Я — ярость - Делайла Доусон
— Я… нет, сэр. Я так больше не буду… В смысле я ничего подобного не делала!
Элла знает, что краснеет: лгунья из нее никакая. Но сказать правду — это выше ее сил.
Мистер Бреннен прислоняется спиной к стене, и полы его наполовину застегнутого пиджака расходятся так, что становится видна ширинка.
— Тяга к экспериментам совершенно естественна для девочек твоего возраста. В Средневековье ты была бы уже замужем и рожала детей. — Он снова подмигивает. — И в некоторых штатах и культурах тебя бы посчитали весьма недурной партией.
Элла так ошеломлена и испытывает такое омерзение, что не может придумать ни одного внятного ответа, — ведь все это говорит взрослый мужчина, который к тому же контролирует ее будущее. Однако ему, по-видимому, вовсе не требуется ее участие в разговоре.
— Я знаю, что это весьма захватывающий опыт, но все же давай держаться в рамках правил. Если я наткнусь на тебя, когда ты будешь… как вы это называете?.. обжиматься с парнем… будешь наказана. Утром в субботу, у меня в кабинете, будешь делать, что я скажу. Тебе, кажется, нужно преподать урок, чтоб ты знала, что бывает с теми, кто нарушает правила.
Элла сглатывает, потому что чувствует, как к горлу подступает тошнота.
— Все ясно?
— Да, сэр.
Он улыбается и кивает — спокойный, довольный и абсолютно уверенный в себе.
— Мне всегда нравилось, как это звучит: «Да, сэр». Одно из многих преимуществ моей работы. Идите в класс, мисс Мартин. Если учитель спросит, где вы были, — можете сослаться на меня.
Элле остается лишь кивать, и она торопится пройти мимо, зная, что прикосновения не избежать, и надеясь, что просто заденет его бедро. Она почти уверена, что его рука скользнула по ее заднице, и все же это было так быстро, что наверняка сказать нельзя. Так всегда бывает, когда имеешь дело с мистером Бренненом: он говорит неприличные и грубые вещи, но если повторишь его слова школьному психологу или полицейскому, то это будет звучать совершенно нормально и невинно, а тебя сочтут истеричкой, которая разыгрывает драму на пустом месте.
Зайдя в класс, Элла не упоминает, что ее задержал мистер Бреннен. Лучше уж пусть ее отругают за опоздание, чем она даст всем очередной повод для сплетен.
4.Дэвид вот-вот придет домой, и Челси, как всегда, задается одним и тем же вопросом: сегодня будет вечер из хороших или из дурных?
По жизни она не ощущает себя маленькой — до тех пор, пока муж не оказывается поблизости. Дело не в том, что он крупный (Дэвид среднего роста и вечно испытывает недовольство по этому поводу), хотя тренируется он много, просто есть в его присутствии нечто такое, отчего Челси будто бы съеживается.
Кажется, что ее работа проще простого: надо только быть хорошей женой, отличной мамой, любящим партнером. На практике же существует множество дополнительных правил, которые ей пришлось усвоить за годы брака. Челси будто ходит по минному полю: она помнит о том, где расположены старые ловушки, но многие мины она еще не обнаружила. В старшей школе Дэвид был таким милым парнем, а потом они рано поженились (потому что ей хотелось съехать от матери поскорее), и он решил поступать в колледж и взял ее с собой. В итоге вся ее жизнь свелась к беременности в стенах студенческого общежития и попыткам приготовить его любимые блюда на крошечной кухне, не потревожив пожарную сигнализацию.
Теперь каждый будний вечер в промежутке между скрипом ворот гаража и распахнувшейся дверью кухни Челси спрашивает себя саму: может, их отношения были ловушкой с самого начала? Или же это развивалось постепенно, шаг за шагом, а она и не замечала, будто лягушка в медленно закипающей воде.
Слышен хлопок дверцы его машины. Челси встает так, чтоб муж увидел ее сразу, как войдет в дом.
— Девочки! — зовет она. — Папа дома!
В ответ сверху доносится лишь ритмичный стук, перемежаемый взрывами смеха: на свой пятый день рождения, который был совсем недавно, Бруклин получила в подарок видеоигру про танцы. Девочки теперь так редко проводят за ней время вместе, что Челси вовсе не хочется прерывать их. Дэвид, однако, предпочитает, чтобы они втроем приветствовали его у дверей, почтительно выстроившись в ряд, словно золотистые ретриверы, но… в общем, Челси не собирается сдергивать их вниз. Не сегодня, когда он обнаружит письмо о том, что их банковский счет таинственным образом опустел.
Дверь открывается, и улыбка на лице Дэвида мгновенно становится натянутой. Вместо того чтобы поцеловать Челси, он снимает пиджак и аккуратно вешает его на стул.
— Меня не особо приветствуют сегодня, да?
— К их любимой игре вышло обновление. — Челси сама ненавидит свой голос за извиняющиеся нотки. — И они так славно играют вместе.
Она встает на цыпочки и обнимает его за шею. Дэвид проводит носом по ее подбородку, вдыхая запах духов, которые стабильно дарит ей каждое Рождество, вне зависимости от того, закончился ли предыдущий флакон. «Прекрасная» — вот как называются духи. Такими же пользовалась его мать. Как-то раз Челси попробовала нанести другой запах, на что муж сказал, что от нее несет жженым сахаром, а вовсе не так, как должна пахнуть женщина.
— Мой день прошел хорошо, — напоминает он.
Она разжимает руки, опускается на всю стопу и отступает назад. Дэвид смотрит на нее нежно и с легким осуждением — и почему-то Челси приятно видеть, что она опять в чем-то ошиблась. Так же смотрела мать на пятилетнюю Челси, отправляя на улицу нарвать розог, — и она ощущала облегчение, что причина для ее наказания наконец-то обнаружена. Сразу же накатывает желание сделать что угодно, чтобы загладить вину, — и Челси ненавидит себя за это. Ей полагается всегда спрашивать Дэвида о том, как прошел его день, но он сам никогда не интересуется ее делами в ответ (если только не пытается ее умаслить).
— Я
