Сергей Кулаков - Не смотри в глаза пророку
– Во-первых, не таким уж маленьким, – спокойно возразил живописец. – А во-вторых, у тебя такой взгляд, что я просто не могу его не написать. Поверь, это будет наш лучший портрет.
– Ладно, – сдался Егор. – Убедил.
Он осекся. Из боковой галереи вышла Великая Певица, сопровождаемая свитой. Егор со всей почтительностью поклонился. Великая Певица тоже решилась заметить его и даже расщедрилась на подобие улыбки. Егор подождал, не поманит ли пальчиком. Давеча подарил ей книгу – вдруг осчастливит рецензией? Не поманила. Певица уже направлялась к выходу и задерживаться не намеревалась.
– Значит, жду тебя, Егор, – поспешно сказал Тарас. – На следующей неделе.
– Да, – выходя из гипноза, кивнул Егор, – обязательно буду.
Тарас тряхнул волосами и пошел догонять Великую Певицу и ее свиту, постепенно густеющую к выходу.
– Послушай, Егорчик, – послышалось над самым ухом у Егора, – тебе весь этот снобизм не опротивел?
Он оглянулся. Перед ним, задрав длинный подбородок, стояла Ксюша Невская, дочь известного политика, и презрительно кривила большой породистый рот.
– Не могу, блин, – громко восклицала она, тем более смело, что главные посетители выставки удалились. – Соберутся эти так называемые сливки и давай друг перед другом выпендриваться. Видел, как они брюликами обвешались? Как новогодние елки. А сами только из своих тамбовов вылезли. Они так же разбираются в живописи, как я в картофельных очистках. Блин, сливки!
Мимо локомотивом прогрохотали две красавицы, глядя с некоторым испугом на бесстрашную, как революционный матрос, девушку.
Егор улыбнулся. Резать правду-матку, особенно в виду телекамер, было прерогативой Ксюши Невской, и это же кормило ее и одевало.
– Да бог с ними, Ксюш, – сказал примирительно Егор. – Скажи лучше, как тебе картины?
– Дрянь, – в свойственной ей лаконичной манере вынесла свою оценку Ксюша, отнюдь при этом не понизив голос. – Правда, была одна, где у меня чуть не намокло… О, смотри, уставилась, ворона. Нацепила Картье на три лимона и думает, что она круче всех. Лошица!
Егор усмехнулся, поощряя ее гнев. Хотя влезать в скандал с женой одного из толстосумов ему совсем не улыбалось. Но и ретироваться нельзя. Если Ксюша разочаруется в нем, ее вердикт будет суровым и окончательным. И, что самое неприятное, публичным. А этого допустить Егор не мог. Это могло нанести его имени, уже довольно раскрученному и благополучному, ущерб, равный ущербу, производимому атомной бомбой. Оправиться от подобного ущерба очень трудно – если вообще от него можно когда-нибудь оправиться.
– Слушай, Ксюша, ты что-то говорила про книгу? – схитрил он. – Хочешь написать?
– Ну да, – мгновенно забыв о «лошице», кивнула Ксюша. – Уже есть наброски. Это как бы размышления о жизни. Типа философского трактата. Ну, как у Екатерины Второй, помнишь?
– Свои философские трактаты, насколько мне помнится, Екатерина сдувала у Дидро и Руссо, – заметил Егор. – А также у многих других.
– Все ты, Горин, знаешь, – шлепнула его по плечу ладошкой Ксюша. – С тобой неинтересно.
– А с кем интересно? С Галаховым? – поддел ее Егор, пуская в ход проверенно безопасную тему.
– Брось, – сморщила носик Ксюша. – Галахов – ребенок. С ним только болтать хорошо. Вот если бы ты был чуть-чуть попроще…
– Думаешь, я смог бы оплачивать твои капризы?
– В том-то и дело, – вздохнула, разводя тонкие, красивые руки, Ксюша. – Поэтому буду искать олигарха. Бедная я девушка.
Они рассмеялись. За последний год Ксюша заработала полтора миллиона долларов, и это только по самым приблизительным подсчетам.
– Ну, пока, Егорчик, – с придыханием, низко и нежно сказала она. – Полетела я. Дела.
Она чмокнула Горина в щеку, оросила его обоняние тонким, сильным, волнующим, как весенний лес, ароматом фиалки и исчезла, быстрая, как подросток.
Он просигнализировал официанту, взял бокал с шампанским, сделал маленький глоток и огляделся.
Народ томился. Великая Певица своим быстрым отбытием как бы дала оценку выставке, и все остальные уже не утруждали себя самостоятельным поиском истины. Бродили из вежливости от картины к картине, переговаривались со знакомыми и поглядывали на часы, чтобы слишком поспешным бегством не дать причислить себя к людям, у которых нет собственного мнения.
Егор двинулся в обход. Здоровался с одними, коротко заговаривал с другими и все никак не мог отделаться от мысли, что участвует в каком-то великом надувательстве. Со всех сторон на него глядели чудные, странные полотна, а он вынужден был острить, возмущаться и убеждать себя и других в том, что подобные шутки – дурной вкус и что кто-то непременно должен за это ответить. На некоторых лицах он улавливал чувства, схожие со своими, но то был словно короткий отсвет в ночи, возникающий и мгновенно исчезающий. Все будто прятались в норки и панцири, боясь признаться окружающим, что находятся бок о бок с чем-то поистине оригинальным и прекрасным. Возникни маленькая искра – и фарс превратился бы в триумф. Но искры не возникло, больше того, ее поспешно затоптали, не видя в ней надобности, и это был окончательный приговор.
Егор залпом допил шампанское и решил, что пора уходить. Вдруг послышался знакомый перестук каблуков. Из-за угла, как из засады, выскочили две неприкаянные красавицы и подбежали к нему.
– Извините, – заговорила одна из них, звезда ситкома, блондинка в коротеньком бирюзовом платье-тунике. – Вы писатель? Егор Горин?
Она отчаянно стреляла глазами и перебирала десятки форм улыбки, от застенчивой до самой обольстительной, продолжая играть роль, принесшую ей всероссийскую славу и возможность утвердиться среди тех, кто пришел сегодня на эту выставку.
– Да, – подтвердил Егор, оживая. – Он самый.
– А вы не могли бы…
Блондинка начала рыться в сумочке, показывая то младенчески нежную складку подмышки, то глубоко утопленную ложбинку груди, то белые ровные зубки, то матовую коленку.
– Сейчас, секундочку, простите, – лепетала она. – Застряла.
Виновато улыбаясь и даже покраснев – все же она была неплохой актрисой, – девица вытащила из сумочки экземпляр последней книги Егора.
– Вот, – протянула она ему томик, то тараща, то кося шалые цыганские глаза. – Не могли бы вы подписать?
Егор усмехнулся про себя. Западня немудреная, эта девица шла к цели прямо, не тратя силы на обходные маневры и полагаясь исключительно на свои женские достоинства.
Что ж, он был не против. Каждый имеет право на поиск теплого уголка в этой неприветливой, так быстро смыкающейся над тобой вечным холодом жизни. Почему эта девушка, столь привлекательная и в сущности простодушная, должна отставать от других? К тому же достоинства у нее были более чем весомые. Одна родинка над верхней губой чего стоила.
– Конечно, подпишу.
Егор взял книгу.
– Читали?
Механизм улыбок, стреляний глазами и ужимок снова пришел в действие.
– Конечно, читала! Так интересно. Я не могла оторваться. И Даша читала. Правда, Даша?
Даша, брюнетка в алом и золотом, заученно растянула огромный рот.
– Да-а, – выдохнула она, начиная свою игру. – Очень интересно.
Егор улыбнулся. Эта была совсем простушка.
– Кажется, Маша? – спросил он блондинку, нацеливаясь ручкой на пробел в титульном листе.
– Да, – засуетилась та, щурясь, быстро-быстро мигая и стеснительно улыбаясь. – Маша. Вообще, Мария. Но можно Маша. Как вам удобно.
– Так и удобно, – ласково подытожил Егор.
Получив подписанную книгу, она церемонно поблагодарила и снова покраснела.
– А что вы делаете сегодня вечером?
– А разве это не мой текст? – улыбнулся Егор.
– Что? – смутилась уже без игры молодая актриса. – Нет, я не то, то есть, я хотела сказать, что мы поедем с Дашей в клуб, и если вы хотите, мы могли бы…
Она шаловливо скользнула глазами вбок и скорчила очаровательную гримаску.
– Отлично, – кивнул Егор. – Закончу дела и приеду. Какой клуб?
– «Парадиз».
– Все. Там и увидимся.
Маша просияла и метнула на свою подругу взгляд, исполненный сумасшедшей надежды. У Егора на миг сжалось сердце. Но только на миг.
Каждый получает то, к чему стремится. В конце концов не он им навязался.
Он помахал рукой победно удаляющимся девушками, полюбовался бедрами модели.
«Выставка прошла успешно, – сказал он себе. – Художника, правда, жаль. Но он не обидится, ему сейчас не до того. Народ будет ходить здесь еще несколько дней, кто-то да оценит. В общем, все как обычно. Не та нынче мода – вот ключевое слово. И будь ты хоть стократ талантливее других, если на тебя нет моды, успеха не жди».
Егор вспомнил свои мытарства и поморщился. Не любил вспоминать. Бесприютность чужих углов, унижения нищего, никому не нужного литератора, одиночество и тошнотворный страх ни до кого не докричаться – страх забытого в чреве плода. Это был сон, долгий дурной сон. Он поселился в мире, где все совсем иначе, и больше никогда этот мир не покинет.
