Питер Джеймс - Умри завтра
– Где вы ее искали? – сухо спросила Марлен.
– Везде… повсюду…
– И на улице?
– Нет… я…
– Сейчас свяжусь с вертолетом, – сказал Гленн Брэнсон. – Опишите ее. В чем одета?
Линн поспешно рассказала, сержант переговорил по рации и сообщил:
– Видели, как девочка-подросток, отвечающая описанию, села в такси четверть часа назад.
Линн потрясенно охнула.
– В такси?! Где? Куда оно поехало?..
– Это было брайтонское такси «Стримлайн», – объяснил Гленн Брэнсон. – Найдем, но потребуется больше десяти минут.
Линн повторила:
– В такси? Пятнадцать минут назад?
Брэнсон кивнул. Она на секунду задумалась.
– Слушайте… может, домой вернулась? Пожалуйста, отпустите меня. Я вернусь… сразу же вернусь, обещаю.
– Миссис Беккет, – сказал Рой Грейс, – вы арестованы и отсюда отправитесь в брайтонскую тюрьму.
– Моя дочь умирает! Не выживет! Умрет, если не будет сегодня в больнице… Я должна быть с ней, я…
– Если желаете, мы пошлем человека удостовериться, что с ней.
– Не все так просто! Ей надо в больницу. Сегодня!
– Еще кто-нибудь может о ней позаботиться? – спросил Грейс.
– Мой муж… бывший муж.
– Как с ним связаться?
– Он на судне… в море… на драге… Не помню, какое у них расписание… когда они бывают на берегу…
Грейс кивнул:
– Дайте номер телефона. Попробуем.
– Можно я сама с ним поговорю?
– Простите, нет.
– Можно мне сделать… по-моему, можно… один телефонный звонок?
– Только после регистрации.
Линн в отчаянии посмотрела на полицейских. Грейс ответил сочувственным взглядом, но остался непреклонен. Она продиктовала номер Мэла. Гленн Брэнсон записал его в блокнот и сразу начал набирать.
121
Перед глазами два листка, пришпиленные к зеленой двери с маленьким окошечком. На одном написано:
«Пользоваться мобильными телефонами на территории тюрьмы запрещается».
На другом:
«Все задержанные тщательно обыскиваются тюремным надзирателем. О запрещенных предметах, находящихся в личной собственности, немедленно сообщить тюремному надзирателю или офицеру полиции, производившему задержание».
Линн перечитала оба текста раз десять. Уже больше часа она сидит в мрачной камере с голыми белыми стенами, коричневым полом, на каменно-жесткой скамейке, подкрепившись двумя выданными пакетиками сахара. Никогда в жизни ей не было так плохо. Болезненные переживания при разводе даже близко не сравнятся с тем, что творится сейчас в голове и в душе.
Молодой полицейский, сопровождавший ее из водолечебницы Уистон-Грэндж до тюрьмы, то и дело беспомощно улыбался. Она объясняла и объясняла, он понимающе кивал, но ничего не мог сделать.
У него запищал телефон, он отвечал односложно, а потом отвел трубку от уха и сказал:
– Это сержант Брэнсон. Он ведь был с вами в Уистоне?
Она кивнула.
– Он сейчас у вас в доме с вашим бывшим мужем. Никаких следов дочери.
– Но где же она? – тихо спросила Линн. – Где?
Полицейский сочувствующе взглянул на нее.
– Можно мне с Мэлом поговорить? С бывшим мужем?
– Извините, мадам. Не могу разрешить. – Полицейский снова поднес трубку к уху, поднял палец. – Они только что связались по телефону с такси «Стримлайн»… Поговорили с водителем, который часа два назад посадил в Уистон-Грэндж юную леди, отвечающую описанию вашей дочери. Он сказал, что его обеспокоило ее состояние, он предложил отвезти ее в больницу, но она отказалась. Он высадил ее у фермы под Хенфилдом.
Линн нахмурилась:
– Где именно?
– Похоже, просто на дороге, там ваша дочь велела остановиться.
– Господи Иисусе! – воскликнула Линн. – Я знаю, где она. Точно знаю. Пожалуйста, скажите Мэлу, он поймет… – Борясь со слезами, она сказала дрожащим голосом: – Передайте ему: Кейтлин дома.
122
Всего лишь начало пятого, но в гаснущем свете, под дождем со снегом, льющимся со свинцового неба, пришлось включить фары. Грязная изъезженная каменистая дорога засыпана толстым слоем листьев. Боясь покорежить машину, Мэл ехал очень медленно. За ним следовала полицейская машина.
Он старался припомнить, сколько лет назад приезжал сюда в последний раз. После развода с Линн они продали дом, а два года назад он увидел, что тот снова выставлен на продажу, и повез Джейн в надежде опять его приобрести. Она начисто отказалась с первого взгляда. Слишком далеко, стоит на отшибе. Ей тут будет страшно.
Пришлось признать ее правоту. Одиночество либо нравится, либо нет.
Он миновал главный фермерский дом, занятый пожилыми супругами, их бывшими единственными соседями, проехал еще полмили мимо покосившихся амбаров, наполовину разобранного трактора и старого трейлера, потом свернул в лес.
До смерти страшно за Кейтлин. В какую адскую кашу вляпалась Линн? Должно быть, дело в печени, которую она собиралась купить. Он до сих пор не сказал Джейн про деньги, но в данный момент это не важно. Полиция ничего не сказала, только что Кейтлин сбежала, мать отчаянно боится за ее здоровье, операция по пересадке печени под угрозой.
Впереди призрачно засветилось белое строение – Зимний коттедж, некогда дом их мечты. Здесь кончается колея.
Мэл развернул машину, полностью осветив фарами маленький дом в окружении густых ив. По правде сказать, постройка неказистая – приземистая прямоугольная двухэтажная дешевка, построенная в начале 1950-х годов из шлакобетонных блоков для пастуха с семейством. Во время сельскохозяйственного кризиса в конце 90-х пастух оказался лишним, фермер выставил дом на продажу, чтобы заработать наличные.
Расположение – вот что сразу привлекло Мэла и Линн. Полная тишина и спокойствие, потрясающий вид на Даунс с юга и всего пятнадцать минут езды до центра Брайтона.
Судя по виду, дом заброшен. Известно, что купившая его супружеская пара из Лондона строила большие планы, но потом эмигрировала в Австралию, поэтому дом вновь вернулся на рынок. К нему явно не прикасались годами. Может, больше ни у кого не нашлось ни наличных, ни воображения. А тут требуется немало того и другого.
Он схватил фонарик с пассажирского сиденья, вылез, оставив включенными фары. Двое полицейских, сержант Гленн Брэнсон и сержант Белла Мой, тоже вышли из машины с фонариками, направились к нему.
– Вряд ли поблизости бродит много «свидетелей Иеговы»,[46] – пошутил Брэнсон.
– Это точно, – согласился Мэл и пошел вперед по кирпичной дорожке, проложенной собственными руками. Завернул за угол под падубы, которые так разрослись, что пришлось наклоняться, чтобы не уколоться. Кирпичная дорожка идет мимо заднего сада, прогнившего настила для барбекю, вдоль газона – былой гордости и радости Мэла, – сплошь заросшего сорняками, через почти исчезнувший проем в высокой тисовой живой изгороди, к тому месту, которое Кейтлин называла своим «тайным садиком».
– Теперь понимаю, почему вы настаивали на сопровождении, без вас мы не справились бы, – сказала Белла Мой.
Малькольм с усилием улыбнулся. В животе сжался ком, когда он осветил фонариком деревянный детский игровой домик. Он вдруг занервничал. С одной стороны, удивлен, что домик еще тут, с другой – лучше бы его не было. Слишком сильно напомнил о болезненном разрыве с Линн.
Домик сложен из бревен, держится на четырех кирпичных опорах. Мэл сам его строил из любви к Кейтлин. Ступеньки ведут к дверце посередине, с обеих сторон от нее оконца. Стекла целы, хотя луч фонарика не пробивается внутрь сквозь толстый слой пыли.
Он хотел окликнуть Кейтлин, но из пересохшего горла не вышло ни звука. Поднялся по ступенькам в сопровождении полицейских, повернул круглую ручку, распахнул дверь.
Сердце радостно екнуло. На полу у дальней стены домика сидит дочка, согнувшись, как резиновая эластичная кукла, глядя в колени. На прицепленном к поясу плеере горит зеленый огонек, в тишине слышен припев: «Раз… два… три… четыре…» Мэл узнал Фейст. В настоящий момент это любимая певица Кейтлин. Эми, его падчерице, она тоже нравится.
– Привет, милая! – вымолвил он, стараясь не испугать дочь.
Нет ответа.
Внутри все похолодело.
– Детка! Ты в порядке? Это папа.
На плечо легла рука, удержала.
– Сэр, – предупредительно проговорил сержант Брэнсон.
Не обращая внимания, Мэл рванулся вперед, упал на колени перед дочерью.
– Кейтлин, дорогая!
Обхватил ладонями лицо – холодное как камень. Легонько приподнял ее голову – глаза широко открыты, но взгляд неподвижный.
– Нет! – крикнул он. – Нет! Пожалуйста… Не-е-е-ет!
Гленн Брэнсон поднял фонарь, осветил лицо девочки, стараясь поймать хоть какое-нибудь движение зрачков, век, ресниц. Ничего.
