Сергей Бакшеев - Галактика мозга
— А розмарин?
— Само собой. А ты внимательный.
— Не представляю, что это такое.
— Я тоже, до сегодняшнего дня.
— И как выглядит это блюдо?
— Очень аппетитно. По крайне мере на фотографии.
— Что, не получилось?
— Не успела посмотреть. Когда ты меня вызвал в лабораторию, мне осталось запекать тридцать минут. Я поставила плиту на таймер и помчалась в институт. Сейчас приеду, а там…
— Божественный запах.
— Или черные угольки.
— Я верю в лучшее.
— А хочешь посмотреть?
«Хочу», — чуть не вырвалось у Шувалова, но вслух, он с сомнением произнес:
— Уже поздно.
— Это к пожилым родителям поздно без предупреждения, а ко мне — в самый раз. — Елена свернула с дороги, проехала квартал, бросила на Шувалова испытывающий взгляд. — Тут рядом. Порция большая, и открытую бутылку вина я одна не осилю.
Шувалов не стал возражать.
Лазанья отнюдь не подгорела и оказалась по-настоящему вкусной. Ужинали при свечах, так решила Елена. В углу тлели индийские палочки с дурманящим благовонием. Почти не разговаривали. Антон пил много. Сначала вино, потом виски. И размышлял.
Почему, даже простая романтика бесследно выветрилась из его семейной жизни, особенно, после рождения сына? Жизнь катилась обыденно и монотонно, как троллейбус по кольцевому маршруту. За окном всё то же, что вчера и на прошлой неделе. И никуда не свернешь, провода не пускают.
Репина ни о чем не спрашивала, смотрела на него печально и выжидающе. После сытного ужина она протянула Антону полотенце и сказала:
— Я постелю тебе на диване.
Выйдя из душа, он лег и долго не мог заснуть на новом месте, бесцельно наблюдая, как по потолку проплывают светлые пятна от редких машин. Закрытые рамы не пропускали звук, только свет. Он подумывал встать и зашторить окно, но шуметь не хотелось.
А потом приоткрылась дверь. Комнату наполнил тонкий аромат духов, зашуршало одеяло, и гибкое женское тело под шелковой сорочкой прижалось к его голому торсу.
Слов опять не было. Только нежные руки и требовательные губы проделывали такое, что сопротивляться ласковому вторжению было невозможно. Сознание затуманилось. Тяжелую плотину горечи размыло вездесущее женское тепло. Мозг выключил неприятные воспоминания и задействовал нейроны, ответственные за чувственные удовольствия. Два тела сплелись. Интимные прикосновения порождали в их головах облака невидимых микровспышек. Разряды накапливались и уплотнялись, чтобы в нужный момент пронзить организмы единой молнией первобытного восторга.
Утром, перед тем, как выскользнуть из-под одеяла, Ольга спросила:
— В институт поедем на одной машине?
Антон вспомнил вчерашнюю ссору с женой и всё, что за этим произошло. В груди щемила унылая тоска. Он мягко отстранился от теплой обольстительной женщины.
— Это неправильно. Мы не должны больше…
Пока он подбирал слова, Ольга вскочила, взглянула на часы и затараторила:
— Ух, ты! А времени то сколько! Завтракать придется на работе. Вставай! Я подброшу тебя до метро.
From: [email protected]
To: [email protected]
Хваленый Шувалов допустил непростительную ошибку. Этим можно воспользоваться. Теперь он будет плясать под мою дудку. Не переоценивают ли его голову заказчики?
From: [email protected]
To: [email protected]
Не твоего ума дело. Ты — исполнитель. Чем хуже ему, тем лучше нам! Дави, прессуй и помни о нашей главной цели. Мозг Шувалова решит нашу проблему.
15
В просторном директорском кабинете внезапно стало душно. Опять давление скакнуло или магнитная буря, безрадостно решил Юрий Михайлович Леонтьев, ослабил узел галстука и покрутил толстой шеей. Нетвердый палец нажал кнопку связи с ассистенткой.
— Валентина, принеси мне холодной воды и таблеточку… Мою, ты знаешь.
Директор Института нейронаук поднял болезненный взгляд на сидевшего перед ним Бориса Вербицкого. Вчерашние события в седьмой лаборатории, о которых только что поведал ушлый кандидат наук, выходили за рамки обычных научных экспериментов.
Как можно устроить незапланированную операцию на живом человеке? Шувалов и раньше пренебрегал внутренними регламентами и инструкциями, и вот его беспрецедентное разгильдяйство привело к настоящей трагедии.
— Юрий Михайлович, забыл сказать, Шувалов был пьян. От него разило водкой, — услужливо добавил Вербицкий.
— Милиция это зафиксировала?
— Они много чего писали. Протоколировали, фотографировали.
— Я не понимаю, о чем Шувалов думал, когда пошел на такое? Он хоть соображал, что творил?! Существуют правила, которые нарушать нельзя. Никогда! Для чего я подписываю горы инструкций? Если каждый будет делать, что захочет, институт погрязнет в хаосе.
— Антон Шувалов не считает себя каждым. Он плевал на инструкции. Он считает себя гением, которому дозволено всё, — скривился Вербицкий.
— Да-да, как тяжело с этими гениями. Всюду лезут. Другое дело нормальные ученые. А ведь за всё мне отвечать, — горестно закивал лысой головой Леонтьев. Директору искренне полагал, что в этот момент нет в мире более несчастного человека, чем он.
Суровая ассистентка, знавшая Леонтьева четверть века, которую, за исключением директора, все величали не иначе, как Валентина Федоровна, внесла стакан воды на подносе. Она поставила его на стол, дождалась, когда босс выпьет протянутую таблетку, и доложила:
— К вам пришла женщина из прокуратуры.
— Из прокуратуры? — встревожился Юрий Михайлович.
— Из следственного комитета. По поводу вчерашнего происшествия в лаборатории Шувалова.
Валентина Федоровна Рашникова, когда-то безликий научный сотрудник лаборатории Леонтьева, свое настоящее призвание нашла в директорской приемной, куда взял ее после повышения Юрий Михайлович. Она все новости узнавала быстрее директора и, как серый кардинал, могла повлиять на решение самых разнообразных вопросов.
— Уже пришли, — потерянно пробормотал Юрий Михайлович и протер вспотевшую лысину. Он посмотрел на Вербицкого. Лицо приняло заученное годами официальное выражение. — Борис, прими наше сочувствие. Коллектив скорбит. С похоронами поможем. Формальности через Валентину Федоровну. Она… ну она всё знает. А ты пока иди и последи, чтобы Шувалов никуда не умотал. Скоро я его вызову.
Леонтьев встал, застегнул пуговицы на пиджаке и поправил галстук, готовя себя к малоприятной беседе с представителем закона. Оправившись, он вопросительно взглянул на ассистентку. Та подравняла смятый клапан кармана, привела в порядок бумаги на столе и утвердительно кивнула.
В кабинет вошла стройная женщина лет тридцати с ярко накрашенными губами. Синяя прокурорская форма сидела на ней безукоризненно. Она по-хозяйски расположилась за длинным столом и вальяжно повела рукой, давая понять Леонтьеву, что он тоже может присесть.
— Здравствуйте, Юрий Михайлович. Я следователь, Алла Николаевна Петровская. — Из-под густой каштановой челки на директора блеснули дымчатые очки, за которыми трудно было понять выражение глаз собеседницы. Но суровый тон женщины не располагал к улыбке.
— Здравствуйте, — выдохнул Леонтьев, опускаясь в свое кресло.
Следователь раскрыла папку на молнии, перебрала несколько страниц.
— Перейдем к делу. Вы догадываетесь, зачем я пришла?
— Есть предположение.
— Уточняю. Мне предстоит разобраться в весьма странных обстоятельствах смерти гражданки Вербицкой. Она была обнаружена в вашем институте с искусственным повреждением черепа. Как вы это можете прокомментировать?
— Понимаете, я только сейчас сам об этом узнал.
— Вы, директор института, не контролируете ситуацию в этих стенах?
— Поймите, уважаемая Алла…
— Николаевна, — подсказала следователь.
— Алла Николаевна, вчера было воскресенье. Я встречал иностранного гостя. Я и подумать не мог, что Шувалов устроит такое! Это чистое самоуправство! Хочу подчеркнуть, я не давал никаких санкций, он ко мне не обращался. Я против любых сомнительных экспериментов. Кстати, я как чувствовал, и вчера несколько раз сам звонил Шувалову. Он на звонки не реагировал. Я звонил с мобильного. Можете проверить. — Для убедительности Леонтьев потряс сотовым телефоном.
— Проверим. Можете не сомневаться.
— Безобразный поступок Шувалова еще получит должную оценку.
— Как? Вы до сих пор не отреагировали на преступление вашего сотрудника? Умышленное убийство вы называете безобразным поступком?
— Убийство? — Леонтьев жадно допил воду из стакана, похлопал вспотевший лоб растрепанным платком.
— Я провожу расследование. Квалифицировать действия Шувалова будет суд. В лучшем случае ему припишут преступную халатность, а я буду вынуждена обратить внимание суда на расхлябанность внутри института и потакательство руководства бесчеловечным экспериментам. Частное определение гарантировано. Уверена, журналистам эта тема тоже придется по душе, и ваш институт, Юрий Михайлович, ждет серьезная комплексная проверка.
