Тед Белл - Между адом и раем
Они оказались в тенистом районе Эль-Ведадо, где стояли старинные виллы. Большинство из них были построены незадолго до 1959 года, эры Фиделя Кастро.
Гомес и девица вышли из машины.
— Hasta macana[9], — сказал водитель, похлопав крупной коричневой ладонью по двери. Должно быть, у этого типа было с десяток золотых браслетов.
Гомес следил, как «Крайслер» ускользает из вида сквозь коридор нависших над дорогой густых зеленых ветвей, касающихся его крыши.
— Ну, вот и прибыли, — сказала Лин-Лин, нажав какую-то кнопку в стене и махнув в объектив одной из видеокамер.
— А как называется клуб? — спросил Гомес, когда массивные створки ворот подались внутрь.
— «Мао-Мао».
Они вошли в ворота, и Гомес заметил:
— Это не клуб, а настоящие джунгли.
— Красиво, правда? Каких только птиц и зверей здесь нет! Даже ягуары и леопарды живут.
— Ну и ну, — сказал Гомес, стараясь придать голосу непринужденный тон. Он, кажется, видел в каком-то фильме, как леопард сожрал человека.
Они достигли еще одних ворот, минут пять пробираясь сквозь заросли деревьев и карабкаясь по корням баньяна, увившим старую тропинку. Эти ворота открылись автоматически. Они вели во внутренний двор, где стоял китайчонок в красном шелковом одеянии. В руках он держал серебряный поднос с каким-то напитком в высоком серебряном кубке.
— Каждый гость выпивает из кубка, — сказала Лин-Лин. — Эта штука называется «ядом». Попробуй.
— Я люблю яд, — ответил Гомес и отхлебнул. Казалось, ничего лучше в жизни он не пил.
— Это ты сделал? — обратился он к мальчику. Тот хихикнул и поспешно скрылся. Наверное, не понимает по-английски, подумал Гомес, нисколько не удивившись.
— Сюда, — сказала Лин-Лин. — Мой брат, наверное, в казино.
Они обошли вокруг бассейна размером с половину футбольного поля, в центре которого бил грандиозный фонтан. Скульптурная группа изображала какого-то парня с вилами в руках, управляющего чем-то вроде римской колесницы, которую тянули дельфины и киты. Одной рукой этот парень обхватил русалку. Ну и буфера у этой русалки — неужели из чистого золота? Вероятно, да.
Гомес услышал пронзительный визг и увидел, как из бассейна выскочила голая девица и какой-то толстяк побежал вслед за ней в одну из купальных кабинок, опоясавших бассейн. На шее у нее висело такое же украшение, как и у Лин-Лин.
Он заметил, что множество кабинок уже заняты и вход в них занавешен плотной полосатой тканью. В дальнем конце бассейна были другие красивые девушки с золотыми ошейниками. Гомес сделал еще один глоток и постарался не смотреть так пристально по сторонам.
В конце широкой, покрытой травой аллеи, вдоль которой тянулись двойные ряды пальм, стояло большое розовое здание с белыми ставнями, кажется, четырехэтажное. Должно быть, когда-то это была гостиница. Или дом какого-нибудь диктатора.
— Мне нравится этот клуб, — сказал Гомес, следуя за Лин-Лин в полумрак здания.
Она остановилась и посмотрела на него.
— Должна заметить, в этом месте есть одно правило. Здесь собирается много знаменитостей. Если узнаешь кого-то, не смотри и не разговаривай. Договорились?
— Понял, — сказал Гомес, тайком присматриваясь к лицам за рулеточными столами в надежде узнать кого-нибудь. Он заметил парня, похожего на Брюса Уиллиса, но не был абсолютно уверен в этом из-за темных очков, скрывавших глаза.
Брат Лин-Лин сидел в углу бара, отделанного красным деревом. Он тихо разговаривал с каким-то мужчиной с длинным черным «конским хвостом».
— Пока, Мансо, — сказал ее брат этому человеку. Мужчина встал и быстро ушел.
— Родриго, — обратилась Лин-Лин к брату. — Это сеньор Гомес. Он тот человек, которого ты, как я полагаю, хотел найти.
Родриго встал и протянул Гомесу руку. Мансо, тот тип, с кем он только что разговаривал, уже был у выхода в казино. Наверное, известный — старается не показывать лицо. Идет, покачивая бедрами. Это что, клуб для голубых? Определенно нет. Слишком много голых задниц, думал Гомес.
— Buenos tardes[10], — сказал человек. — Добро пожаловать в клуб «Мао-Мао».
Вроде бы все было в нем нормально. Но Гомес опешил, глянув в его глаза.
Они были бесцветными.
С белками все в порядке, а радужная оболочка была абсолютно прозрачна. Как будто у парня в орбитах были не глаза, а мраморные шарики.
— Я что, напугал вас, сеньор? Простите. Тех, кто видит меня в первый раз, это часто шокирует.
— Да нет, я просто…
Парень был высокий, стройный, симпатичный, словно кинозвезда. Одет в белый хлопковый костюм и голубую рубашку. На его шее висела золотая цепочка. У него был такой же кофейно-молочный цвет кожи, как и у его сестры. И такие же светлые волосы. Но эти глаза! Словно из фильма ужасов!
— Чем вы занимаетесь, сеньор Гомес? — поинтересовался Родриго. — Можете не отвечать.
— Служу в ВМФ США. Я моряк. С базы в Гуантанамо.
— И что же привело вас в нашу древнюю столицу?
— Двухдневная увольнительная. Моя мать, видите ли, она в больнице. Она умирает. Рак желудка.
— Вы кубинец, да?
— Да. Моя мать осталась здесь, а мы с отцом переехали из Мариэль Харбор в Майами в восемьдесят первом. В прошлом году он умер от рака простраты.
— Простаты.
— Что?
— Кажется, правильно говорить простаты, сеньор. В любом случае, я очень сожалею о его смерти. Вы не хотите выпить еще? — Он подал знак бармену, и появился еще один серебряный кубок.
— Спасибо, — сказал Гомес. — Замечательный напиток.
Он начал хмелеть уже от первой порции, ну и что. Напиток и вправду был великолепен.
— Насколько я понимаю, о больнице вы получили довольно неприятное впечатление, — сказал Родриго.
— Да. Всему виной это чертово американское эмбарго. Моя мать обречена на такое страдание, что… подождите минуту, а как вы узнали о больнице?
— Моя сестра сказала. Мы с ней говорили по телефону. Вы настроены негативно по отношению к политике США?
— Можно так сказать.
— Americanos пытаются давить на кубинское правительство, а достается лишь женщинам и детям. Вам нравятся азартные игры, сеньор Гомес? Блэкджек? Баккара? Железка?
— Блэкджек — это то же самое, что и игра в очко?
— Верно, — сказал Родриго. Он открыл белую мраморную шкатулку, стоящую рядом. Она была заполнена фишками — стодолларовыми, пятисотдолларовыми, тысячедолларовыми. Он сложил их стопкой перед Гомесом. — За счет заведения, — щедро улыбнулся он, обнажив белоснежные зубы. — Лин-Лин, не хочешь представить сеньора Гомеса нашему главному крупье? Проследи, чтобы к нему отнеслись с особенной заботой, дорогая.
— Конечно, — ответила Лин-Лин. — Пойдемте со мной, сеньор Гомес.
— С удовольствием, — ответил Гомес. — А можно еще порцию этого «яда»?
Гомес преследовал взглядом ягодицы Лин-Лин, играющие под спандексом, пока шел за ней к казино.
— Джек! — произнес он, проходя рядом с каким-то типом в шелковом костюме, который бросал кости. Должно быть, это был сам Николсон. Его прическа и темные очки были точь-в-точь как в журнале «People». — Глазам своим не верю!
— Господи! Ты что, забыл, черт возьми, что я тебе говорила? — прошипела Лин-Лин.
— Да, точно. Извини.
Девица разозлилась не на шутку. Ничего страшного. Разве часто обычный парень вроде него может похвастать встречей с Джеком Николсоном? Не кипятись так, Лин-Лин.
— Я полагаю, об автографе и речи быть не может, — сказал он, петляя за ней сквозь лабиринт столов.
— У тебя есть ручка? — сказала девица, посмотрев на него через плечо. — Я поставлю автограф на твоем члене, если там места хватит.
— Да ладно, остынь. Я ведь извинился.
— Вот твой стол, морячок. Это Франсиско. Он тебя обслужит. О’кей? Ну, удачи. Чао.
Девица собралась уходить. Он схватил ее за руку.
— Постой. Скажи, что у твоего брата с глазами? — спросил ее Гомес. — Просто интересно.
Она обернулась и уставилась на него.
— Мой брат провел двенадцать лет в тюрьме, — сказала Лин-Лин. — Его держали в маленькой темной камере. В полной темноте — без солнца, без электричества, даже без свечки.
— Вот дела. Как же он выкарабкался? Сейчас с ним все в порядке, так ведь?
— Он говорил, что если его выпустят хоть на день, то он сделает все, что они прикажут. Буквально все. Они попросили его сделать что-то крайне неприятное. На следующий день его отпустили насовсем. И вот теперь мы с братом снова вместе.
Он не знал, где очутился, но совершенно ясно, что не в спальне Хью Хефнера в особняке «Плейбоя».
Он сидел в твердом деревянном кресле в комнате, где не было иной мебели. Абсолютно голые стены и пол. Даже окон не было. Его руки были примотаны скотчем к ручкам кресла, а лодыжки — к ножкам. Он не знал, сколько времени уже провел здесь. Наконец дверь позади него открылась.
