Алексей Яковлев - «Прощание славянки»
— С каких пор?
— Как мы с ним познакомились. На химии досиживали в Вологде… Он совсем пацаном тогда был. Но держался круто. Братва его прозвала — Костя Белый Медведь…
— За что его так прозвали?
— Ты жуй, историк. А то оторвет за тебя мне башку этот медведь.
Я поковырял вилкой в остывшей коричневой куче.
— Не могу, Леня. Честное слово, не могу… Не идет.
Леня рассердился:
— Ты не историк, ты профессиональный алкаш. Вот ты кто. Понял?
Я стал оправдываться зачем-то:
— Я не алкаш, Леня. Я начал пить недавно. Только когда на фирму устроился. Каждый день фуршеты, переговоры, презентации…
— Я и говорю — профи. Жуй через немогу! Жуй!
Я попросил его, стесняясь:
— Леня, плесни чуть-чуть. Тогда поем. Все доем. И спать лягу. А проснусь как стеклышко. Честное слово.
Леня посмотрел на мою колбасу и оскалился.
— Триста баков мне отдай. От греха. Тогда налью.
Я опустил руку в карман. Эти деньги — единственное, что у меня осталось. Эти деньги вселяли надежду, что я попаду в то единственное место, где меня никто не найдет. Я сжал хрустнувшие банкноты в кулаке и покачал головой. Леня приблизил ко мне пушистое лицо.
— Ты же мне должен, Славик. Забыл?
— Я тебе все отдал, Леня. Все, что у меня было. Эти деньги я заработал после нашего договора. Эти деньги мои. Я их честно заработал.
— Их-их-их-их-их, — заурчал Котяра. — Заработал?… Ты же им о городе ни слова не сказал. Позорник. Деньги тебе на дурочку достались! Давай их сюда. Ну!
Леня встал, схватив со стола длинный хлебный ножик с деревянной ручкой.
— Гони деньги, алкаш! Ну!
Острый конец ножика уставился мне в горло. Я крепче сжал в кулаке доллары и улыбнулся.
— Ну, пырни меня за триста баков, Котяра. Пырни. А вечером что ты Косте скажешь? А?
Леня бросил нож в сковородку и сел. У меня неожиданно появился могущественный защитник. Одно его имя подействовало на Леню, как группа захвата. Я решил добить наглеца.
— Вот я еще Косте скажу, что ты ободрал меня, как липку. Все у меня отнял. Я Косте скажу…
— Их-их-их, — заскрипел Котяра. — Будет он тебя слушать. Кто — ты и кто — он! Плевать он на тебя хотел.
— Я ему нужен!
— Плевать он на тебя хотел, — повторил нагло Леня.— Он другого историка найдет. Академика! Лихачева!
И я обнаглел:
— Да не нужен им Лихачев! Слышал, что француз заявил? То, что скажет специалист, всем давно известно. Им я нужен. Только я. Слышал?
Леня грязным ногтем почесал бакенбарду.
— С какого это х…?
Вот это и для меня самого было неразрешимой загадкой. Что во мне нашел француз?… Но сейчас не в этом дело. И я продолжил атаку:
— Я им нужен, Котяра. Костя сказал, что ты за меня головой отвечаешь!… Налей мне сотку! Быстро! Если ты хочешь, чтобы я вечером человеком был! Быстро!
Котяру аж скрутило всего от моей наглости. Но он все-таки встал, открыл стеклянную дверцу бара и накапал мне сотку в фужер, не подбросив бутылку от злости. Пихнул фужер по перламутровому столику в мою сторону:
— Учти — последняя.
— Конечно,— подтвердил я. — Я Косте обещал… как стеклышко…
— Обещал, — ворчал Котяра. — Кто — ты и кто — он…
Я залпом хватил коньяк. Он уже не напоминал волшебный напиток. Он был только лекарством. Горьким и вонючим. Я бодро застучал вилкой по сковородке.
— А кто он, кстати? Ты мне так и не рассказал, за что его Белым Медведем прозвали…
Котяра глядел на меня презрительно и ревниво.
— Жуй. Сейчас пойдем билет в кассу сдавать.
Я положил вилку.
— Если не расскажешь, никуда я с тобой не пойду.
Леня подумал и сел.
— А чего рассказывать? Костя по льду в Финляндию ушел… в шкуре белого медведя. Тогда граница была на замке, как ты знаешь…
Я забыл про еду. Так вот почему Костя спросил у меня про Владимира Ильича, который пешком по льду ушел в Финляндию. А Леня рассказывал с удовольствием:
— Его искали. Вертолеты над нам кружили. А он на четвереньках в шкуре белого медведя так в самые Хельсинки и пришел. Финики в отпаде. А он из шкуры баксы достает и водки просит. Замерз жутко. Ек макарёк!
— Как же он на химии оказался?
Котяра мрачно хмыкнул:
— А кто тогда знал, что финны перебежчиков обратно выдают?
— И его выдали?
— Он же не Штирлицем был. Обычным валютчиком с «галеры». Накопил баксов и решил пожить, как человек, на свободе. А они его обратно нашим пограничникам сдали. Теперь у Кости в Финляндии фирма. «Белый медведь» называется. Чтобы помнили, суки…
Котяра посмотрел сначала на золотые часы, а потом, не мигая, на меня.
— Пора в кассу идти.
Я уже решил отдать ему все, что попросит, кроме того, что у меня в кармане, и согласно кивнул.
— Подожди. Переоденусь,— Котяра скинул курточку, снял через голову тельняшку и начал рыться в высоком шкафчике у дивана.
Я глядел на его мощную розовую спину, усеянную рыжими веснушками, и на нож с деревянной ручкой…
Только на секунду, на долю секунды мелькнула мысль… Котяра уже стоял ко мне лицом. Хищно оскалясь, уставился на меня, не мигая…
— Что, историк, в историю хочешь попасть? Ты уже попал. В такую историю… их-их-их-их-их… Не выкрутишься…
Котяра сел на диванчик напротив меня, положил на колени клетчатые брюки.
— Ссориться со мной не советую. Я хоть и не каратист… — Котяра щелкнул золотыми зубами. — Съем с говном. И не заметишь. Ам — и все! И вся история.
На его широкой розовой груди красовалась наколка. Не наколка даже, а целое монументальное полотно. От соска до соска и вниз до пупка. На полотне неизвестный мастер изобразил подробно и искусно жанровую сцену. За низким столиком, уставленном бутылками, сидели трое. В центре лихой морячок в тельняшке, слева от него голая грудастая красотка с призывно открытым намазанным ртом, справа худой, горбоносый, курчавый, лупоглазый тип с бутылкой в руке. Красотка, прижавшись грудью к морячку, запрокинув голову, ждала поцелуя, хищный курчавый тип наливал моряку водку в граненый стакан. Надо всей композицией синели буквы славянской вязью: «Они нас губят». Я поразился искусству неизвестного мастера. И вдруг отметил про себя, что это же шарж, грубая, похабная карикатура на рублевскую «Троицу».
Котяра, осклабив золотой рот, глядел на меня довольно и презрительно.
— Учись, пока я жив. Слушайся дядю Леню, если жить хочешь. Будешь слушаться, как пес, может, и выкрутишься из этой истории.
Котяра поднял клетчатые брюки за низки, встряхнул.
— Румынские. Еще при застое в Вологде покупал.
— Леня, — очнулся я наконец. — А кто это «они»?
— Какие «они»? — любовался брюками Леня.
— Которые нас губят?
— А-а, — широко улыбнулся Леня.— Икона моя понравилась?
Значит, он знал, что татуировка — пародия.
— Так кто же нас губит, Леня?
Котяра аккуратно положил брюки на диванчик.
— Там же все четко указано. Не врубаешься?
— Не совсем, — признался я.
Котяра, не глядя, ткнул пальцем в красотку.
— Бляди, — потом указал на курчавого, — жиды, — он всей ладонью хлопнул по лихому моряку, — и лучшие друзья. Вот кто нас губит, Славик. Бляди, жиды и лучшие друзья! Ёк макарёк!
Самой большой неожиданностью для меня явилось то, что морячок олицетворял «лучших друзей». Я-то думал, что он является как бы лирическим героем всего произведения. А он оказался лишь ипостасью черной троицы. Котяра оценил мою растерянность.
— На всю жизнь запомни это, Славик. Если пожить еще немного хочешь.
Котяра встал и звонко чиркнул молнией ширинки. Он стянул с себя широкие штаны, попрыгав на короткой мощной ноге, натянул клетчатые брюки, застегнулся и сказал довольный:
— Третий раз всего надеваю. Цени!
Он одевался как на первое свидание. Прямо на голое тело натянул хрустящую белоснежную сорочку, повязал немыслимого цвета старомодный галстук-лопату, шумно вонзил руки в клетчатый пиджак, пригладил рыжие волосы и достал из рабочих штанов мой билет, кредитку и ключи.
— Договоримся сразу, Славик. Чтобы потом базара не было. Авиабилет и кредитка мои. Я их честно заработал. Не то, что ты, позорник. Ты ни слова не сказал, а я жизнь твою спас! Согласен?
Конечно, я был согласен. Но поддел его все-таки:
— Леня, ты же лимон зеленых просил…
Котяра позвенел в воздухе ключами.
— У тебя какая квартира?
— Однокомнатная.
— Однокомнатную в центре за тридцать тонн скинем!
Я растерялся.
— А я?… А я-то где жить буду?…
Котяра почесал бакенбарду.
— Твоя квартира все равно засвечена. Она тебе ни к чему. Дашь мне доверенность у нотариуса, — он обвел короткими ручками каюту. — А ты пока у меня поживешь… Согласен?
У меня внутри все клокотало. Что знал про меня этот наглый рыжий Котяра?! Слишком многое связывало меня с тем остатком нашей когда-то большой и такой уютной квартиры… Но я сдержался и молча кивнул. У меня уже созрел план, как избавиться от ненавистного животного…
— Леня, мне тоже надо переодеться, — я указал на свой мятый влажный костюм. — И паспорт надо захватить. Чтобы получить по кредитке.
