Юлий Дубов - Большая пайка (Часть пятая)
Смотрю я на нее – сапожки на Ленке трехлетней давности, колготки выше колена поехали, курточка гэдээровская, лет пять назад купленная, эх, думаю, чего ж вы такие бедные, ежели вы такие умные? А вслух говорю: ладно, чего ж не встретиться с хорошим человеком. Она обрадовалась, прямо расцвела вся, вскочила, я, мол, договорюсь с ним, он тебе время назначит, когда можно подъехать. Тут мне смешно стало. Нет, говорю, соседушка, у меня дел – не продохнуть, и на директора твоего я клал с прибором. Некогда мне, дескать, разъезжать, ежели ему надо, пусть сам приходит. Адрес известен. Она, вроде, обиделась спервоначалу, никак, похоже, не могла в толк взять, как это ее умный и деловой директор вот так прямо возьмет и в мою бунгалу поедет. Потом согласилась, сказала, что договорится с ним, и ускакала. Телефон мой взяла.
Дня три жду – никто не звонит. Ну, я уж забыл про это дело, вдруг через месяц или около того – звонок. Ленка. И говорит она мне таким голосом, прям как в кино, – с переливчиками даже, представляешь? – говорит, мол, сейчас соединит меня с Платон Михалычем. Соединила. Он вежливый такой, здравствуйте, говорит, извините, значит, за беспокойство, не может ли он ко мне в семь вечера подъехать? А мне минут за пять до этого Тамарка позвонила и сказала, что у нее там чего-то случилось, поэтому она никак не может. Так что вечер у меня свободный был. Чего ж, говорю, приезжайте. Вот так оно и случилось.
А может, водочки? Я когда про это вспоминаю, меня всегда выпить тянет. Не то смешно, не то грустно – не пойму. Плесни-ка мне.
Короче, в семь – никого. В восемь – тоже. Где-то в девять звоню Ленке домой, мать говорит, еще с работы не пришла. Посмотрел ящик, чайку попил, около десяти плюнул, лег спать. Только уснул – звонок в дверь. Я тренировочный нацепил, открываю – стоит Ленка, рядом с ней мужик, симпатичный такой, чернявый, и еще один, с какими-то пакетами, водитель. Мужик извиняется, говорит, что переговоры у него были, с иностранцами, поэтому они немного запоздали. Ни хрена себе, думаю, немного. А водитель – шасть на кухню и выгружает эти пакеты на стол. Я краем глаза вижу – бутылки какие-то невиданные, банки, закусь, мать моя, как в Америке. Так бы я его попер с колокольчиками за ночные приходы, а тут мне интересно стало – дай, думаю, хоть разгляжу, что люди пьют и чем закусывают. Пролетел он по моей квартирке, все посмотрел быстро, в холодильники заглянул – и к столу. Давайте, говорит, побеседуем.
Я рот раскрыть не успел, как он меня уже покупать начал. И что нельзя этим в своей собственной квартире заниматься, а надо производство открыть, чтоб и работать, и жить можно было нормально, и что он мне все условия создаст для – как же это слово? – не культурной, а по-другому как-то – во! цивилизованной деятельности, и что клиентов он мне обеспечит – море, и еще чего-то будет, и еще чего-то, и валюту я буду зарабатывать... Вот ты сейчас, когда я тебе рассказываю, смеешься. Мне и самому смешно, когда вспоминаю. А тогда, веришь, нет, – будто меня опоили чем. Смотрю ему в глаза, слушаю и понимаю про себя, что всю жизнь дураком прожил, что счастье неслыханное ко мне в дверь постучалось, и что сидит против меня какой-то особый человек, и научит он меня тому, чего я не знал, не ведал и даже не думал, что такое на свете бывает. Как под гипнозом, веришь, нет?
И потом так бывало. Иду к нему, ну, думаю, порву на куски. Прихожу – он пару слов скажет, ей-богу, забываю, за чем пришел. Вот так посижу, как с тобой, полчаса, поговорим, и будто все прошло, и проблем нет, и жизнь хорошая. Выхожу – понимаю, что обо всем договорились, все вроде бы решили, а через час – дак чего ж мы решили-то, е-мое? Все ведь как было, так и осталось. Раз к нему обратно, а его уже нету, и будет только через две недели, причем больше никто ничего сделать не может, потому как ни одна душа не знает, о чем мы с ним договорились. И я сам, что интересно, тоже не знаю. Так только, впечатление, что все хорошо. А где хорошо, почему хорошо – черт его знает.
Давай знаешь за кого, давай за Владимир Вольфыча выпьем. Нормальный мужик, дай ему бог здоровья. Башковитый! Еврей, но понимает нашего брата. Этот сможет.
Короче, часам к трем он меня обломал. Договорились, что я свой цех на дому закрываю, поступаю к нему на службу, выделяет он мне производственные площади, холодильники покупает настоящие, знаешь, не "ЗИЛ", не "Юрюзань" какую-то, а такие, что в гастрономах стоят, зарплату кладет невиданную, чуть не в полтора раза больше, чем сейчас имею, да плюс процент с выручки, ежели объемы выше чего-то вырастут, да боеприпасы оплачивает, и в заграницу я отдыхать ездить буду, должность моя теперь – директор чего-то там по развитию.
Сашок, ты ж понимаешь, с моей мордой да вдруг в директора! В общем, договорились. Уехали они, я обратно залег, сна ни в одном глазу. Ворочаюсь и думаю про себя, что наконец-то жизнь у меня повернула в правильное русло. Все-таки возраст, еще лет десять с двустволкой пошастаю, а там тяжеловато станет. Директорство же – дело нехитрое, да с такой зарплатой, плюс ученичков можно подготовить – потом сиди, руководи, а денежки капают.
Через неделю, как договорились, прихожу к нему прямо в девять утра. Его нету. Сижу в предбаннике, Ленка меня чаем поит и, видно, переживает. Так, примерно, к обеду влетает, меня увидел, сразу за руку и к себе в кабинет. И тут же на телефон, ты, говорит, ко мне зайди, и ты зайди. Подваливают его заместители, и он им тут же повторяет все, чего неделю назад мне говорил: и что я директором буду, и что мне холодильники надо купить, и все такое. Причем так он здорово это им говорит, и так они все головами важно кивают, что ежели б я и знал, что их сотрудникам уже два месяца как зарплата не плачена, все равно купился бы.
Ну тут и началось. Написал я заявление в кадры, показали они мне подвал, в котором я работать буду, и понеслось. Сначала все ничего было. Клиентов я обзвонил, сказал, что приходить теперь надо не ко мне домой, а вот по такому-то адресу, и начал к этой компании потихоньку привыкать. Народ интересный был, особенно бабы. Часиков в десять прихожу – они уже сидят, одна, знаешь, такая фифа, вся из себя разодетая, все любила рассказывать, как она из какого-то там дворянского рода, как она у себя дома кофе со сливками пьет, под торшером сидит, в плед заворачивается и книжку читает. Ну и все такое.
Спервоначалу эта фифа ко мне в подвал захаживала, то птичек посмотрит, то белочек потрогает. Не желаете ли, Константин, говорит, выпить со мной шампанского? Раз выпили, два выпили, пора, думаю. на "ты" переходить. Пойдем, говорю, Маша, куда-нибудь вечерком, посипим, отдохнем культурно, потанцуем. Она на меня глазами зыр-кнула и говорит: я вам не Маша, а Мария, и вечера у меня, говорит, все занятые на работе. А сама, как только чего, хватает служебный "Жигуль", с водителем, и шасть куда-то. Потом, правда, обратно возвращается, трубку хватает и – тихонько так: "бу-бу-бу", – вроде секреты какие сообщает. Платон Михалыч ей очень доверял. В общем, кончила она ко мне ходить. Утром "здрасьте", вечером "до свиданья" – и все.
Ленка, та подушевнее. Опять же соседка, и дворян в семье не наблюдалось. Ей доставалось здорово. Сидеть полагалось, пока Платон Михалыч не отпустит. Бывало до полуночи, а когда и до двух-трех часов. Она уж зеленая вся, сидит у телефона, голову на руки опустит и ждет. А он там носится – то у него переговоры, то встречи, то ужинает с кем-то, то в баню закатились. Но позвонить и отпустить домой никогда не забывал. На этот случай ей вроде бы машина полагалась – домой отвезти. Но был у них там один мужик – вроде начальник, вроде нет, я так и не разобрался. Еврей. Марк звали. С Платоном Михалычем он на "ты" был, при всех его Тошкой называл. Цирк! Так вот этот Марк все норовил машину, которая Ленку домой отвозила, куда-нибудь да пристроить. Платон Михалыч в баню, он машину хватает – и тоже в баню, правда, в другую. Тот ужинать, и этот ужинать. Ленка как-то пожаловалась, что ей домой не на чем добираться, Марк в крик– дескать, он деньги зарабатывает, всю контору кормит, ему нужна машина, ну и все такое. Я потому частенько на работе и задерживался, чтоб Ленку проводить.
Вот как раз с этим Марком у меня вышел первый раздрай. Отработал я месяц. Клиенты идут, правда, новых, которых мне Платон Михалыч обещал, пока что-то нету. Я с них нормально деньги собираю, с поставщиками потихоньку рассчитываюсь, остаток в сейф складываю. Да записываю в книжечку, сколько взял, сколько отдал, сколько осталось. В конце месяца делю эти деньги на две части – зарплата, о которой договаривались, и навар – и иду к Мусе Самсонычу. Он такой, вроде грузин не грузин, армян не армян, но оттуда откуда-то. У Платона Михалыча заместителем был. Прихожу, а Муса Самсоныч как раз куда-то уезжать собирается, и у него этот самый Марк сидит. Ну, Муса ему говорит – разберись, дескать, с Константином, а то мне ехать надо. Только Муса Самсоныч за дверь – тот на меня как понесет! И такой я рассякой, и чуть ли не вор, и сколько я денег набрал – никто не знает, и фирму я подставляю, и развонялся своими химикатами, и все такое. Мне обидно стало, прям чуть в морду ему не заехал. А он орет так, что на улице слышно. Ты понял, нет, – я свою работу делаю, получаю деньги, еще с ними же делюсь, а он за мое же доброе.
