Александр ЗОЛОТЬКО - ПОКЕР НА КОСТЯХ

   – Так мы их всех и уничтожим, – скептически усмехнулся Виктор Николаевич.

   – Не всех, но многих. И здесь мне очень важно получить от вас большую свободу действий, как на нашей территории, так и на любой другой.

   – Вы меня пугаете, Михаил. Надеюсь, в Новую Зеландию вы командировок выписывать не станете?

   – Не могу обещать.

   – Ладно, Миша. Все, что вы мне сейчас рассказали, сходится с тем, что накопал я и мои аналитики. Это обнадеживает. Информация к Премьеру попала, он воспринял ее серьезно. Мы получили добро на максимально жесткие действия. Связались с Украиной. Со скрипом, но нам пошли навстречу. И работать с вами будет та группа, которая работала по Зимнему в девяносто пятом. Вы получите максимальное содействие.

   – Это значит, – лицо Михаила напряглось.

   – Это значит, что именно вы работаете непосредственно против Врага.

   – С большой буквы?

   – С большой буквы. Врага. Раз уж «Армагеддон» у нас пошел…

   – Тогда мне придется называться мессией, а я не хочу богохульствовать. При нашей работе лучше ни с кем не портить отношений.

   – Уже слишком поздно для шуток, – сказал Виктор Николаевич.

   – Или слишком рано.

   – Как бы то ни было, Миша, я воспользуюсь правом старшего по званию и останусь ночевать здесь, а вам придется ехать куда угодно.

   – Как хорошо быть генералом.

   – Очень хорошо, – согласился Виктор Николаевич, – одни подчиненные чего стоят.

   – Я могу идти?

   – Минутку. Сегодня, не поздней полудня, вы должны быть у меня с подготовленным планом действий. И начинайте хватать супостатов. Если хватать не получиться – мочите. Хоть в туалетах.

   Михаил засмеялся.

   – К выражениям высоких и влиятельных людей нужно относиться с пиететом, трепетно, – напомнил Виктор Николаевич.

   – Понял, разрешите идти?

   – Еще минуту. У меня уже становится привычкой проводить над вами психологические эксперименты.

   – Пожалейте, Виктор Николаевич, отпустите душу на покаяние.

   – Вы посылали своих людей в Будапешт? Ведь посылали? Проследить за встречей с Зимним?

   Михаил не отвел взгляда, кивнул.

   – И когда вы собирались мне об этом докладывать?

   – Сегодня вечером.

   – Почему сегодня вечером?

   – Когда получу видеозапись взрыва.

   – Вот даже как… – протянул Виктор Николаевич.

   – Я могу идти? – спросил Михаил.

   – Идите.

   Подождав, пока закроется дверь, Виктор Николаевич встал с табурета и зажег огонь под чайником. Тихо скрипнула кухонная дверь.

   – Ну и как тебе наш разговор, Игорь? – поинтересовался Виктор Николаевич.

   – Все как всегда в нашей конторе. Никто никому не доверяет, и каждый держит либо фигу в кармане, либо камень за пазухой, либо тузы в рукаве, – присаживаясь к столу, сказал Игорь Петрович.

   – И ему совершенно не жалко твоего погибшего.

   – А тебе его жалко? И если бы мы с тобой точно знали, что его убьют, мы что, отменили бы поездку в Венгрию?

   – Вот это и страшно.

   – Ничего, твой Михаил парень толковый, справится. А если что, мы ему поможем.

   – И проконтролируем.

   – И проконтролируем, – согласился Игорь Петрович.

   Глава 2.

   Когда дверь в комнату распахнулась, мужчина, спавший на диване, вскочил. В руках мужчины оказался пистолет. Раздался выстрел. Пуля расколола зеркало, висевшее в коридоре напротив двери.

   Держа дверь на прицеле, мужчина левой рукой нашарил куртку, висевшую на стуле, потянул к себе. Со звоном разлетелось оконное стекло у него за стеной. Мужчина резко обернулся, выстрелил в оконный проем, потом снова посмотрел на дверь, но было уже поздно. Темный силуэт словно впорхнул в комнату над самым полом, перекатился и замер.

   Раздалось два тихих щелчка – пистолет ворвавшегося был снабжен глушителем. Две пули раздробили стоявшему посреди комнаты мужчине коленные чашечки и опрокинули его на пол. Раненный вскрикнул и замер неподвижно.

   Стрелявший поднялся с пола, продолжая держать лежащего на прицеле. В комнату вошли еще двое. Один подобрал пистолет раненного, присел на корточки возле него:

   – Без сознания.

   – Болевой шок, – сказал второй, – коленки можно отправлять в утиль.

   – Быстро иньекцию, перевязку и на базу.

   – А хозяина дома?

   – Хозяина – тоже на базу. Участковому скажи, что был задержан опасный преступник, намекни – чеченец. И по дому пошарьте, только без понятых.

   Раненный пошевелился, вначале застонал, потом стон перешел в крик.

   – Давайте быстрее, – сказал один из вошедших, – кровью ведь может истечь.

   Потом оба вышли из дома на крыльцо.

   – Холодно, – сказал один.

   – Холодно, – согласился второй.

   – Ну его на хрен такие задержания, – задумчиво сказал первый.

   Второй промолчал.

   – Я ведь предупреждал, что мужик успеет встать. Какого хрена нужно было устраивать перестрелку? Взяли бы чисто… А так Жорка мог свободно нарваться на пулю.

   – Мог, – согласился второй, прикуривая, – но не нарвался. Мужик встать успел, а проснуться – нет. Спать лег только в пять утра.

   Мимо них пронесли носилки, через минуту на этих носилках вынесли раненого. Через заднюю дверцу погрузили носилки в машину «скорой помощи».

   – Время, – сказал первый, взглянув на часы, – поехали.

   Мне приснился запах. Вернее, я проснулся от того, что мне приснился запах. У каждого свой ночной кошмар. Кто-то всю ночь добросовестно бегает от бестелесного черного человека, кого-то душит нечистая сила, а кто-то пытается выбраться из лабиринта и не может. А кто-то… Сколько я слышал рассказов о ночных кошмарах от разных людей, и практически ни одного похожего.

   А мне не снятся черные тени или клубки змей. Ко мне приходит запах. Нет, это не значит, что я ничего не вижу в своем кошмаре. Все как положено – я иду по ночному лесу. По ночному мартовскому лесу. Кто-то идет рядом со мной, но я его не вижу. Только луч фонаря прыгает по палой листве, скрученным подагрой веткам кустарника и блестящим испариной стволам деревьев.

   Потом в световое пятно попадает что-то пронзительно алое. Какие-то брызги, клочки, тряпки. Потом я понимаю, каждый раз заново понимаю, что это тела людей. Тела, истерзанные пулями. И каждый раз я во сне сознаю, что не сам это понял, что кто-то мне подсказал то, что люди, лежащие на прошлогодних листьях, были в упор расстреляны всего несколько минут назад.

   И еще я вспоминаю, что эти расстрелянные шли убивать меня. Но ни эта мысль, ни вид крови не пугает меня. Просто сразу после этого я вдруг начинаю чувствовать запах. Смесь запаха мокрых слежавшихся листьев, неприятного запаха сгоревшего пороха и еще…

   Запах свежего мяса. Так пахнут свежеразделанные туши. И в этот момент я просыпаюсь.

   Раз за разом, из ночи в ночь.

   Хорошо еще, что я не кричу во сне. Просто внезапно снова оказываюсь в своей постели, сердце колотится, а электрические часы демонстрируют услужливо красные цифры – сегодня, вы, Сашенька, проснулись в пять утра.

   Есть свои преимущества в том, что я сплю один. Не нужно объяснять никому, отчего это я вдруг так вскидываюсь. Ни от чего. Просто так. Нравится мне вздрагивать среди ночи и нашаривать дрожащей рукой выключатель от лампы, висящей у меня в головах.

   И невозможно к этому кошмару привыкнуть, потому что каждый раз я переживаю его как бы заново. И как бы я себе не внушал, что это только сон, что все это не на самом деле, но ничего не могу с собой поделать.

   Может быть, это еще потому, что все это действительно было со мной – и этот темный лес, и залитые кровью тела, и запах…

   Черт, не нужно об этом. Просто забыть. Успокоиться и забыть. Заняться чем-нибудь бытовым, приземленным. Сходить, например, в туалет. Или пойти на кухню попить воды.

   Я даже откинул в сторону одеяло. А потом замер. Я вспомнил, почему мне сегодняшний сеанс кошмара показался таким странным. Это впервые он приходил ко мне дважды за ночь.

   Точно, у меня уже колотилось сердце этой ночью, я уже пялился испуганными глазами на часы. Только на них было три часа ночи. Я тогда просто не проснулся до конца. Вывалился в реальность, помаялся несколько секунд и снова сполз в сновидение. Только для того, чтобы снова почувствовать запах свежей растерзанной плоти.

   Пять утра. Это значит, что если я попытаюсь снова заснуть, то к семи часам меня снова может ожидать свидание с ужасом. Нет, спасибо. Лучше подумать о чем-нибудь спокойном и умиротворенном. Или о просто хорошем. О деньгах, например.