Нельсон Демилль - Без права на пощаду (Школа обаяния)
– Да, – сказала она и прибавила: – Да. Ему стало плохо, и ему помогли добраться до номера.
– Этот молодой человек называл свое имя?
– Да.
– Фишер?
– Да.
– Он не показался вам... возбужденным? Обеспокоенным?
Женщина не ответила, но едва заметно кивнула.
– Он рассказывал вам, что его беспокоило? Мужчина поднялся и сказал женщине:
– Allons![6]
Она осталась на месте. Затем сказала Холлису:
– Нет, он не говорил. Но сказал, что за ним могут прийти. Он знал. По-моему, в выпивку было что-то... как это?..
– Подмешано.
– Да. – Она встала из-за столика. – Муж хочет уйти. Извините, но больше я ничего не знаю.
Холлис тоже поднялся и сказал ей:
– Видите ли, мадам, этим делом интересуются местные власти. Им известно, что он беседовал с вами, и им хотелось бы знать содержание вашего разговора. Вы можете оказаться в опасности. Вы понимаете?
– Да.
Француз нетерпеливо уходил прочь. Женщина на мгновенье задержалась, и Холлис посмотрел ей в глаза.
– Ну, что еще?
Их взгляды встретились.
– Вы атташе? – спросила она.
– Да.
– Он сказал, что вы должны прийти. И попросил передать вам кое-что, о чем не рассказал по телефону. – Она какое-то время колебалась, затем быстро заговорила: – Додсон сказал ему, что когда-то это было Красной школой Военно-Воздушных Сил. Теперь – это школа КГБ. Там почти триста американцев.
– Триста? Он сказал триста?
Она кивнула. Холлис вцепился в руку женщины.
– А что еще сказал мистер Фишер?
– Ничего. Ему стало плохо... За ним пришли. Русские спросили нас по-английски, о чем говорил этот молодой человек. Но мой муж по-французски ответил, что мы не знаем английского и не понимаем ни русских, ни того молодого человека.
– И русские поверили вашему мужу?
– Думаю, да.
Холлис отпустил ее руку.
– Возможно, с вами будет все в порядке. Однако примите меры предосторожности и свяжитесь с вашим посольством. Сегодня же ночью. Лично. Не по телефону. Затем немедленно покиньте страну.
– Понимаю.
– Прекрасно. Благодарю вас, мадам.
Она слабо улыбнулась.
– Этот мальчик одолжил у меня две копейки... он показался таким милым... и вот... теперь... что с ним? Мертв?
Холлис не ответил.
Он допил виски, вышел из бара, спустился на лифте к выходу у кинотеатра «Зарядье», вышел на набережную Москвы-реки и направился к Москворецкому мосту.
Холлис шел по подземному переходу, прислушиваясь к эху раздававшихся шагов. Несколько русских глазели на него с любопытством. Он вспомнил, как два года назад, впервые приехав в Россию, решил прогуляться ночью по городу, и его поразило открытие, что улицы и метро были чистыми. Более того, москвичи без страха гуляли по ночному городу, однако уличных преступлений не боялись не потому, что их не совершали, а потому, что их не освещали в прессе.
Эта страна жила иллюзиями и заблуждениями, «потемкинская деревня», созданная государственной пропагандой, место, где мужчины и женщины могли пропасть без следа, а все доказательства того, что они когда-либо существовали, исчезали вместе с ними.
– Я старался, Фишер. Я старался.
Холлис дошел до конца подземного перехода и очутился на мосту, по которому примерно час назад они проезжали с Бреннаном. Внизу над Москвой-рекой поднимался туман.
Полковник поднял воротник своей кожаной куртки и остановился.
Ночная Москва, как обнаружил Холлис, не походила ни на один другой большой город, в которых он жил. Можно блуждать по московским улицам и площадям до рассвета, что он проделывал не однажды, и ни разу не попасть в приключение или переделку. Тут нет ни баров, ни дискотек, ни проституток, ни уличных бродяг, ничто вообще не напоминает ночную жизнь большого города. Не работают магазины и кинотеатры, вообще ночью никого и ничего нет. Большая часть города затихала в десять часов вечера, в одиннадцать гасили свет, а последние такси исчезали в полночь. Весь общественный транспорт завершал работу в час ночи.
Холлис услышал шаги. К нему приближался молодой человек лет восемнадцати. Через плечо у него висела адидасовская сумка, а на самом – дешевое пальто из искусственной кожи. В американских джинсах, но ботинки определенно советские. Преувеличенно вежливо он заговорил на хорошем английском:
– Извините, сэр, у вас нет сигареты?
– Нет, а у тебя?
– Да. – Молодой человек угостил Холлиса «Мальборо», дал ему прикурить и прикурил сам. Мальчишка осмотрел мост. Холлис заметил еще нескольких наблюдающих за ними фарцовщиков.
– Меня зовут Миша, – представился молодой человек. – Мне очень приятно встретить вас. Вы видели эту часть Красной площади? Вот здесь один немец, Матиас Руст, приземлился на своем самолете. Я был тут в тот день. Какое же это было зрелище!
Холлис кивнул. Место посадки Руста стало нечто вроде части неофициальной экскурсии на Красную площадь. Рядовой москвич, циничный по натуре, был просто очарован полетом этого юноши. Советский суд приговорил его к четырем годам тюрьмы. Последствия этого дерзкого полета причинили массу неудобств Холлису как атташе военно-воздушных сил. Тогда были уволены некоторые из его хороших знакомых из Военно-Воздушных Сил Советской Армии и Министерства обороны. Тем не менее как пилот Холлис высоко оценивал храбрость молодого летчика. Иногда полковнику казалось, что стоило бы повторить подобное безумие.
– Он летел с миром, – произнес Миша.
– То же делал и Рудольф Гесс.
Миша пожал плечами.
– Тут никакой политики и экономики. У вас есть что-нибудь на продажу?
– Возможно. А у тебя, Миша?
– Зернистая черная икра. Триста граммов. Превосходнейшая. Она стоит в «Березке» шестьдесят долларов. Но я мог бы обменять ее на блок американских сигарет.
– У меня нет с собой сигарет.
Миша осмотрелся вокруг, затем сказал:
– Что ж, тогда сорок долларов.
– Валютные сделки считаются противозаконными.
Миша начал отходить.
– Извините.
Холлис схватил его за руку.
– Ты долго находился на этом мосту?
– Несколько часов...
– А примерно два часа назад ты не видел на набережной американский автомобиль?
Миша затянулся сигаретой.
– Может быть. А что?
– Не твое дело. – Холлис прижал Мишину руку к перилам. – Хочешь заработать сорок долларов или предпочтешь искупаться в речке?
– Сам я машины не видел. О ней мне сказал один приятель. Он ее видел. Примерно два часа назад на набережной.
– Какая это была машина?
– Ему показалось, что это был «понтиак Транс Ам». У него еще задний спойлер[7]. Темного цвета.
– Откуда твой приятель знает, что это был «Транс Ам»?
– Из журналов. Ну, вы знаете... Я плачу три доллара или пятнадцать рублей за «Автомобиль и водитель». Столько же плачу за «Трассу и...»
– Твой друг видел, куда она поехала? – перебил Холлис.
– К «России», – ответил Миша и добавил: – Потом произошла довольно странная штука. Ребята тут же помчались к «России», чтобы поглазеть на эту машину и поговорить с ее водителем... Это был молодой человек... наверное, американец. Но как только они добрались до интуристского крыла, то увидели, что машина уезжает от «России» по улице Степана Разина. А в ней двое мужчин.
– Двое русских?
– Двое русских. – Миша поколебался, затем проговорил: – Такие субъекты с закрытыми лицами. Знаете, о ком я говорю?
– Знаю. А ты или твои друзья заметили еще что-нибудь необычное вечером?
– Да. Примерно час назад. Я сам, да и все мы видели тут синий «форд-фэйрлэйн», который очень быстро ехал по мосту. За ним гнался легавый, но у этого ублюдка не было никаких шансов. Эти «форды» способны мчаться с огромной скоростью. На них ездят американцы из посольства. А вы из посольства? Это была ваша машина?
Холлис повернулся и пошел обратно к подземному переходу. Миша последовал за ним. Они спустились вниз, и Холлис протянул Мише две двадцатки.
– Я возьму твою икру, – сказал он.
Миша неохотно вытащил из своей спортивной сумки банку с икрой и отдал ее Холлису.
– Я дам вам еще три банки и старинный русский крест за вашу куртку.
– Иди-ка домой, Миша, и больше никогда не возвращайся на этот мост. Парни с «закрытыми лицами» будут спрашивать о тебе.
Миша выкатил глаза и открыл рот.
Холлис поднялся из подземного перехода и вернулся на мост. Он прошел его пешком, чувствуя на себе внимательные взгляды других «предпринимателей». Капитализм, как секс, – это нечто гормональное, он сидит в крови, размышлял полковник; он существовал на Москворецком мосту; он присутствовал у каждого отеля и на каждом рынке, по всей Москве; он сохранился в виде крошечных отдельных очагов, которые в один прекрасный день могли прорваться как нарыв и разрушить целое государство. Как большевизм в царской России, так и капитализм сейчас стал новой разрушительной идеологией.
