Дин Кунц - Живущий в ночи
На небосводе взошла полная луна.
Я люблю луну. Она светит, не обжигая. Она высвечивает красивое и скрывает уродливое.
На вершине широкого взгорка асфальтовая дорога делала большой круг, внутри которого находилась лужайка. Посередине нее стояла цементная копия скульптуры Микеланджело «Пьета».
Луна посеребрила тело мертвого Христа, лежавшего на руках матери, от Девы тоже исходило это мягкое свечение. При свете дня эта грубая подделка выглядела, должно быть, невероятно топорной.
Впрочем, оказавшись перед лицом страшной утраты, большинство людей ищут утешение, обращаясь мыслями к вечному, пусть даже оно имеет такое неуклюжее воплощение, как эта жалкая попытка повторить шедевр бессмертного ваятеля. Что мне нравится в людях, так это их способность воспарить духом даже при виде тоненького лучика надежды.
Остановившись под козырьком, нависавшим над порогом похоронного бюро, я замешкался, прикидывая, насколько серьезна угрожавшая мне опасность.
Массивный двухэтажный дом в георгианском стиле – из красного кирпича, с белыми деревянными украшениями – мог бы стать красивейшим зданием в городе, если бы только этот город не был светлым и жизнерадостным Мунлайт-Бей. Космический корабль из другой галактики, приземлившийся здесь, и тот показался бы более к месту, нежели мрачный дворец Кирка. Возле этого дома положено расти не перечным деревьям, а торжественным вязам, над его крышей должны разверзаться грозовые хляби, а не сиять чистое небо Калифорнии, здесь должны хлестать холодные ливни, а не ласковые теплые дожди.
Окна второго этажа, где жил Сэнди, были темными. На первом этаже располагались комнаты, в которых близкие прощались со своими усопшими. Через декоративные цветные окошки на входной двери из глубины дома пробивался слабый свет.
Я позвонил.
В холле появилась мужская фигура и приблизилась к двери. Я различал лишь силуэт, но сразу узнал Сэнди Кирка по его легкой походке. Грация, с какой он двигался, лишь добавляла ему неотразимости.
Оказавшись в прихожей, Сэнди щелкнул выключателем, и по обе стороны от входной двери вспыхнули наружные лампы. Хозяин похоронного бюро открыл дверь и откровенно удивился, увидев меня, щурившегося на него из-под длинного козырька бейсболки.
– Кристофер?
– Добрый вечер, мистер Кирк.
– Я так скорблю в связи с кончиной твоего отца! Он был чудесным человеком.
– Да, это верно.
– Мы уже забрали его тело из больницы и, поверь, Кристофер, обращаемся с ним так, как если бы он был членом нашей семьи, – с огромным уважением. Я ведь прослушал в Эшдоне курс его лекций по поэзии XX века. Ты знал об этом?
– Да, конечно.
– Именно он научил меня любить Элиота и Паунда, Одена и Плэта, Беккета и Эшбери. Роберта Блая. Йейтса. Всех их. Я терпеть не мог поэзию, когда пришел к нему в класс, и уже не мог без нее жить, выйдя оттуда.
– Уоллес Стивенс, Дональд Джастис, Луиза Глюк – они были его любимыми.
Сэнди улыбнулся и согласно кивнул, но тут же спохватился:
– О, извини, я забыл…
С этими словами он поспешно выключил свет в прихожей и на крыльце.
– Да, ужасная потеря, – прозвучал его голос с темного порога. – Тебе, должно быть, невероятно тяжело. Остается утешаться лишь мыслью о том, что он наконец-то избавлен от страданий.
Вообще-то глаза у Сэнди зеленые, но в бледном свете луны они казались черными и блестящими, как панцирь жука. Не отводя от них взгляда, я спросил:
– Могу я его видеть?
– Кого? Гм, твоего отца?
– Я даже не простился с ним, когда его увозили из палаты. В тот момент мне казалось, что это ни к чему. А теперь… Мне хотелось бы взглянуть на него в последний раз.
Глаза Сэнди Кирка напоминали безмятежную гладь океана, однако под видимым спокойствием скрывалась бездонная бездна. В голосе его по-прежнему звучало профессионально-сдержанное сочувствие к человеку, потерявшему близкого.
– О, Кристофер… Мне так жаль, но… процесс уже начался.
– Вы сунули его в печку?
Сэнди вырос в семье, испокон века занимавшейся похоронным бизнесом, а в этой среде, как ни в одной другой, чрезвычайно широко используются эвфемизмы. Поэтому сейчас он болезненно поморщился. Прямота, с которой был поставлен мой вопрос, покоробила его.
– Да, покойный уже находится в кремационной печи.
– Но почему так быстро?
– Проволочки в нашем деле ни к чему, сам понимаешь. Конечно, если бы я знал, что ты придешь…
«Интересно, – подумал я, – смог бы он так же спокойно встретиться своими похожими на крылышки жуков глазами с моим взглядом при свете солнца? Жаль, что мне не суждено проверить это».
Поскольку я молчал, Сэнди Кирк вновь заговорил.
– Ты не представляешь, как я расстроен, Кристофер, – произнес он. – Тебе так тяжело, а я мог бы помочь тебе, и вот…
Живя своей необычной жизнью, в некоторых вещах я искушен, в других же являюсь полным профаном. Однако, хотя я и не в ладах с днем, ночь мне знакома, как никому другому. Поскольку я частенько являлся мишенью для жестоких нападок со стороны невежественных дураков, мне приходилось учиться пониманию человеческих сердец лишь в общении с родителями и любящими меня друзьями, которые, подобно мне, живут преимущественно между закатом и рассветом. Поэтому мне редко приходилось сталкиваться с откровенной ложью, но сейчас я был шокирован наглым враньем Сэнди. Мне казалось, что оно пачкает не только его самого, но и меня. Выдерживать взгляд его обсидиановых глаз стало мне не под силу. Я опустил голову и уставился в пол.
Ошибочно приписав это моему горю в связи со смертью отца, Сэнди переступил порог и положил руку мне на плечо. Мне стоило большого труда не отшатнуться.
– Моя работа состоит в том, чтобы утешать скорбящих, Кристофер, и обычно у меня это неплохо получается. Но, говоря откровенно, я не знаю слов, которые могли бы объяснить смерть или сделать ее менее тяжелой.
Мне хотелось изо всех сил дать ему в брюхо.
– Ничего, я справлюсь, – насилу выдавил я, понимая, что должен уходить отсюда как можно скорее, прежде чем не натворил чего-нибудь безрассудного.
– Обычно я преподношу людям стандартный набор банальностей, которых ты нипочем не найдешь в произведениях поэтов, любимых твоим отцом. Тебе я их говорить не буду.
Не поднимая головы, я кивнул и попятился, высвобождая плечо из-под его ладони.
– Спасибо, мистер Кирк. Извините, что побеспокоил.
– Ты меня ничуть не побеспокоил. Ничуть. Жаль только, что ты не позвонил чуточку раньше. Тогда я смог бы… немного повременить.
– Вы не виноваты. Все в порядке. Правда.
Я стал пятиться с покатого крыльца, на котором не было ступеней, и, оказавшись на асфальтовой дорожке, повернулся к Сэнди спиной. Он, в свою очередь, подался назад к порогу и спросил напоследок:
– Ты уже решил, как организовать похороны? Где проводить службу?
– Нет, пока не думал. Я сообщу вам завтра.
– Ты в порядке, Кристофер? – спросил он, обращаясь уже к моей спине.
– Да, я в порядке. Все будет хорошо. Спасибо вам, мистер Кирк.
– Жаль, что ты не позвонил мне заранее.
Я сокрушенно развел руками, сунул их в карманы куртки и двинулся вниз по склону, снова миновав «Пьету».
В лунном свете поверхность скульптуры блестела тысячами крошечных пятнышек слюды, вкрапленных в ее тело, и казалось, что по щекам богоматери текут взаправдашние слезы.
Я с трудом подавлял в себе желание обернуться, поскольку был уверен, что владелец похоронного бюро смотрит мне вслед. Вместо этого я продолжал спускаться по дороге между рядами печальных, шепчущих что-то деревьев. Дневная жара спала, но термометр наверняка показывал не меньше двадцати пяти градусов. Пролетевший тысячи миль над океаном ветер доносил до меня его едва уловимый запах.
Изгиб подъездной дорожки наконец вывел меня туда, где Сэнди, если бы он продолжал стоять на крыльце, не смог бы меня увидеть. Тут я наконец-то обернулся. С этого места мне были видны лишь крутая крыша и черные очертания дымовых труб на фоне усеянного звездами неба.
Сойдя с асфальта на газон лужайки, я снова устремился вверх по склону, пытаясь на этот раз прятаться в тени, отбрасываемой листвой. Перечные деревья пытались поймать луну в сеть, сплетенную из своих кос.
6
Моему взгляду вновь предстали круглый разворот дорожки, «Пьета» посередине него и крыльцо. Сэнди вернулся в дом. Входная дверь была закрыта.
Двигаясь, как прежде, по траве и прячась за деревьями и кустами, я обогнул особняк. Огромный внутренний дворик – патио, – длинная лестница, спускающаяся к двадцатиметровому плавательному бассейну, идеально ухоженный розовый сад – из окон комнат, куда допускались посетители, вся эта роскошь была не видна.
В городке размером с наш на свет ежегодно появляются примерно две сотни новых граждан и около ста за это же время переселяются в мир иной. В Мунлайт-Бей существует всего два похоронных бюро, и заведение Кирка, по моим расчетам, загребает примерно семьдесят процентов всей прибыли от этого бизнеса. Благодаря чужой смерти жизнь Сэнди была превосходной.
