Дин Кунц - Предсказание
Первую жертву звали Долорес. С довольной улыбкой я сел в кресло.
Бабушка сидела на диване, что-то вышивала. Вышиванием она увлекалась с детства.
Переехав в дом отца и матери почти двадцать лет тому назад, она жила по режиму пекаря, ночами вышивая красивейшие композиции. Моя мать и я придерживались такого же распорядка дня и ночи. Вот и учился я дома, потому что наша семья бодрствовала ночыо и спала днем.
В последнее время бабушка в вышивании отдавала предпочтение насекомым. Мне очень нравились ее бабочки и божьи коровки, но я решительно не хотел видеть пауков на чехле моего кресла или таракана на наволочке.
В прилегающей к гостиной нише, которую мама приспособила под студию, она работала над портретом лупоглазого бесшерстного кота с ласковой кличкой Киллер.
Поскольку Киллер терпеть не мог незнакомцев и не желал покидать родной дом, хозяева снабдили маму фотографиями, с которых она и писала портрет. И хорошо, потому что шипящий, кусающийся и царапающийся Киллер мог бы изрядно испортить столь приятный вечер.
Гостиная в доме родителей маленькая и отделена от ниши лишь шелковой занавеской. На этот раз мама отдернула занавеску, чтобы приглядывать за мной и в случае возникшей опасности мгновенно прийти на помощь.
Примерно с час мы все молчали, занятые своими делами, а потом мама нарушила тишину:
— Иногда я начинаю тревожиться, а не превращаемся ли мы в семейство Аддамсов[15].
* * *Первые восемь часов первого ужасного дня прошли без происшествий, тихо и спокойно.
В четверть девятого утра, с бровями, побелевшими от муки, домой вернулся отец.
— Суфле сегодня получилось ужасное. Ничего не мог с ним поделать. Как же я буду рад, когда этот день закончится и я снова смогу сосредоточиться на готовке.
Все вместе мы позавтракали на кухне. И в девять часов, убрав со стола и помыв посуду, разошлись по спальням и спрятались пол одеялами.
Возможно, остальные члены моей семьи не прятались, но я точно спрятался. Я верил в предсказания деда, хотя мне и не хотелось в этом признаваться, а потому с каждой прошедшей минутой нервы у меня натягивались все сильнее.
Поскольку спать я ложился в тот час, когда большинство людей начинали рабочий день, мне требовались не только жалюзи, но и тяжелые портьеры, которые отсекали как свет, так и звук. Поэтому в моей комнате было тихо и царила темнота.
Пролежав под одеялом несколько минут, я почувствовал неодолимое желание включить лампу на прикроватном столике. Хотя с самого детства не боялся темноты.
Из ящика прикроватного столика я достал пластиковый чехол, в котором хранилась контрамарка в цирк, врученная патрульным Хью Фостером моему отцу более двадцати лет тому назад. Бумажный прямоугольник три на пять дюймов выглядел как только что напечатанный, если не считать полоску сгиба посередине: отец сложил контрамарку, чтобы она поместилась в бумажнике.
На чистой оборотной стороне отец записал пять дат, продиктованных дедушкой Джозефом, лежавшим на смертном одре.
Переднюю сторону контрамарки занимали слоны и тигры, окружавшие две печатные строчки: «НА ДВА ЛИЦА» черными буквами, и «БЕСПЛАТНО» — красными.
А по самому низу тянулась еще строчка, которую я прочитал бессчетное число раз: «ГОТОВЬТЕСЬ УВИДЕТЬ НЕЧТО».
В зависимости от настроения иногда я полагал, что этой надписью зрителей готовили к встрече с чем-то удивительным. Но случалось, что я воспринимал эту надпись иначе: «ГОТОВЬТЕСЬ ПЕРЕПУГАТЬСЯ ДО СМЕРТИ».
Вернув контрамарку в ящик, я какое-то время лежал без сна. Думал, мне уже не уснуть. Но заснул.
Тремя часами позже сел на кровати, мгновенно проснувшийся, бодрый. Дрожащий от страха.
Насколько мог помнить, проснулся я не от кошмара. Вроде бы ничего страшного мне не снилось.
Тем не менее проснулся с какой-то жуткой мыслью. Она так сжала мне сердце, что я едва мог дышать.
Если по жизни меня ждали пять ужасных дней, я, конечно же, не мог умереть в первый из них. Но, как очень даже здраво указала бабушка Ровена, если бы в тот сентябрьский день я и сохранил жизнь, — то мог лишиться конечности, повредить мозг, остаться парализованным.
Не мог я исключить и смерти кого-то еще. Кого-то из самых близких мне людей. Отца, матери, бабушки..
И если бы этот день стаз ужасным, потому что кто-то из них умер бы болезненной и насильственной смертью, воспоминание о которой преследовало бы меня до конца жизни, тогда я предпочел бы умереть сам.
Я сидел на краю кровати, радуясь тому, что заснул, оставив лампу зажженной. Мои руки были мокрыми от пота и так дрожали, что я не смог бы ни найти в темноте выключатель, ни нажать на него.
Если члены семьи любят друг друга — это счастье.
Но чем сильнее мы любим ближайших родственников, тем становимся более уязвимыми перед потерей кого-то из них, горем, одиночеством.
Спать я больше не мог.
Часы показывали половину второго.
До полуночи оставалось менее половины суток, каких-то десять с половиной часов.
Но этого времени вполне хватило бы, чтобы оборвать чью-то жизнь, уничтожить мир, отнять надежду…
Глава 6
За миллионы лет до появления «Туристического телеканала», который наверняка бы сообщил о происходящих изменениях, разразившаяся в глубинах земли буря вздыбила поверхность, превратив ее в череду волн, так что путешественнику, оказавшемуся в этом регионе, постоянно приходилось ехать то вверх, то вниз и крайне редко — по горизонтали.
Вечнозеленые леса, сосны и ели, освоили как гребни «волн», так и впадины между ними, не только окружив город Сноу-Виллидж, но вольготно себя чувствуя в его пределах.
В городе постоянно проживают примерно четырнадцать тысяч человек. Для большинства из них работа так или иначе связана с природой.
Курорт Снежный известен на весь мир горнолыжными склонами и высококачественным обслуживанием. Здесь же немало других отелей и возможностей для занятий разными зимними видами спорта. Туристов в Сноу-Виллидж приезжает много. С середины октября по март население города возрастает чуть ли не на шестьдесят процентов. Но и с марта по октябрь к нам едут, чтобы отправиться в многодневный поход по окрестностям, спуститься по реке на лодках или плотах.
Осень в Скалистых горах наступает быстро, но тот сентябрьский день выдался ясным и тихим. Теплый воздух, полное отсутствие ветра, послеполуденный золотой солнечный свет, создающий впечатление, будто Сноу-Виллидж вырезан из янтаря.
Поскольку дом моих родителей расположен на окраине, я поехал, а не пошел в центр Сноу-Виллидж, где у меня имелись кое-какие дела.
В те дни у меня была семилетняя «Дайтона Шелби Z», входящая в семейство «Доджей». Помимо матери и бабушки, я еще не встретил женщину, которую любил бы так же сильно, как эту маленькую спортивную машину.
К технике у меня нет решительно никаких способностей, и едва ли они появятся. Конструкция и, соответственно, работа автомобильного двигателя для меня такая же загадка, как растущая популярность запеканки с тунцом.
Я любил этот славный маленький «Додж» исключительно за его внешность: плавные обводы, черная краска — стремительные желтые, цвета луны в пору жатвы, полосы. Эта машина была частью ночи, которая спустилась с неба, потершись бортами о луну.
Вообще-то у меня нет склонности романтизировать неодушевленные предметы, если их нельзя съесть. Мой «Додж» — редкое исключение.
Прибыв в центр и избежав лобового столкновения с разогнавшимся катафалком, я потратил несколько минут на поиск места для парковки. На большей части Альпийской авеню, нашей главной улицы, парковаться нужно под углом к тротуару. Меня такая парковка не устраивала. Дверца другого автомобиля, небрежно открытая, могла помять борт «Шелби Z» или содрать краску. Я же любое повреждение автомобиля воспринимал как нанесенную мне рану.
Поэтому я отдавал предпочтение парковке, параллельной тротуару, и нашел свободное место на улице, которая тянулась вдоль одной из сторон Центрального квадратного парка. Этот парк действительно разбит на квадратном участке в самом центре города. Мы, жители Скалистых гор, иногда называем вещи своими именами.
Я поставил «Шелби Z» в затылок желтому микроавтобусу перед «Дворцом Сноу» — местной достопримечательностью, открытой для туристов одиннадцать месяцев в году. В сентябре, между двумя туристическими сезонами, дворец закрывался для профилактического ремонта.
Обычно я, само собой, выхожу из автомобиля, открывая водительскую дверцу. И как раз собирался это проделать, когда мимо промчался пикап, практически впритирку с бортом моего «Доджа», как минимум в два раза превысив разрешенную на этой улице скорость. Если бы я открыл дверцу на несколько секунд раньше, то провел бы осень в больнице и, возможно, встретил бы зиму, недосчитавшись одной или двух конечностей.
