Ю Несбё - Охотники за головами
— Ну да. А Ханк фон Хельвете [5]был? Вендела Кирсебом? [6]
— Выйди, мне работать надо.
Фердинанд сделал обиженное лицо, но просьбу выполнил.
Когда дверь за ним захлопнулась, я забил в гугл Класа Граафа. И несколько минут спустя уже знал, что он шесть лет был главой и совладельцем «ХОТЕ» до самой продажи компании, был мужем бельгийской фотомодели и в 1985 году стал чемпионом Нидерландов по военному пятиборью. И удивился, что, кроме этого, не нашлось ничего. Ладно, в три часа мы применим мягкую версию метода Инбау, Рейда и Бакли, и тогда я узнаю все, что мне нужно. А до этого надо провернуть одно дельце. Небольшую конфискацию. Я откинулся назад, закрыл глаза. Азарт люблю, но ожидание ненавижу. Сердце уже билось чуть быстрее нормы. Мелькнула мысль: было бы из-за чего ему биться. Восемь тысяч. Не так много, как кажется. В моем кармане эта сумма гораздо меньше, чем доля Уве Чикерюда в его. Бывало, я начинал завидовать его простой жизни, его одиночеству. Это было первое, в чем я удостоверился, когда собеседовал его на должность начальника охранного агентства, — что вокруг него не будет лишних ушей. Как я догадался, что он — мой кадр? Во-первых, его оборонительно-агрессивная манера держаться. Во-вторых, то, как он парировал мои вопросы — так, словно в совершенстве владел допросной техникой.
Поэтому я почти изумился, когда потом, пробив его по базам, не нашел за ним никакого уголовного прошлого. Тогда я позвонил одной знакомой, которая получает у нас деньги по неофициальной ведомости. По роду службы она имеет доступ к полицейскому «архиву перевоспитанных», куда заносятся сведения обо всех осужденных по их выходе на свободу и — несмотря на название — никогда из этого архива не удаляются. И то, что она смогла сообщить мне, свидетельствовало: я все-таки не ошибся — Уве Чикерюд прошел столько полицейских допросов, что имел возможность изучить девятишаговую систему вдоль и поперек. Чикерюд, впрочем, ни разу ни за что не был осужден. Это говорит о том, что парень совсем не идиот, а просто страдает тяжелой дислексией.
Роста Чикерюд был невысокого, с темными и густыми, как у меня, волосами. Я велел ему постричься, раз он собирается руководить охранным агентством, — пришлось объяснить, что никто не почувствует доверия к субчику с внешностью роуди списанной в архив хард-рок-группы. Но что я мог поделать с зубами, коричневыми от шведского снюса? Или с лицом, длинным, как лопасть весла, и выступающей нижней челюстью, так что казалось, весь комплект перепачканных снюсом зубов вот-вот выскочит наружу и схватит что-нибудь на лету, как у той жуткой твари из фильмов про Чужого? Но естественно, не стоит требовать слишком многого от человека таких скромных амбиций, как Чикерюд. Он был ленив. Но хотел разбогатеть. Точно таким же образом и другие желания Уве Чикерюда пребывали в конфликте с особенностями его личности: он был уголовник и склонный к насилию коллекционер оружия, но желал жить в мире и терпимости. Он мечтал, прямо-таки молил о дружбе, но люди, словно чуя неладное, предпочитали держаться от него подальше. И он был искренним, неизлечимым, разочарованным романтиком, который искал любви проститутки. В свое время он безнадежно влюбился в одну русскую работящую шлюху по имени Наташа и не мог ей изменить, хотя та — насколько я выяснил — не питала к нему ни малейшего интереса.
Уве Чикерюд был дрейфующей плавучей миной, без якоря, без собственной воли или иной движущей силы, из тех, кто плывет по течению навстречу неизбежной катастрофе. Существом, спасти которое может лишь другой человек, который заарканит его и придаст его жизни направление и смысл. Человек вроде меня. Который сможет пристроить общительного, трудолюбивого юношу с чистой биографией на работу начальником охранного агентства. Все остальное несложно.
Я выключил компьютер и вышел.
— Буду через час, Ида.
Уже на лестнице почувствовал — я сказал что-то не то. Все-таки Ода она, точно.
В двенадцать часов я подрулил на парковку перед супермаркетом «Рими», который, согласно моему GPS-навигатору, находился ровно в трехстах метрах от места жительства Ландера. Навигатор был подарком от «Патфайндеров», думаю, чем-то вроде утешительного приза на случай, если нам не удастся отбить для них у конкурентов нового директора. Они же коротко объяснили, что, собственно, представляет собой GPS, сиречь спутниковые системы навигации, и рассказали, как сеть из двадцати четырех спутников на земной орбите при помощи радиосигналов и атомных часов определяет местоположение тебя самого и твоего GPS-передатчика на планете с точностью до трех метров. Если сигнал поймают четыре спутника или больше, то можно определить даже высоту — сидишь ты на пригорке или, скажем, на дереве. Вся система выросла — как и интернет — из американских оборонных разработок и предназначалась — как и интернет, — в частности, для управления ракетами «Томагавк», бомбами «Пейв Лоу» и прочей падалицей, с тем чтобы она по возможности валилась на те головы, на которые нужно. Кроме того, «Патфайндеры» дали мне понять, что разработали передатчик с доступом к GPS-станциям наземного базирования, о которых никто не знает. Эта сеть работает в любую погоду, а передатчик преодолевает даже толстые стены. Председатель правления «Патфайндера» рассказал мне, что для того, чтобы система GPS могла действовать, надо было заложить в нее еще и решение некой математической задачи: земная секунда не равна секунде на спутнике, летящем сквозь космическое пространство, время искривляется, и человек там стареет медленнее. Спутники просто-напросто подтвердили эйнштейновскую теорию относительности.
Мой «вольво» встал в строй автомобилей той же ценовой категории, и я выключил зажигание. Никто и не вспомнит эту машину. Я вышел, держа в руках черную папку, и направился вверх по холму к дому Ландера. Пиджак остался в машине, я натянул на себя синий комбинезон без каких бы то ни было надписей и логотипов. Капюшон скрыл волосы, а темные очки никого не насторожат — стоял один из тех ослепительных осенних дней, которыми природа так щедро одаривает Осло. Тем не менее я опустил взгляд при встрече с одной из молодых филиппинок, что в этом районе катают в колясках детей господствующего класса. Впрочем, на том отрезке улицы, где жил Ландер, не было ни души. Солнце отражалось в панорамных окнах. Я взглянул на свои наручные «Breitling Airwolf», подаренные мне Дианой на тридцатипятилетие. Шесть минут первого. Уже шесть минут как сигнализация в доме Иеремиаса Ландера отключена. Сделано это было совершенно секретно на одном из компьютеров на пульте охранного агентства — через «черный ход» в программе, благодаря которому перерыв не зарегистрируется в журнале сбоев и отключений питания. Благословен тот день, когда я нашел для «Триполиса» начальника охраны.
Я подошел к входной двери, прислушиваясь к голосам птиц, а также собак. Судя по интервью Ландера, у него нет ни домработницы, ни сидящей дома жены, ни взрослых детей, ни собаки. Но стопроцентной гарантии не бывает. Я обычно исхожу из девяноста девяти с половиной — полпроцента на выработку адреналина: чтобы лучше слышать, видеть и обонять.
Я вытащил ключ, полученный от Уве в «Суши&Кофе», — запасной, который все клиенты обязаны оставлять в «Триполисе» на случай вторжения в дом посторонних, пожара или сбоя системы в отсутствие хозяев. Ключ вошел в замок и повернулся с мягким масляным звуком.
И вот я внутри. Замаскированная сигнализация на стене спала, смежив пластмассовые вежды. Я надел перчатки и приклеил их скотчем к рукавам комбинезона, чтобы ни один волосок не упал на пол. Натянул купальную шапочку под капюшоном. Нельзя оставить никаких следов своей ДНК. Уве спросил как-то, почему бы и мне тоже не обриться наголо. Я не стал и пытаться объяснить ему, что, кроме Дианы, мои волосы — это последнее, с чем я могу расстаться.
Хоть времени у меня имелось достаточно, я не стал задерживаться в коридоре. На стене над лестницей, ведущей в гостиную, висели портреты, предположительно детей Ландера. Я не понимаю, что заставляет взрослых людей тратить деньги на то, чтобы продажные живописцы изображали их любимых в жалостном виде плачущих младенцев. Нравится им, что ли, когда гости краснеют? Гостиная была обставлена дорого, но скучно. Не считая ядовито-красного кресла от Пеше, похожего на роженицу, раскоряченную и с набухшей грудью, и того же цвета большого мяча, на который удобно класть ноги. Вряд ли выбор Иеремиаса Ландера.
Картина висела над креслом. «Ева Мудоччи», британская скрипачка, с которой Мунк познакомился в самом начале прошлого столетия и которую нарисовал сразу на литографском камне. Я видел оттиски и раньше, но только теперь, при этом освещении, понял, кого напоминает Ева Мудоччи. Лотте. Лотте Мадсен. У лица на картине та же бледность и та же печаль во взгляде, как у женщины, которую я решительно вычеркнул из своей памяти.
