лет.
– Что в письме? – раздельно спросил Адам.
– Просьба о прощении. Слишком долго нес я груз вины, Адам. Джо Линкольн был порядочным человеком и добрым отцом семейства. Я потерял голову и убил его без всякой причины. Еще до выстрела я понял, что расплата окажется неминуемой. Сколько лет меня мучило чувство раскаяния! А сейчас мне осталось лишь попросить у них прощения.
– Для Линкольнов это очень много значит.
– Может быть. Во всяком случае, надеюсь, я поступаю по-христиански. Хочется хотя бы перед смертью ощутить себя пусть грешным, но христианином.
– И где же мне искать Куинса?
– Хороший вопрос. От брата я слышал, что Линкольны по-прежнему обитают в округе Форд. Руби, вдова Джо, должно быть, еще жива. Боюсь, тебе придется отправиться в Клэнтон и навести справки на месте. Шериф там из афроамериканцев, с него бы я и начал. Соплеменников своих он наверняка знает наперечет.
– Допустим, я разыщу Куинса. И что?
– Объяснишь ему, кто ты. Отдашь письмо. Скажешь, дед просил перед смертью простить его. Справишься?
– Думаю, да. Не знаю только когда.
– Дождись, пока меня не станет. Потом у тебя появится достаточно времени.
Сэм взял из стопки еще два конверта, подал Адаму, встал со стула и медленно прошелся по комнате. На одном конверте был адрес Рут Крамер, на другом Адам прочел имя Эллиота Крамера.
– Передашь Крамерам. Но только после казни.
– Почему?
– Чтобы мотивы мои остались чистыми. Пусть не думают, будто за час до смерти я хочу возбудить в них сочувствие.
Адам положил оба конверта рядом с первым. Три послания, три мертвых тела. Сколько еще писем напишет Сэм за субботу и воскресенье? Сколько всего было жертв?
– Ты уверен, что казнь неизбежна, Сэм?
У двери комнаты Кэйхолл остановился, повернул голову:
– Счет не в нашу пользу. Я просто готовлюсь.
– Но возможность пока остается.
– Конечно, конечно. И все-таки я хочу быть готовым. Я причинил много зла людям, Адам, но раньше как-то не задумывался об этом. Когда человек подходит к краю пропасти, ему самое время оглянуться на содеянное.
Адам сунул конверты в кейс.
– Будут и другие, Сэм? Кэйхолл опустил голову.
– Пока это все.
* * *
Вышедший в пятницу утренний выпуск городской газеты Джексона на первой странице поместил сообщение о том, что Сэм Кэйхолл обратился к губернатору с просьбой о помиловании. Под выразительным снимком Дэвида Макаллистера и невзрачной фотографией осужденного шел пространный комментарий Моны Старк: оказывается, губернатор погружен в мучительные раздумья.
