Джон Гришэм - Последний присяжный
Будут ли брат и сестра выступать в качестве свидетелей на суде? Бэгги считал, что это исключено: они просто слишком малы. Но вопрос носился в воздухе, и я не обошел его стороной, чтобы подбросить читателям еще один повод для обсуждений и споров. Потоптавшись вокруг возможности появления детей в зале суда, я делал вывод, что, по мнению «экспертов», такой сценарий маловероятен. Бэгги звание эксперта чрезвычайно польстило.
Некролог на смерть Роды был длинным настолько, насколько это вообще возможно. Впрочем, учитывая традиции «Таймс», неожиданностью это ни для кого не явилось.
Во вторник мы отправили газету в печать около десяти часов вечера, на стендах вокруг главной площади она появилась в среду к семи утра. В период банкротства наш тираж не дотягивал до тысячи двухсот экземпляров, за первый месяц моего бесстрашного руководства он подскочил до двух с половиной тысяч, и цифра пять тысяч не казалась нам утопией.
Номер, освещающий убийство Роды Кассело, мы напечатали тиражом восемь тысяч и развесили повсюду — возле входов в кафе, в помещениях суда, газета легла на стол каждого окружного служащего, каждый посетитель банка имел возможность ознакомиться с ней в ожидании завершения своей банковской операции. Три тысячи экземпляров мы разослали потенциальным подписчикам в качестве одноразовой рекламной акции.
По словам Уайли, это убийство стало в округе первым за последние восемь лет. И оказалось связанным с одним из Пэджитов… Совершенно исключительное происшествие! Я счел это дело своим звездным часом и, разумеется, не упустил возможности разгуляться по поводу шока, который происшествие произвело на общественность, и его кровавых подробностей, подав их в сенсационном ключе. Разумеется, получился типичный образчик скандальной дешевой статейки, но меня это не смущало.
Я и представить себе не мог, что ответ последует так быстро и окажется столь неприятным.
* * *В девять часов утра, в четверг, главный зал на втором этаже здания окружного суда оказался переполненным. Это была епархия достопочтенного Рида Лупаса, престарелого судьи выездного суда округа Тайлер, который посещал Клэнтон восемь раз в году, чтобы вершить здесь правосудие. Если верить Бэгги — а наш репортер большую часть своей трудовой жизни околачивался в помещении суда и его окрестностях, где собирал сплетни или плодил их, — Лупас был легендарной личностью: закаленный воин, правивший железной рукой, неподкупно честный судья, которому каким-то чудом удалось уберечься от пэджитовских щупальцев. Может быть, потому, что сам был из другого округа, судья Лупас непоколебимо верил: преступники должны получать долгие сроки заключения и, предпочтительно, отбывать его на каторге, хотя не имел возможности приговаривать к такой мере наказания.
В понедельник, прямо с утра, адвокаты Пэджитов ринулись вызволять Дэнни из тюрьмы. Судья Лупас был занят на процессе, проходившем в другом округе, — в сферу его ответственности входило шесть округов, — и наотрез отказался от поспешного проведения процессуального заседания, назначив его на четверг и таким образом дав возможность городу несколько дней посудачить и поразмыслить.
Будучи представителем прессы, более того, владельцем местной газеты, я счел себя обязанным явиться пораньше и занять хорошее место. Да, чувство, которое я испытывал, можно было назвать самодовольством: обыватели пришли сюда из любопытства, я же выполнял важную работу. Мы с Бэгги уже сидели во втором ряду, когда зал начал заполняться.
Основным защитником Дэнни Пэджита был некий тип по имени Люсьен Уилбенкс, человек, которого я вскоре горячо возненавидел. Он представлял собой то, что осталось от некогда знаменитого клана юристов, банкиров и прочая, прочая. Род Уилбенксов плодотворно трудился на благо Клэнтона многие годы, после чего пришел Люсьен и запятнал доброе имя семьи, разрушив почти все, что ею было создано. Он строил из себя юриста-радикала, что в семидесятые годы для данного уголка мира было большой редкостью: носил бороду, ругался как извозчик, много пил и предпочитал защищать насильников, убийц и растлителей малолетних. Одного того, что он был единственным в округе членом Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, было достаточно, чтобы получить пулю в лоб. Но Люсьена это не волновало.
Люсьен Уилбенкс был резким, бесстрашным и крайне злобным. Дождавшись, пока все усядутся — как раз перед появлением судьи Лупаса, — он медленно приблизился ко мне с последним номером «Таймс» в руке и, размахивая им перед моим носом, проорал так, что зал мгновенно затих:
— Вы — сукин сын! Кем вы, черт подери, себя возомнили?
Я был настолько обескуражен, что даже не попытался ответить, и почувствовал, как Бэгги осторожно отодвинулся от меня. В зале не осталось ни одной пары глаз, которая не была бы устремлена в мою сторону; я понимал, что обязан что-нибудь сказать.
— Я всего лишь рассказываю людям правду, — выдавил я, постаравшись, насколько смог, изобразить убежденность.
— Это «желтая пресса»! — надрывался он, размахивая газетой в нескольких дюймах от моего носа. — Бульварная брехня, выдаваемая за сенсацию!
— Премного благодарен. — Как подобает поистине мудрому человеку в подобной ситуации, я не стал лезть на рожон. В зале находилось по меньшей мере пять помощников шерифа, но ни один из них не выказал ни малейшего интереса к происходящему.
— Мы завтра же подадим на вас в суд! — сверкая глазами, сообщил Уилбенкс. — И потребуем миллион долларов в возмещение морального ущерба!
— У меня тоже есть адвокаты, — ответил я, моментально испугавшись, что вслед за Коудлами окажусь банкротом. Люсьен швырнул газету мне на колени, развернулся и пошел к своему столу. Я смог наконец вздохнуть; сердце едва не выпрыгивало из груди. Щеки пылали от смущения и страха.
Но мне удавалось сохранять на лице глупую ухмылку — нельзя же было показать здешним старожилам, что меня, редактора-издателя их газеты, можно запугать. Миллион долларов за моральный ущерб! Перед моим мысленным взором тут же предстала бабушка. Это будет трудный разговор…
За судейской скамьей послышалось какое-то шевеление, судебный пристав открыл дверь и провозгласил:
— Встать, суд идет!
Судья Лупас, в волочившейся по полу выцветшей черной мантии, протиснулся в дверь и прошаркал к своему креслу. Усевшись, он осмотрел аудиторию и сказал:
— Доброе утро. На редкость большой для процессуального заседания сбор.
Подобное мероприятие обычно не привлекало внимания публики, на нем присутствовали лишь обвиняемый, его адвокат, ну, иногда мать обвиняемого. На сей раз в зал набилось не менее трехсот человек.
Но это ведь было не просто процессуальное заседание. Оно касалось дела об изнасиловании и убийстве, и мало кто в Клэнтоне мог позволить себе пропустить такое. Однако я прекрасно отдавал себе отчет в том, что большинству горожан не удастся попасть в зал суда, они будут полагаться на «Таймс», и был полон решимости предоставить им наиболее полную информацию.
Каждый раз, когда мой взгляд падал на Люсьена Уилбенкса, я вспоминал об иске в миллион долларов. Нет, это несерьезно, он не будет преследовать в судебном порядке мою газету. Или будет? Но за что? В моих материалах не содержалось ни клеветы, ни диффамации.
Судья Лупас сделал знак другому судебному приставу, и тот открыл боковую дверь. В зал ввели Дэнни Пэджита в наручниках, сковывавших его руки за спиной. На нем были тщательно выглаженная белая рубашка, брюки цвета хаки и мокасины. На чисто выбритом лице — никаких видимых ссадин. Ему было двадцать четыре, на год больше, чем мне, но выглядел он намного моложе: аккуратно подстриженный, привлекательный — такой юноша должен был бы учиться в колледже, невольно подумал я. Держался обвиняемый надменно и, когда с него снимали наручники, презрительно ухмыльнулся, а оглядев зал, похоже, обрадовался повышенному вниманию к своей персоне. У него был вид человека, уверенного в том, что неограниченные возможности семейного кошелька будут использованы, чтобы вытащить его из этой маленькой неприятности.
В первом ряду, прямо за его спиной, сидели его родители и разные прочие Пэджиты. Его отец Джилл, внук печально знаменитого Кловиса Пэджита, имел высшее образование и, по слухам, являлся главным «отмывателем» денег в банде. Мать Дэнни оказалась со вкусом одетой и весьма привлекательной дамой, что было странно: чтобы выйти замуж за Пэджита, войти в клан и провести остаток жизни запертой на острове, нужно быть не в своем уме.
— Я ее никогда прежде не видел, — шепнул мне Бэгги.
— А сколько раз ты видел Джилла? — спросил я.
— Пару раз за последние двадцать лет.
Обвинение от имени штата поддерживал окружной прокурор, тоже выездной, по имени Роки Чайлдерс. Судья Лупас обратился к нему:
